Салли Грин - Половинный код. Тот, кто умрет Страница 4

Я продолжаю точить нож.

Габриэль протягивает руку, его пальцы ложатся на мое запястье.

– Поговори со мной, Натан. Пожалуйста.

Я перестаю точить нож и смотрю ему прямо в глаза.

– Я же говорю. Я сделаю то и другое.

Но Габриэль качает головой.

– Почему ты не расскажешь мне, что происходит?

– Ты и так знаешь, Габриэль. Я пытаюсь найти ведьму, которая убила моего отца. Но она как сквозь землю провалилась. Хорошо то, что в поисках ее я встречаю Охотников, которых убиваю. Их кругом много. Места кругом тоже немало, это большая страна, но я все равно нахожу их и убиваю.

– Ты правда веришь, что сможешь убить их всех?

Это честный вопрос, но мне почему-то кажется, что он задает его потому, что сомневается в моей нормальности, а не в моих способностях.

Я улыбаюсь в ответ и старательно изображаю полного придурка.

– Мой отец, похоже, в это верил.

Габриэль качает головой и отворачивается от меня со словами:

– Иногда мне кажется, что ты просто ищешь смерти.

Иногда мне и самому так кажется, и только в бою я перестаю сомневаться. Наоборот, именно тогда я особенно ясно понимаю, что отчаянно хочу жить.

Габриэль продолжает:

– Нападая на них, ты каждый раз рискуешь жизнью. Они же могут убить тебя, Натан.

– Я становлюсь невидимым. Когда они узнают, что я рядом, бывает уже поздно.

– Все равно, тебя могут подстрелить. Пулям ведь все равно, видимый ты или нет, и просто чудо, что этого до сих пор не случилось. Ты забыл, как чуть не умер от охотничьей пули в Женеве? От яда, который в ней был. Рана…

– Я соблюдаю осторожность. И я лучше их. Намного.

– Они тоже могут становиться невидимками. Могут…

– Говорю тебе, я осторожен.

Габриэль хмурится.

– Дело не только в тебе. Каждое твое нападение привлекает сюда все новых Охотников, и они все ближе подбираются к нам и Греторекс, подвергая опасности всех.

– Греторекс для того и тренирует свой отряд, чтобы встречать опасность лицом к лицу, хотя, помнится, последние два раза мы переносили лагерь без всяких столкновений, и убивал я один, так что руки в крови у меня одного. А им бы только тренироваться и прятаться, и…

– Ты же знаешь, что это неправда.

– Про меня тоже говорят много неправды.

Мой палец скользит по лезвию Фэйрборна, выступает кровь. Я сосу палец и заживляю порез раньше, чем успеваю убрать точильный камень в карман, а Фэйрборн – в ножны.

– Натан, смерть еще пары-тройки Охотников не изменит исход войны. И вообще ничего не изменит.

– Скажи это тем, чьи кишки я выпущу.

– Ты не хуже меня знаешь, что Охотники в большинстве своем просто дети. Сол обманом втянул их в эту войну. Мы воюем не с ними – мы воюем с Солом. Он заправляет в Совете Белых Ведьм; он нанял Уолленда с его извращенной магией. Это с ними тебе надо драться. Сол и Уолленд начали войну, и только их смерть положит ей конец.

– Ничего, я и до них скоро доберусь. Считай, что сейчас я просто тренируюсь. Когда я овладею всеми дарами моего отца, то буду готов выступить против Сола.

– А пока ты будешь тренироваться на подростках.

Я становлюсь невидимым, вынимаю из ножен Фэйрборн и появляюсь снова совсем рядом с Габриэлем, приставив острие ножа к его горлу.

– Они Охотники, Габриэль. Они выбрали сторону Сола, чтобы охотиться и убивать нас, а я буду охотиться на них и убивать их. Всех, если придется. Молодых и старых. Новичков-рекрутов и закаленных ветеранов. Они вступили в их ряды. Они сделали свой выбор, а я делаю свой.

Габриэль ударяет меня по руке, Фэйрборн падает.

– Не тычь в меня этой штукой. Я не враг тебе, Натан.

Я посылаю его подальше.

– Это все, на что ты способен? – Габриэль делает шаг назад и наступает на мою кучку камней. – Убивать и ругаться? – Он смотрит на камни. – Сколько еще камней ты хочешь сложить в эту кучу, Натан? Целю гору? – Габриэль ударяет по ним ребром ботинка. – Думаешь, тогда тебе станет легче? И ты снова будешь спать по ночам?

– По мне, чем Охотников меньше, тем лучше. А что до сна, то ты и так знаешь, что хуже уже некуда. – И я припечатываю свой ответ самыми грязными ругательствами, какие только знаю.

Я подхватываю рюкзак, Габриэль тянется ко мне, чтобы удержать, но я стряхиваю его руку и быстрой рысью выбегаю из лагеря. Не оглядываясь.

Примитивная ловушка

В этот раз на бегу я думаю об Анна-Лизе. Представляю, что гонюсь за ней, преследую ее по пятам. Я и так могу бежать часами без остановки, но с мыслями о ней время летит еще быстрее. Но нет, нельзя слишком долго думать об Анна-Лизе. Нельзя потакать себе: надо сосредоточиться на охоте за Охотниками. Габриэль прав в одном: это действительно опасно, и, как бы хорош я ни был, им все же может повезти. Значит, чтобы удача мне не изменяла, я должен все время совершенствоваться. Я должен становиться еще лучше, еще стремительнее, еще сильнее. Мне надо знать все свои слабые стороны. Этому меня учила Селия. «Учись на своих ошибках, но всегда знай, что твои враги будут делать то же самое». Вот почему каждый раз, нападая на новую группу Охотников, я улучшаю контроль над своими новыми дарами.

Я должен тренироваться, и я делаю это сейчас, на бегу: становлюсь невидимым; посылаю молнию сначала левой рукой, потом правой; выдыхаю огонь. До сих пор единственным даром отца, которым я пользовался в бою с Охотниками, была способность становиться невидимым, но в последний раз пуля все равно оцарапала меня – Габриэлю я об этом не говорил. Несколько часов ушло потом на то, чтобы выгнать из царапины яд. Зато я извлек из этого опыта урок, так что Селия была бы довольна. Все дело в том, что я медленно двигался. Задержался на одном месте на полсекунды дольше, чем следовало. Больше такое не повторится. К тому же теперь я могу метнуть молнию, оставаясь невидимым, поэтому мне даже не надо приближаться к врагам. Правда, разряд выдаст им, где я, следовательно, придется учиться делать все на бегу. Я посылаю разряд левой ладонью, падаю на землю и перекатываюсь вправо, одновременно посылая другой ладонью второй разряд.

И еще раз. Быстрее и сильнее.

Еще.

Пока светло, я бегу, а когда темнеет, разбиваю у реки лагерь. В смысле, останавливаюсь и ложусь на землю. Я голоден. Вчерашние суп и сыр я сблевал ночью, после кошмара, а больше есть было нечего. Но прежде чем думать о еде, я должен сделать еще одну вещь: попытаться остановить время. Я вспоминаю, как это делал Маркус: он тер ладонью о ладонь по кругу, с каждым оборотом все плотнее прижимая их друг к другу. Я делаю то же самое и представляю, как все вокруг меня замедляется и постепенно останавливается. Лес так тих, что я задерживаю дыхание, чтобы понять, удалось мне наконец или нет. Но понимаю, что нет: когда время замирает, тишина стоит совсем другая. Жаль, я не спросил отца, как он это делал. Я его о многом не спросил. Но сильнее всего я жалею о том, что мы так мало были вместе.

Золотое кольцо, его подарок, у меня на пальце, я подношу его к губам и целую. Мы и правда провели вместе очень мало времени, зато оно было замечательным. Я учился у отца. С ним я впервые превратился в орла, и мы вместе летали, вместе охотились. Те несколько дней были для меня бесценны. Когда мы с ним были рядом, молча сидели бок о бок, мне казалось, будто я знаю его, а он знает меня.

Я еще раз пробую остановить время, но ничего не выходит, а мне надо поесть. Надо превратиться, стать зверем. По крайней мере, этот дар, мой собственный, данный мне от рождения, приходит ко мне легко, но я редко пользуюсь им сейчас. Я уже не боюсь его, как раньше, хотя знаю, что он переносит меня совсем в другую жизнь. Зверю нет никакого дела до людей, ему наплевать и на отца, и на Анна-Лизу. Помню, когда я еще только учился превращаться, я кричал на зверя, требовал, чтобы он слушался меня, чтобы он понимал. На самом деле это я должен его слушаться, я должен его понимать. Теперь я уважаю его, моего зверя, мое второе я. Да, он быстр, дик и беспощаден, но он живет в согласии с миром и с собой.

Мне не надо раздеваться, чтобы превратиться. Я встаю, делаю глубокий вдох, представляю волка и…

Мы – мой зверь и я – поймали барсука. Нормально поели. Потом я часа четыре поспал. Крепко, без снов. Так что теперь я бегу дальше уже как человек, тренирую на ходу мои дары и чувствую себя прекрасно: мой бег стремителен, реакции быстры. Солнце заходит уже за полдень, когда я достигаю наконец того места, где убил Охотников. Я замедляю шаг и обхожу поляну кругом.

Земля на ней ровная. Вокруг старые деревья, под которыми ничего не растет. Поляна возникла естественным путем: просто упало большое дерево, прихватив с собой пару других, помоложе; три ствола до сих пор лежат посередине. Это произошло недавно, может быть, осенью; сейчас зима, и, наверное, поэтому поляна кажется такой просторной, светлой, но и холодной. Трупов Охотников на ней нет.

Выходить на поляну я не спешу. Вместо этого я обхожу ее кругом, держась совсем близко, но так, чтобы от открытого пространства меня всегда отделяло хотя бы одно дерево – на всякий случай. Я замыкаю круг, так ничего и не обнаружив. Я уверен, что поблизости никого нет. Почти уверен. На девяносто пять процентов.