Роберт Л. Андерсон - Страна снов Страница 15

– Я рад, что познакомился с тобой, Деа, – Коннор улыбался. В темноте нельзя было разглядеть цвет его глаз. – Ты такая…

– Какая? – Его лицо снова оказалось совсем рядом – Коннор ухитрился извернуться на сиденье.

– Не знаю. Другая.

В его глазах что-то изменилось, какой-то нюанс, который Деа не смогла уловить, но определенно что-то стало иначе.

– Коннор, – неожиданно для себя самой сказала Деа, – все-таки что случилось с твоей мамой и братиком?

Коннор перестал болтать ногами. Легкость во взгляде пропала, и лицо изменилось, словно гипсовая маска начала трескаться на глазах.

Лишь когда он отвернулся, Деа с упавшим сердцем поняла, что он хотел ее поцеловать.

– Почему ты спрашиваешь? – произнес Коннор, не глядя на нее. Его пальцы судорожно сжали поручень.

Он хотел ее поцеловать! Ощущение полета, свободы ушло. Они миновали верхнюю точку и начали опускаться – к остову помоста, под тенью других кабинок, других пар.

– Не знаю, просто любопытно.

– Патински и до тебя добралась? – Внизу карнавальный гам был плотным, почти физически ощутимым. – Она книгу пишет. Хочет, видите ли, правды. Но правда-то ей не нужна, и никому не нужна, всем наплевать. – На секунду лицо Коннора оказалось в полосе света. – Она говорила, что в детстве я свихнулся и размозжил матери голову лампой, так что у нее мозги разлетелись по подушке?

Кабинка снова поехала вверх. У Деа засосало под ложечкой. Крики толпы внизу трансформировались в вопли из сна Коннора.

– Коннор…

– Не надо, не говори, сам догадаюсь: затем я типа взял отцовский пистолет и выстрелил брату в голову. Вот так поднес к его головенке – и бум! Никто другой же не мог, кроме меня? Кому еще знать, где лежал пистолет?

– Коннор… – У Деа так стиснуло горло, что она едва выговорила его имя. – Прости меня, я не должна была спрашивать. Я не имела права ничего говорить. – Коннор не оборачивался. – Мне никто не звонил, я ни с кем о тебе не говорила.

– Да пошла ты на фиг, – бросил он, но вместо злости в голосе слышалась безмерная усталость.

Они сидели молча, и хотя по-прежнему плотно соприкасались бедрами, Деа казалось, что Коннор за тысячу миль от нее. Она отчаянно пыталась придумать, что сказать.

– Я уезжаю, – вырвалось у нее. – Мы снова переезжаем, мать утром сказала. – Коннор промолчал. Они плавно миновали верхнюю точку подъема. Где-то в той стороне, в темноте, Мириам подметает кошачий корм и заново складывает свою одежду. – Я не хочу уезжать, я устала от постоянных переездов и отсутствия выбора, но больше всего я не хочу переезжать из-за тебя. – Деа не знала, хватит ли у нее храбрости договорить, поэтому выпалила на одном дыхании: – Ты мне нравишься. Очень.

Коннор молчал. Когда они снова поднялись на четверть круга, колесо неожиданно замерло. Кабинка чуть раскачивалась в воздухе.

Коннор потер лоб, будто у него заболела голова.

– Я тоже не хочу, чтобы ты уезжала.

Невидимая преграда между ними исчезла. Деа ощутила огромное облегчение, граничившее с эйфорией. Она тронула Коннора за локоть.

– А то, что я сказала… спросила… прости меня. Я ничуточки не верю…

– Мне было семь лет, – перебил Коннор. Они снова поехали наверх, и его лицо оказалось в плотной темноте. – Отца дома не было, он часто уезжал по делам. Рождество встречали втроем – я, мама и Джейкоб. – Он говорил с трудом, словно нечасто рассказывал эту историю. А ведь ему пришлось ее рассказывать – и в суде, и врачам, и, может, даже газетчикам. – Джейкобу был всего годик. Сущее наказание – у него была колика. Знаешь, что это такое? – Не дожидаясь, пока Деа покачает головой, он продолжал: – Он орал, не переставая, круглые сутки – родители уже на стенку лезли. А к шести месяцам взял и перестал орать, будто уже все выкричал. Лежал и улыбался.

Деа затаила дыхание, боясь сказать или сделать что-нибудь не так, словно этот миг был стеклянным и мог разлететься от малейшего сотрясения.

– Был Сочельник, – продолжал Коннор так тихо, что Деа пришлось наклониться к нему. Теперь они соприкасались и плечами. – Я рано лег спать – очень ждал Рождества, как все дети. – Руки, лежавшие на коленях, сжались в кулаки. – Проснулся от звука выстрела. Первый выстрел ее не убил – судя по всему, так и было задумано.

Деа содрогнулась.

– В спальне родителей бубнили голоса, но я ничего не разобрал. Мать говорила: «Пожалуйста» и «Нет». С перепугу я боялся шевельнуться, не решился даже спрятаться. От страха я обмочился, а ведь я с двух лет в кровать не делал! – Он покосился на Деа, не поднимет ли она его на смех. – Затем этот треск… Позже выяснилось – это треснул череп. Лампой с тумбочки у кровати маме раскололи голову. А Джейкоб все кричал… – Коннор зажмурился. – Я мог его спасти.

Деа коснулась его колена. Коннор стиснул ее ладонь.

– Ты мог погибнуть, – сказала она.

Он открыл глаза. Деа переплела с ним пальцы; Коннор посмотрел на свою руку.

– Они выстрелили Джейку в лоб, как казнимому преступнику. – Его голос пресекся. – Знаешь, какой маленький годовалый ребенок? Совсем крошечный, ручонки не больше цветков. – Он отвернулся, но Деа видела, как у него двинулась челюсть: Коннор сдерживал слезы. – Полицейские потом сказали, что охотились не за Джейкобом, а пристрелили, чтобы не орал, чтобы у них было больше времени скрыться.

Деа вспомнила двух безлицых из сна Коннора.

– Мне очень жаль. – Слова прозвучали глупо даже для нее самой – равнодушно и поверхностно. Так извиняются, толкнув кого-то в супермаркете или забыв сделать домашнее задание. Но что принято говорить при подобных трагедиях?

– Спасибо. – Коннор кашлянул. Они зашли на последний круг и медленно плыли по воздуху, останавливаясь каждые несколько секунд, пока усаживались новые пассажиры. Казалось, карнавал переместился за тысячу миль. Молчание росло, заполняя собой все пространство. Неожиданно Коннор заговорил: – Я их видел. Они уже уходили, когда я на них посмотрел. Я подполз к двери – моя комната была ближе к выходу. Я чуть не обкакался от страха, но приоткрыл дверь на крошечную щелку и посмотрел.

– Полиция их не поймала? – спросила Деа.

Коннор покачал головой.

– Я же лиц не видел, – произнес он прерывающимся голосом, будто его что-то душило.

Катание закончилось, ноги коснулись помоста. Два прыщавых подростка подбежали поднять поручень кабинки. Встав, Деа некоторое время не могла сориентироваться: она вдруг растерялась среди жужжания и гула аттракционов, запахов попкорна и хот-догов и разноголосых криков, как в джунглях.

Коннор не отпускал ее руку. Между ними что-то изменилось, но Деа не знала, к лучшему или к худшему.

Когда они подошли к его машине, начался дождь. Коннор включил отопление, и Деа сидела под горячим дуновением, шевелившим волосы на затылке и щекотавшим шею, желая что-нибудь сделать или сказать. Она устала, еще не отошла от шока. Домой не хотелось. Как же она теперь переедет и бросит Коннора? Она должна заботиться о нем и защищать.

Не проехали и половины пути, как начался настоящий потоп: свет от фар дробился на миллионы осколков, по крыше и стеклам будто лупили кулаками. По лобовому стеклу вода текла буквально слоем. Порывы ветра швыряли машину по шоссе, и временами чувствовалось, что «тахо» буквально плывет по асфальту. Такие грозы в Индиане не редкость – налетают быстро и неожиданно.

Ехать дальше было опасно – грузовые фуры возникали из непроглядной темноты, оказавшись почти над «тахо», и с ветром проносились, неистово сигналя. Завидев придорожный «Макдоналдс», Коннор свернул и остановился на неосвещенном пятачке между двумя фонарями. Не успела Деа его удержать, как он выскочил под дождь и побежал ко входу, прикрывая голову руками. Из-под ног летели струи воды. Возвращаясь, он нес на руках свернутую куртку, как ребенка. Дверца открылась, и в салон вплыл запах жира, мяса и вкусных жареных лакомств, напоминавший детство. Деа вспомнила, что они давно не ели и она умирает с голоду.

– Для вас, мэм. – Коннор развернул куртку, в которой оказался бумажный пакет, чуть-чуть забрызганный дождевой водой. Зато футболку можно было выжимать: мокрая ткань прилипла к телу, обрисовав ключицы и рельефные мышцы. Для Деа Коннор взял двойной чизбургер, помня, что она любит их больше всего, и колу. Жареную картошку ели вместе, всякий раз сталкивались пальцами, когда ныряли за новым ломтиком. Слабый запах стирального порошка и чистого хлопка от футболки Коннора смешивался с неистребимыми ароматами фастфуда. Это успокаивало, словно в машине остался островок реального мира, смытого ливнем.

– Спасибо, что выслушала, – сказал он. – Извини за то, как я… В общем, извини.

– Ты меня тоже извини. – Деа доела картошку, и от сытости и тепла ее разморило. – Не надо было мне начинать этот разговор.

– Я даже рад, что ты спросила. – Коннор смотрел себе под ноги. – Мне стало легче, когда я выговорился. Я уже думал тебе все рассказать, но… мне нравилось, что ты не знаешь. – Он повернулся: – Это стало моей жизнью, повсюду за мной таскается. Понимаешь, каково это?