Владимир Романовский - Год Мамонта Страница 9

Раз в месяц наведывался Комод, принося пряники, атасы и прочие сласти, из которых половину тут же съедал сам, и проводил с Волчонком беседы. Комод был уверен, что немота — результат шока, и что в конце концов она пройдет. Но время шло, а Волчонок молчал.

— Не понимаю, в чем тут дело, — говорил Комод Фалкону при встрече. — Обыкновенный мальчик, ведет себя как обыкновенные дети, играет, дерется.

— С кем дерется?

— Да со всеми. Боевой. Весь в синяках и ссадинах. Но — ни слова. Смотрит на тебя тупо, когда к нему обращаешься. Не понимаю. Может, Вам следует поговорить с ним?

— Как же с ним поговорить, если он ничего не говорит? — сказал Фалкон. — Нет уж. Пусть сначала вылечится от своей немоты. Немой он нам не нужен.

За все два года Фалкон ни разу не видел Волчонка.

Гнусавый голос сына повара все пугал, обрывочно. Укрытый с головой одеялом, Волчонок пытался отвлечься. Ждать утра нельзя, это ясно. Утром его просто убьют. Сбросят тело в реку, а потом учитель пожурит всех и продолжит занятия. Надо уходить.

Он уже не раз так думал, под одеялом, перед сном. Но всякий раз уйти не удавалось — он засыпал.

Надо уходить, думал Волчонок. Возьму котомку (что такое котомка, он не знал, но помнил слово из сказок, которые рассказывал учитель), вылезу в окно, добегу до оружейной, украду меч. Потом сяду на коня. Сначала оседлаю, а потом сяду. И понесет меня верный конь прочь от этого злого места. Через реки и поля, через горы и равнины, на самый север, в землю подлых славов. И я стану самый главный и доблестный герой среди них, и буду я подлый слав, потому что подлые славы хорошие, раз эти гады их так боятся. Хорошо быть подлым славом. Я убью по дороге несколько драконов и привезу подлым славам их головы, а они удивятся и скажут — вот ведь герой какой, быть ему среди нас самым главным. И я возглавлю подлый славский поход на Астафию, и завоюю всех, и сына повара по славскому обычаю распилю на куски, зажарю на костре, и съем при всем честном народе. И запью кровью сына камердинера. А повар будет у меня верным слугой, я его прощу. А жену камердинера разрешу подлым славам съесть, даже не разрывая на куски, потому что нечего мне штаны дарить, которые через месяц короткие становятся. Своему сыну такие не дарит, небось, а дарит хорошие. Старая гадина.

Так думал Волчонок, и думал долго, пока с удивлением не обнаружил, что не спит. Обычно, доходя до жены камердинера, он засыпал. А тут нет. Не спит и не спит.

А еще я по дороге к подлым славам зайду к колдуну, подумал он неуверенно. И колдун мне даст специальное копье, которым только помашешь — и городские стены падают. Он представил себе падающие городские стены. Представил себе, как втыкает копье в толстое пузо сына повара. Он не спал.

Он сдвинул одеяло и прислушался. Сын повара храпел обиженно и мстительно. Сын камердинера скулил и плевался во сне. Волчонок сел на кровати.

Половинка луны светила сквозь грязную занавесь. Волчонок скользнул на пол, на цыпочках подошел к окну, и выглянул. Странный ночной мир, полный непонятных существ, призраков, леших, колдунов, и прочих сказочных персонажей, снующих по своим делам. Наверное, там теперь страшно. На улице. Но интересно. Хоть и холодно.

Волчонок поднял с пола свою длинную рубаху, когда-то служившую жене камердинера ночной сорочкой. Он быстро натянул штаны и взял тяжелые деревянные башмаки под мышку. Потрогал створку окна. Окно давно не открывали. Он потянул створку на себя. Окно заскрипело. Он потянул сильнее, и ему удалось приоткрыть окно. Снаружи было свежо. Волчонок влез на подоконник.

— Эй! — услышал он голос сына камердинера. — Эй, ты! Падаль артанская! Ты куда это? А ну слезай! Убью!

Сын камердинера говорил меньше, чем сын повара, зато бил больнее. Волчонок распахнул створку, присел, ухватился одной рукой за подоконник, бросил башмаки вниз, и соскользнул сам. Было не очень высоко. Он боялся, что подвернет ногу. Но он не подвернул ногу.

Сверху показалась голова сына камердинера.

— Ты куда это? — спросил он злобно. — Стоять. А ну иди сюда.

Волчонок нашел оба башмака, снова взял их под мышку, и не обращая внимания на своего врага, пошел прочь. Уж лучше лешие, чем эта дрянь.

Он повернул за угол. Знакомая Улица Торговцев Краденым показалась ему вовсе незнакомой, таинственной и враждебной. Но он не повернул назад. Улица была пуста, дома зловещими черными силуэтами высились с обеих сторон, как мрачные великаны. Чтобы подбодрить себя, Волчонок остановился и надел башмаки. Эхо собственных шагов нагнало на него страху, но он сцепил зубы и шел вперед, не замедляя и не ускоряя шага. Улица загибалась влево. Волчонок не помнил, чтобы она так же загибалась днем. Впрочем, может и загибалась. За загибом он вдруг увидел в конце квартала почти ослепительный свет. Сзади и справа его окликнули из какой-то подворотни. Волчонок не обернулся и не остановился. Стало светлее. Он дошел до угла и вышел на Променад.

Бульвар был ярко освещен светом масляных фонарей и факелов на стенах увеселительных заведений. Здесь было много пестрого народу, и лица были добрее, чем днем. Волчонок пересек проезжую часть и вышел на собственно променад — медианный стрип по середине улицы, аллею, усаженную деревьями и уставленную скамейками, по которой флонировали в обе стороны разных сословий пары и группы. Волчонок огляделся. Было совсем не страшно. Леших не наблюдалось. Может, это было не их место. Кто знает.

Внимание его привлекла забавная пара. Женщина сидела на скамье, а мужчина стоял рядом и выглядел растерянным.

— Твою Бетти надо крокодилам скормить! — кричала женщина.

— Я не знаю никакой Бетти! — растерянно кричал мужчина. — Что ты выдумываешь! Ты не выдумывай только!

— И ведь какая подлая стерва, — кричала женщина задумчиво. — Нет чтобы прийти и сказать — я любовница вашего мужа, что хотите, то теперь со мной и делайте, хоть убейте, ибо есть я тварь мерзкая и неприглядная — так нет, она свои чулки в доме оставляет! Кружевные!

— Какие чулки! — кричал мужчина, паникуя. — Это прачкины чулки. Прачка приходила, белье сортировала, а чулки случайно лишние оказались, вот она их и выложила!

— Нет, вы только послушайте, что он плетет! — кричала женщина, возмущаясь. — Что ты мне тут плетешь? Нет, ты ответь, что ты мне тут плетешь? А? Заткнись! Ответь мне на простой вопрос. Очень простой! Элементарный вопрос! Что ты, гнусная шкодливая твоя морда, плетешь? А? Нет, ты ответь! Я этой твоей Бетти глаза выцарапаю!

— Я не знаю никакой Бетти! — умоляюще заорал мужчина. — Я знаю Матильду, Зиглинду, Алексу, и Брунвель! Брунвель работает секретаршей у моего знакомого фабриканта!