Энн Райс - Принц Лестат Страница 28

Тыльной стороной руки он ударил ее по лицу, швырнул на подушку.

Темнота.

А когда Роуз открыла глаза, рот ее уже был полон какой-то гнусной, жгучей жидкости. Гарднер двумя пальцами зажимал ей нос. Девушка задохнулась, подавилась, попыталась кричать. Жуткий вкус! Горло пылало огнем, в груди тоже все горело.

Гарднер плеснул в нее из стакана. Вязкая жидкость разлилась по всему лицу, обжигая щеки и шею. Запах был химический, едкий, острый.

Роуз билась и вырывалась, сражаясь со своим мучителем. Лягала его обеими ногами. Ее вырвало прямо на кровать. Но Гарднер не отпускал, плеснул на нее снова. Девушка попыталась отвернуться, чувствуя, как жидкость вновь растекается по лицу. На этот раз попало в глаза. Роуз перестала видеть. Глаза горели.

От двери раздался гневный окрик Мюррея:

– Отпусти ее!

А в следующую секунду Роуз оказалась свободна. Душераздирающе крича и цепляясь за покрывало, она корчилась на постели и безуспешно силилась вытереть лицо и глаза.

Рядом слышался шум борьбы, треск мебели. С оглушительным звоном разбилось зеркальное трюмо.

– Роуз, это я. – Мюррей подхватил девушку на руки и бегом понес прочь из спальни и вниз по лестнице.

Издали слышался звук приближающихся сирен.

– Мюррей, я ослепла, – всхлипывала Роуз. – Мюррей, горло горит.

Роуз очнулась в реанимации: на глазах плотная повязка, горло невыносимо болит, руки привязаны, так что даже не пошевелишься.

Рядом находились тетя Мардж и Мюррей. Они отчаянно пытались связаться с дядей Лестаном, ни на миг не прекращали попыток. Они отыщут, непременно отыщут его!

– Я ослепла, да? – хотела было спросить Роуз, но не сумела издать ни звука. Грудь разрывала ужасная боль.

Мюррей заверил девушку, что Гарднер Пейлстоун мертв. Погиб в ходе драки с Мюрреем, от удара по голове.

Уголовное дело было в два счета закрыто – все совершенно ясно: попытка убийства и самоубийства. Ублюдок (Мюррей иначе Гарднера и не называл) уже поместил в Интернете прощальную записку, в которой недвусмысленно сообщил, что намерен подарить Роуз «горящий болиголов» – образ из стихотворения его любимого Уильямса. Заканчивалась записка стихотворением, в котором он просил смешать их бренный прах. Тетя Мардж велела Мюррею замолчать.

– Мы найдем дядю Лестана, непременно найдем, – пообещала она.

Роуз поглотил смертельный ужас. Она не могла говорить. Ничего не видела. Была не в силах даже просить о помощи, даже рассказать, как ей больно. Но дядя Лестан приедет. Приедет! О, как же глупо с ее стороны было влюбиться в Гарднера, доверять ему! Роуз было стыдно за себя, очень-очень стыдно – так же стыдно, как много лет назад в карцере «Приюта Дивной Благодати». Стыдно, невыносимо стыдно!

А все ее дурацкие переживания из-за книг – книг, которые повлияли на нее с такой силой, что она буквально жила в них, воображала дядю Лестана своим героем, мечтала снова подняться к звездам вместе с ним, в его объятиях. Подари мне звезды…

Роуз снова погрузилась в сон. Больше спасения искать было негде.

Для нее теперь не существовало ни дня, ни ночи – лишь чередующийся ритм звуков деятельности вокруг. Сутолока в палате и в коридоре за дверью, новые голоса: совсем рядом, но приглушенные, неразборчивые.

А потом с ней заговорил врач.

Близко-близко, над самым ухом. Голос у него было мягкий, звучный, глубокий, с каким-то странным резковатым акцентом, незнакомым девушке.

– Теперь ты на моем попечении. Я тебя вылечу.

Машина «Скорой помощи» куда-то ехала по оживленному городу. Роуз чувствовала каждую выбоину, каждый ухаб. Где-то вдали неумолчно выла сирена. Очнувшись в следующий раз, девушка поняла, что находится на борту самолета. Тетя Мардж негромко с кем-то беседовала, но не с Мюрреем. Голоса Мюррея нигде слышно не было.

Снова проснувшись, Роуз поняла, что лежит в незнакомой постели, очень мягкой и удобной. Рядом негромко играла музыка – прелестная мелодия из оперетты Ромберга «Принц-студент». «Серенада» – та самая, что когда-то пел Роуз дядя Лестан. Не дави на веки девушки тугая повязка, глаза непременно наполнились бы слезами. А может, они и были полны слез.

– Не плачь, красавица, – промолвил врач – тот самый врач с акцентом. На лоб Роуз легла гладкая, точно шелк, ладонь. – Наша медицина тебя вылечит. Завтра в это время ты снова будешь видеть.

Роуз постепенно осознала, что в груди уже не больно. И горло совсем не резало. Впервые за долгое время она смогла нормально сглотнуть.

Девушка снова задремала, а мягкий, звучный тенор все выводил «Серенаду» Ромберга.

Утро. Роуз медленно открыла глаза. В окна сочился ясный утренний свет. Наконец сонное одурение покинуло девушку, слетело с нее – точно постепенно, слой за слоем отдернутые вуали.

Какая красивая комната! Огромное, во всю стену, окно выходило на дальние горы, а между больницей и горами расстилалась пустыня, золотая в лучах полыхающего солнца.

Спиной к Роуз стоял какой-то человек. На фоне ярких далеких гор и ослепительно-синего неба силуэт его слегка размывался.

Роуз вздохнула всей грудью и без малейшего усилия повернула голову на подушке.

Руки у нее были свободны. Она осторожно поднесла их к лицу, коснулась губ – влажных мягких губ.

Взгляд ее наконец сфокусировался на молодом человеке у окна. Высокий, не ниже шести футов роста, широкоплечий, с блестящими светлыми волосами. Неужели дядя Лестан?

Не успело имя его сорваться с ее губ, как человек у окна обернулся и подошел к постели. И вправду – вылитый дядя Лестан, только моложе, гораздо моложе. Дядя Лестан в юности.

– Здравствуй, Роуз, – промолвил он, улыбаясь девушке. – Как хорошо, что ты очнулась.

Перед глазами у нее вдруг помутилось и расплылось, виски и глазницы пронзила острая боль. Однако прошла эта боль так же быстро, как возникла. Зрение снова вернулось к Роуз. Да, глаза слегка жгло, в них было сухо, но видела она превосходно.

– Кто ты? – спросила она.

– Виктор. Я пока побуду с тобой.

– А дядя Лестан? Он придет?

– Его пытаются отыскать. Его не всегда легко найти. Но обещаю – как только он узнает, что с тобой случилось, так сразу же примчится сюда.

Лицо у юноши было свежим и жизнерадостным, улыбка – нежной и щедрой. Голубые глаза поразительно походили на глаза дяди Лестана, но больше всего сходства проглядывалось в очертаниях лица и в волосах.

– Милая Роуз, – начал он ровным спокойным голосом, с типично американским выговором, в котором, однако, чувствовалась легкая резкая нотка. Он сообщил Роуз, что тетя Мардж, к сожалению, не смогла сопровождать ее сюда – но Роуз тут в полной безопасности, ей ничего не грозит, совсем ничего. Он, Виктор, лично обо всем позаботится. И медсестры тоже. Медсестры сделают все, что нужно.

– Ты перенесла целую череду операций, – сказал Виктор, – но теперь очень быстро идешь на поправку и скоро будешь совершенно здорова.

– А где мой врач? – поинтересовалась Роуз, сжимая протянутую к ней руку Виктора.

– Придет вечером, после заката. Сейчас не может.

– Как вампир, – задумчиво заметила Роуз и тихонько рассмеялась над собственной мыслью.

Виктор тоже негромко рассмеялся.

– Да-да, Роуз, именно так.

– Но где же принц вампиров, мой дядя Лестан?

Роуз ничуть не переживала из-за того, что Виктор и за тысячу лет не поймет ее странного юмора. Небось спишет ее припадок веселья на действие успокоительных, от которых мутится в голове, зато на душе приятно.

– Уверяю, принц вампиров непременно придет, – ответил Виктор. – Я же сказал, его активно ищут.

– Ты так похож на него, – сонно проговорила девушка. Внезапно глаза опять вспыхнули острой болью, взгляд помутился. На миг ей почудилось, будто окно объято пламенем. Роуз в страхе отвернулась. Но боль исчезла, как не бывало, вся комната снова была видна четко и ясно. И что за комната! Такая красивая! Ярко-голубые стены с ярко-белыми лепными карнизами. А на одной стене – великолепная картина. Розы. Буйство роз на темно-синем фоне.

– Да это же моя картина, из моей спальни из дома! – ахнула девушка.

– Тут все твои вещи, Роуз, – отозвался Виктор. – Только скажи, чего ты хочешь. Мы привезли твои книги, одежду, все-все. Через несколько дней ты уже сможешь вставать.

Бесшумно вошедшая в палату медсестра захлопотала вокруг, проверяя какое-то медицинское оборудование. Только сейчас Роуз заметила блестящие пластиковые пакеты с растворами для капельниц, змеящиеся серебристые трубки, подсоединенные к иглам у нее в руках. Она и вправду была одурманена. То вроде бы совсем ясно соображала, а то вдруг в голове все путалось. Одежда. Книги. Сможешь вставать…

– Ничего не болит, милая? – сочувственно спросила медсестра, очень смуглая, с огромными карими глазами.