Роберт Л. Андерсон - Страна снов Страница 16

– Да, – ответила Деа. Куда бы они с матерью ни уехали, как бы далеко ни убежали, от себя не скроешься, не спрячешься от своих негодных тел и дефективных сердец, от потребности ходить в чужие сны. Это проклятье тенью следует за ними.

– Деа? – позвал Коннор, чуть улыбаясь.

– Что?

Он подался ближе и взял ее за руку:

– Ты мне тоже нравишься.

Деа пронзило болью – неужели мать все-таки станет настаивать на переезде? Что Деа может сделать? Где станет жить? Она отогнала эту мысль.

– Зацени-ка, – Коннор перегнулся через нее. На мгновение его грудь оказалась в дюйме от ее губ, и Деа захотелось поцеловать его между ключицами, но сиденье с жужжанием поехало назад, и через пару секунд она уже смотрела в потолок. Свое кресло Коннор тоже опустил, и они лежали рядом, разделенные консолью, под неумолчный шум дождя, словно биение огромного сердца.

Они долго лежали под дуновением теплого воздуха, взявшись за руки и переплетя пальцы. Снаружи бушевал потоп. В какой-то момент Деа поняла, что Коннор заснул, и хотела разбудить его, но она и сама балансировала между бодрствованием и дремой. Деа отпустила себя, и тьма сомкнулась над ней.

Глава 10

Она вошла в сон Коннора без всякого усилия и обрадовалась, что оказалась не в Чикаго, а в другом, фантастическом, месте, где равнины Индианы сочетались с территорией какого-то завода. Через бетон пробивалась трава, дым из заводских труб размазывался по горизонту. В центре двора Коннор и еще шестеро мальчишек играли в «али-бабу», только вот их руки были в наручниках и одеты они оказались в тюремные робы, ярко-оранжевые на фоне монотонно-серого неба.

Деа уговаривала себя уйти, оставить Коннора в покое, но бетон начал пожирать траву, расплываясь, как чернильное пятно, от одного края поля к другому. Игроки замерли, потемнели и удлинились, превратившись в телеграфные столбы и уличные фонари. Заводские корпуса разделились и вытянулись, взмыв в небо огромными кулаками. Повалил снег, и ветер понесся по хорошо знакомой чикагской улице.

Этот сон был отчетливее, подробнее, четче и логичнее. Гастроном с мигающей рождественской гирляндой и вывеской «Лото» был полон товаров, правда, за кассой никто не стоял. Откуда-то издалека слышалось: «Тихая ночь, святая ночь».

Коннор вспоминал сегодня лучше и подробнее – разговор с Деа оживил в памяти детали. Деа сознавала, что видит его сон настолько живо и ярко, потому что они лежат рядом и между ними нет преград, сверхконструкций, вмешательства психики.

Посередине улицы медленно ехала машина – толстые конусы света прорезали падающий снег. Деа ощутила неприятную скованность, как под посторонним взглядом. Сон едва ощутимо менялся – стало холоднее и сумрачнее. Приближаются существа без лиц. Окна квартиры Коннора были темными.

Она обошла дом. От переулка парковку и мусорные баки отделял сетчатый забор, через который Деа легко перескочила. Под ногами заскрипел снег. Деа еще не случалось бывать в таком реальном сне. В ней росли страх и настороженность.

Можно ли умереть в чужом сне? Умереть по-настоящему?

Она так и не спросила у Мириам.

По задней стене дома Коннора шла деревянная лестница вроде той, какая была и у них с матерью в Чикаго. Деа пошла наверх. Снег заглушал шаги. Перила были ледяными, и она не вынимала руки из карманов.

На четвертом этаже было темно – лампочка выкручена. Мешок с мусором выставлен за дверь, гладкая черная поверхность полузасыпана снегом. Деа открыла сетчатый экран и подергала ручку. Заперто. Ей понадобится ключ.

Она никогда особо не задумывалась о текучей природе снов, разве что складывала птиц-вестников, когда требовалось найти выход. Основное правило хождения в сны – невмешательство: Деа знала, что сны меняются, реагируя на самые незначительные изменения, как вода пробивается вокруг булыжника. Поэтому важно ничего не менять, предупреждала Мириам.

Представь камень, упавший в колодец, говорила она. Представь, какие круги пошли по поверхности воды. Если камень достаточно велик, можно спровоцировать наводнение.

Деа присела на корточки и пальцем нарисовала на снегу ключ. Рисовать она не умела – ключ вышел похожим на нож, но в любом случае ничего не произошло.

В одном месте мусорный мешок натягивала проволочная вешалка. Деа надорвала пленку и быстро растянула дыру пальцами. Было так тихо, что чуть ли не слышалось, как падают хлопья снега, поэтому любой звук казался громом и эхом разносился по всему городу, по всему сну. Деа вытащила вешалку из мешка. За ней высыпался небольшой каскад мусора – пустая упаковка от краски для волос, разбитый елочный шар, скомканное бумажное полотенце.

Деа выпрямила кончик вешалки и сунула в замок. Наконец-то сон начал меняться. Прошла невидимая рябь, ощутимая перемена, как если перейти из воздуха в воду, и вдруг у Деа в руках оказалась не вешалка, а ключ, который легко повернулся в замке. Секунду Деа колебалась, потом открыла дверь и шагнула в темноту квартиры Коннора.

Кроссовки скрипели на линолеуме. Деа замерла, сдерживая дыхание, силясь уловить постороннее движение, но все было тихо. Тусклая лампа под потолком освещала схематично набросанную во сне кухню: столы и шкафчики. Увидев на кухонном столе тарелку с печеньем и стакан молока, Деа сообразила, что это, должно быть, оставлено для Санта-Клауса, и ее сердце сжалось. Поразительно, как мозг способен вспомнить и воссоздать даже то, о чем спящий никогда не вспомнит, проснувшись. Слева была просторная гостиная, где стояла рождественская елка с включенной гирляндой. Маленькие огоньки светились в ветвях, отбрасывая причудливые узоры на стены и потолок. Справа были двери, две закрытые, а одна приоткрыта на крохотную щель. Деа медленно-медленно двинулась к открытой двери, боясь, что в любую секунду может появиться Коннор или, того хуже, сзади послышится дыхание безлицых. Сквозь щель она разглядела угол стола и узкой кровати, застеленной темно-зелеными простынями. Значит, это комната Коннора.

Она знала, что поступает неправильно и здорово рискует. Ее не должны видеть – это одно из основных условий хождения в сны. Но этот сон пульсировал в ней, как сердцебиение, и властно тянул дальше. Деа быстро пошла по коридору в глубину квартиры, в глубину сна.

Рядом с комнатой Коннора оказалась ванная. Оставалась одна закрытая дверь – родительская спальня, где спал и ребенок. Где произошло двойное убийство. Взявшись за ручку, Деа поколебалась. Может, лучше не знать? Что, если она войдет и увидит изуродованное выстрелом лицо матери Коннора и маленького ребенка в луже крови?

Что, если она увидит Коннора, стоящего у кроватки брата с пистолетом?

Что, если он все-таки солгал?

Деа прогнала эту мысль: не верит и никогда не поверит. Сон увлекал ее, как сильное течение – корабль. Деа открыла дверь, холодея от страха.

В комнате страх прошел, сменившись слабостью и дрожью. Мать Коннора спала на спине с приоткрытыми губами, тихо посапывая. В ногах большой кровати, в полосе лунного света, стояла кроватка, где маленьким листочком папоротника свернулся братишка Коннора. Они не умерли – не сегодня, не в этом сне. Деа знала, что это ничего не меняет, и все равно это настоящее чудо, что где-то, в какой-то версии реальности, воображаемой или желаемой, они живы.

Пора было уходить. Деа знала, что ей нужно выйти из сна незамеченной, но неожиданно ей остро захотелось узнать, какая у Коннора мама, одинаковый ли у них подбородок, похожие ли лица. Она бесшумно двинулась к кровати.

Под одеялом мерно поднималась и опускалась грудь спящей женщины. Темные волосы рассыпались по подушке. Она чуть улыбалась, видя сон во сне.

– Это еще что?

Деа резко обернулась. В дверях стоял ошеломленный Коннор – семнадцатилетний, которого она знала, а не шестилетка, лишившийся матери. Это логика сна, балансирующего между реальностью и проекцией, воспоминаниями и мечтами.

Паника полоснула Деа острой пилой.

«Тебя никогда не должны видеть».

– Что ты тут делаешь? – Коннор шагнул вперед. Его мать пошевелилась.

– Это сон, – прошептала Деа. Ее никогда не должны видеть. Все шло не так, как надо. Она чувствовала, как сон вытягивается и огибает ее, грозя рассеяться.

– Нет, – Коннор шагнул к ней, но его присутствие не успокоило Деа. Взгляд у него стал пронзительным, и в нем мелькнул ужас. – Это по-настоящему! – Он схватил ее повыше локтей и больно сжал. – Как ты здесь оказалась?

– Пусти меня! – дернулась Деа. Мать Коннора застонала. Малыш тихо лежал в своей кроватке, его личико скрывала длинная тень. И тут Деа поняла, что это не тень, а кровь, сочащаяся из простреленной головы ребенка на пол и тянущаяся к ней и Коннору чернильно-черными пальцами. Мать Коннора тоже истекала кровью, невидящими глазами глядя в потолок и испуская стоны: ее голова была разбита.

От ужаса Деа чуть не заплакала.

– Отпусти, пожалуйста!