Патриция Маккиллип - Барды Костяной равнины Страница 11

Он тут же узнал эту гладь бескрайнего моря зеленой травы, пошедшую волнами, вскружившуюся водоворотами среди холмиков и взгорков, стоило лишь немного углубиться в нее. Там и сям над равниной высились странного цвета стоячие камни – одни венчали вершины холмов, другие будто маршировали вдоль берега строем, вдруг обрывавшимся без видимых причин. На иных холмиках росли одинокие деревья – огромные, ветвистые, древние. Равнину рассекала надвое река Стирл, струившаяся к морю откуда-то с северных гор. На ее берегах не жил никто, кроме стоячих камней – неожиданно сливочно-желтых, в то время как и галька в реке, и валуны, торчавшие из травы, были аспидно-серыми, точно сланец.

Прошел день, другой, третий – Найрн оставался на равнине один. Горы и лес превратились в крохотные темные мазки вдали, у горизонта. Днем в мире было не слыхать ни звука, кроме шума ветра, шороха листьев деревьев, под которыми Найрн устраивался отдохнуть, да редкого приветственного клича сокола или трели жаворонка. Ночью огни загорались лишь высоко в небе, слишком далеко, чтоб ожидать от них уюта и крова. Найрн играл звездам – своим единственным слушательницам. Во сне, под камнем или деревом, завернувшись в плащ и подложив под голову заплечный мешок, вдыхая ароматы травы, земли и огромных, изъеденных временем, испятнанных лишайником стоячих камней, он слышал сквозь дрему, как ветер нашептывает ему что-то на языке, древнем, как сами стоячие камни. Порой до него доносились обрывки незнакомых, завораживающих мелодий – быть может, напевов ветра, или речной воды, или стоячих камней, звенящих под длинными пальцами плывущей над равниной луны. Но стоило Найрну проснуться, стоило с трудом разлепить глаза, чтобы хоть мельком увидеть неуловимого музыканта, как музыка стихала, и Найрн убеждался, что вокруг нет ни души, что он один на равнине и сам играет себе во сне.

Однажды ночью Найрн увидел расплывчатые красные отсветы огня над далеким холмом. На следующее утро он двинулся туда и к вечеру вновь увидел свет – горстку красных звездочек, спиралью, словно башенные окна, поднимавшихся вверх. Еще день пути, и он увидел кольцо стоячих камней, венчавшее холм у реки, а внутри кольца – темную каменную башню. Приблизившись к холму, он смог как следует разглядеть ее – сторожевую башню из уложенного спиралью плитняка, оставшуюся с тех незапамятных времен, когда на равнине было что охранять. За узкими окнами, восходящей спиралью опоясывавшими стены, зажигались ночные огни. Они манили к себе, будто свет маяка.

Снизу к башне лепилась новая, еще растущая каменная кладка. Груды камней, извлеченных из земли и из речного русла, высились среди штабелей бревен. С вершины холма к реке тянулась утоптанная дорожка; среди зеленой травы темнела обнаженная плодородная почва. Видимо, бревна явились сюда из густых северо-западных лесов, принесенные течением, чтобы осесть в этом ничем не примечательном месте. Казалось, здесь не живет никто, кроме полевых мышей да жаворонков, но по пути к дорожке Найрн углядел среди деревьев на берегу и другие каменные стены. «Деревня строится», – с удивлением подумал он. Почему здесь? Это место было таким же безлюдным, уединенным, как и любая другая излучина реки. Однако строительство шло полным ходом. Найрн чуял пряный, сырой запах – знакомый запах вскопанной земли и выполотой травы, донесшийся с полей, садов и огородов, невидимых за рекой. Еще один знакомый запах. Свиньи? Выходит, люди пришли сюда надолго…

Снедаемый любопытством и мучимый голодом (ведь от его запасов хлеба и сыра остались лишь корки да крошки), Найрн ускорил шаг и свернул на тропинку, ведущую к вершине холма.

Пройдя меж двух массивных, нагретых солнцем стоячих камней, он услышал – быть может, из башни, а может, из недостроенных стен подле нее – чью-то игру на свирели.

Вздох тишины – и к первой свирели присоединился целый хор, нестройный, но вдохновенный. Узнав мелодию марша, одну из многих, что играл сам, шагая к Уэльде сквозь горы с войском Анстана, Найрн остановился, как вкопанный. Там, в Приграничьях, эту народную песню знали все, от мала до велика. Но здесь, на равнине Стирл, она казалась фальшивой нотой, звучала, будто тревожный сигнал. Этой песне следовало оставаться на севере, там, где она родилась, а не странствовать в эти края в памяти того, кто слышал ее (быть может, не раз и не два), пока войско северян с бездумным упрямством шагало навстречу горькому поражению.

Он ел глазами дощатую дверь с овечьим колокольчиком, свисавшим со щеколды, готовый развернуться, спуститься с холма и скрыться в прибрежных зарослях – без явной причины, гонимый лишь старыми мрачными воспоминаниями. Но порыв ветра принес из-за стен недостроенного дома целое облако запахов – аромат жареного мяса, теплого хлеба, горящих смолистых поленьев.

Не в силах противиться этому зову, Найрн последовал на запах.

Запах вел в обход новых стен, притулившихся к башне, окружая большую ее часть, к открытой башенной двери. Заглянув внутрь, Найрн увидел девушку с длинными светлыми кудрями, мешавшую длинной ложкой в котле над древним очагом. Услышав, как Найрн ступил на порог, она обернулась к нему. При виде ее лица у него замерло сердце.

Совершенный овал, отливающий белизной жемчуга и морской пены… Полумесяцы щек… Полные губы, нежно-розовые, будто клубника среди жемчугов… И светло-зеленые глаза. При виде длинноволосого незнакомца с арфой и заплечным мешком, с ввалившимися от голода щеками, взгляд этих глаз сделался одновременно понимающим и настороженным, совсем не подходящим для ее юных лет.

Она заговорила, и сердце Найрна вновь прерывисто, громко застучало в груди. Ее тихий певучий голос звучал, словно неведомый, прекрасный, редкий инструмент. В этот миг перед ним вновь мелькнул образ величавых башен, ярких знамен, роскошных гобеленов, среди которых только и можно услышать подобные голоса, и он понял, отчего во всех своих странствиях ни разу не встречал такой музыки.

– Возьми с той полки миску, – пропел этот чудесный инструмент. – Сейчас они кончат играть и спустятся. Ты как раз вовремя, чтобы помочь нам закончить крышу. В том кувшине вода, а хлеб… О, я вижу, ты уже отыскал его.

– Спасибо, – прохрипел в ответ Найрн с набитым ртом.

С трудом оторвав взгляд от ее лица, он взглянул на ее руки. «Две песни», – в восторге подумал он при виде длинных, изящных пальцев, слегка потемневших от работы розовых ногтей и вен, голубевших вдоль запястий цвета слоновой кости.

Сделав над собою усилие, он спросил, на деле ничуть не заботясь об этом, а просто пытаясь отвлечься – на сей раз от ее пальцев:

– Что это за место?

– А ты не знаешь?

– Я просто иду через эту равнину. Через бескрайнюю безлюдную ширь, где не с кем и поговорить, кроме тех огромных камней. Несколько ночей назад я увидел свет на холме и пошел на него. А потом унюхал твое жаркое.

Она улыбнулась, и ее бледная кожа натянулась, заиграла на скулах, как шелк.

– Я еще только учусь готовить, – сказала она, накладывая жаркое в миску. – Мы все здесь делаем, что умеем, а поднимать наверх камни и тесать бревна я не гожусь, – она подала Найрну миску, опустив в нее ложку. – Осторожнее: очень горячо. Увидев твою арфу, я решила, что ты пришел в нашу школу.

Ложка горячей мясной похлебки на время лишила Найрна дара речи, и он сумел лишь вопросительно поднять брови.

– В школу Деклана, – пояснила она.

Он быстро проглотил еду. От жгучей боли голос сделался хриплым.

– Деклана?

– Барда короля Оро. Судя по арфе, ты должен был о нем слышать. Два года назад он оставил свой пост при дворе короля Оро и поселился здесь. Он просто влюблен в эту равнину. Говорит, что ее ветер, листья и камни разговаривают на древнейшем языке в мире, и он может научить нас понимать его. Прежде чем переехать сюда, он играл по всем пяти королевствам – теперь это Бельден – и в одиночестве остался ненадолго. Сначала его отыскали слухи, а затем и мы.

– Но как? – обожженное горло еще давало о себе знать. – Как слух нашел путь через всю эту пустоту?

– Кто знает? Птица сказала лисе, а лиса – мулу медника… Весть разнеслась. Деклан играл моему отцу, лорду Десте, при его дворе в Эстмере, когда мне было пятнадцать, через полгода после того, как братья бились за Эстмер с королем Оро. Услышав, что Деклан на равнине Стирл, я в тот же день оставила дом и отправилась сюда. Отец с братьями пытались удержать меня, но… Таково уж действие его музыки. Я оказалась не первой его ученицей, и после меня пришли еще многие. Зимы здесь беспощадны, а эта башня стала для нас слишком тесной. Вот мы и делаем пристройку.

С лестницы за ее спиной донесся нестройный гул голосов, а за ним – грохот шагов по древним ступеням. Найрн скосил взгляд, и кусок баранины застыл меж его зубов. Первым в кухню вошел худой, рыжий, как лис, старый бард с арфой на плече и пастушеской свирелью в руке. Взглянув на Найрна, он ничуть не удивился.