Генри Олди - Скорлупарь Страница 9

Семейное счастье длилось недолго. Герцог объявил поход на Верхний Йо – тамошние горцы вконец обнаглели, укрывая овец от переписи скота! – и Яцек, как ни отговаривала его молодая жена, записался в ополчение. Ходил веселый, хвалился: вернусь с трофеями! Хотела Франческа удачу мужу накликать, да истратила незадолго до того «кубышку».

Из похода Яцек не вернулся. Там, в горах Йо, и схоронили. Год Франческа носила траур. К ней не раз засылали сватов, но красавица-вдова отказывала. Все Яцек снился: веселый, гордый, мертвый.

Сердцу не прикажешь.

Через семь пустых, скучных лет объявился в Соренте чужой человек. Купил заброшенный дом на окраине, где и поселился, приведя обветшалое жилище в порядок. Из дома выходил редко, с соседями держался на расстоянии; одним своим видом нагонял на людей тоску.

Прозвали его – Смурняк.

Именно Смурняка выбрала Франческа «мишенью» на очередном «пакостном турнире». Цепочка мелких бед, приключившихся с чужаком, выглядела произведением искусства. Ну, поскользнулся человек возле скобяной лавки да в лужу упал – бывает. Весь в грязи изгваздался. Так хозяин лавки невесть что решил, когда грязный Смурняк в дверях объявился. За восставшего мертвяка принял. Заорал благим матом, примчались сыновья, взяли «мертвяка» в освященные колья. После извинялись: затмение, мол, нашло.

А толку?

К вечеру лекарь, будучи в подпитии, ушибы Смурняку ошибочной мазью лечил. На беднягу чесотка напала – спасу нет! Короче, Франческа честно награду заработала. Смурняку из казны ущерб компенсировали. А через день-два он возьми и заявись в дом кликуши.

Франческа решила: скандалить пришел. Стыдить, или денег выдуривать. Ан нет, повел себя гость вежливо. Представился честь по чести, назвался Иосифом Бренном из Реттии. Слово за слово, пригласила Франческа Иосифа в дом, угостила чаем с ватрушками. Сама не заметила, как за разговором время пролетело, уж смеркаться начало.

Бренн расспрашивал о таланте кликушеском, о турнирах – внове это для него было. О себе говорил мало. Когда же начинал, все лоб чесал, меж бровями. Тоской от него – чудные дела! – не веяло. Напротив, лицо Иосифа временами озаряла мягкая улыбка. Когда же он собрался уходить, Франческа возьми, и брякни:

– Заходите, сударь, буду рада!

– Зайду, хозяюшка, – усмехнулся Иосиф, молодея на глазах.

Он зашел к ней через день. И остался ночевать. Осенью сыграли свадьбу. Подруги за Франечку радовались: «Традиция! Турнир выиграла – бегом замуж!» Франческа смеялась. Ей было хорошо и уютно. И лишние сны перестали сниться.

Впервые после смерти Яцека.

С Иосифом они прожили двадцать лет. Год в год, день в день; душа в душу. Ее ничуть не тяготило, что новый муж знает о ней все, а она о нем – ничего. О своем прошлом Иосиф молчал. Франческа не настаивала. Он устраивал ее такой, как есть: спокойный, хозяйственный, надежный. Этот не отправится в поход, где сложит голову, не станет ухлестывать за шалавами; не уйдет в запой, транжиря семейное добро…

Пить Иосиф пил, но меру знал. Руки и язык не распускал. Лишь однажды, хватив лишку, вдруг разоткровенничался:

– Кто я, Франя? Слепой циклоп – вот я кто!

По щекам Иосифа текли пьяные слезы.

Франческа обняла мужа, прижалась к нему, и долго сидела, молча успокаивая любимого, пока тот не заснул прямо за столом.

Он имел свойство засыпать где попало, в самое неудачное время. Стоя, сидя; даже на ходу. Во время обеда. Работая в саду. Случалось, засыпал, разговаривая, посередине собственной реплики. Очнувшись, продолжал с прерванного слова, как ни в чем не бывало.

Франческа привыкла. Она родила Иосифу дочь Жанну и двух сыновей: Гуго и Херберта. Жизнь текла, как река по равнине – без порогов и перекатов. Пожалуй, кликуша была счастлива.

Дочь Жанна выросла и вышла замуж. Когда у Жанны родился первенец, поздравить молодую мать собралась вся семья. Улыбаясь, Иосиф с порога велел предъявить ему внука, взглянул на красного, орущего младенца – и переменился в лице. Вышел в сени, отчаянно скребя ногтем лоб – словно занозу вырвать хотел.

В глазах деда клубилась стеклянная муть.

Никто особо не смутился. Ну, заснуть невпопад приспичило. В первый раз, что ли? Когда через час Иосиф не объявился, встревоженная Франческа вышла во двор. Мужа там не было. И на улице – тоже.

Больше Слепого Циклопа никто не видел.

Это случилось через двадцать лет после свадьбы Иосифа и Франчески – день в день.

Когда женщина закончила рассказ, на балконе воцарилась тишина. Даже стражники, задремав на скамейке внизу, не прерывали молчания скабрезными байками и взрывами хохота. Они и храпеть-то перестали, словно во сне в их куцые головы явилось некое представление о деликатности. Дрых, наевшись от пуза, цепной Кудлач. Прятался в доме скорлупарь Реми.

Вдали, за рекой, собирались тучи.

– Что он сейчас делает? – спросил Серафим Нексус.

– Спит, – сразу поняв, о ком спрашивает лейб-малефактор, ответила кликуша. – Он обычно засыпает после таких приступов. И вообще… Он спит часто, но малыми порциями, как дед. Стоя, сидя, гуляя. Однажды Реми заснул верхом на лошади. Это очень смешит графа. Его сиятельство любит внезапно будить Реми. В отличие от деда, малыш просыпается необычным способом…

– Его способ пробуждения связан с третьим глазом?

– Нет. Скорее с акробатикой.

– Тогда не будем зря тратить время. Внук Иосифа Бренна, кто бы мог подумать…

Старец вздохнул. Казалось, Нексуса подменили: замашки паяца, ироничность, притворство, игра в доходягу – все сгинуло без следа. Так комедия, забыв взять объяснительную паузу, превращается в трагедию, протягивая когтистую лапу и беря за шкирку ошеломленный зал.

Сильный, опасный, старый маг сидел на балконе, вертя в руках пустую чашку. К донцу прилип листик мяты.

– Отрок, запомни великую истину. Прошлое – коза. Вредная, настырная, вонючая коза-дереза. Когда ты полагаешь, что навеки избавился от нее, она тихонько подкрадывается сзади. И наподдает тебе рогами: чтоб помнил. Ладно, оставим философию в покое.

– Вы спасете его? – без особой надежды спросила хозяйка дома.

– Не знаю.

– Вы донесете на него?

– Не знаю.

– Есть ли смысл просить вас о милости, господин мой?

– Не знаю. Наверное, нет.

Тишина закончилась. Вскинулся спросонья один из стражников («Держи!.. хватай ворюгу!.. ах ты-ы…») и вновь забылся мутной дремой. Рявкнул для острастки Кудлач: нечего, мол, у ворот буянить! – и тоже угомонился. Громыхнуло за рекой, пустив отголоски меж дальними холмами. Несколько тяжелых капель упали в листву, но дождь медлил.