Робин Вассерман - Хроники Академии Сумеречных охотников. Книга I (сборник) Страница 50

Джордж пихнул приятеля локтем.

– Ты видишь то же, что вижу я? – свистящим шепотом вопросил он. – Дать тебе носовой платочек?

Саймон не смог сдержать нахлынувших воспоминаний – воспоминаний о том, как Иззи в последний раз заявилась в Академию и пригрозила девушкам, чтобы те держались от него подальше. Тогда он пришел в ужас… но сейчас – дело другое. Сейчас он был несказанно счастлив ее видеть.

Однако на этот раз Изабель, очевидно, не собиралась выступать перед студентами. Она просто стояла за спиной отца, скрестив на груди руки, и мерила зал сердитым взглядом.

– Она еще красивее, когда злится, – прошептал Джон.

Саймон совершил истинный подвиг самообладания: он не стал втыкать в глаз Картрайту ручку.

– Первый ваш год обучения в Академии практически завершен, – обратился Роберт Лайтвуд к собравшимся в зале ученикам. Почему-то его слова прозвучали не как поздравление, а как скрытая угроза. – Дочь рассказывала мне, что один великий герой из простецов когда-то сказал: «С большой силой приходит большая ответственность».

У Саймона отвисла челюсть. Изабель Лайтвуд трудно было заподозрить в чтении комиксов – она бесконечно далека от обычных человеческих увлечений. Так что узнать цитату из «Человека-паука», пусть даже и неточную, она могла только от него самого. От Саймона.

Должно быть, это что-то означает? Что все… что все в порядке?

Он попытался перехватить ее взгляд.

Бесполезно.

– В этом году вы много узнали о силе, – продолжал Роберт Лайтвуд. – Пришла пора поговорить об ответственности. На этой неделе мы будем обсуждать важные вопросы: что произойдет, если силу некому контролировать? Что произойдет, если наделить силой недостойного человека? Или если он сам завладеет этой силой? Чтобы найти ответы на эти вопросы, я хочу рассказать вам о Круге.

В зале повисло гнетущее молчание. Руководство Академии, как и большинство Сумеречных охотников, старательно избегало этой темы, темы Круга – группы отступников-нефилимов, которую во время Восстания возглавил Валентин Моргенштерн. Его имя ученикам было известно – оно было известно всем, – но они быстро усвоили, что вопросы о нем задавать не стоит. За прошедший год Саймон уже успел убедиться, что Сумеречные охотники предпочитают верить в непогрешимость своих законов и абсолютную правильность своего выбора. И им не очень-то нравится вспоминать о том времени, когда их всех чуть не уничтожила группа таких же, как они сами, Сумеречных охотников.

Что ж, по крайней мере, теперь понятно, почему эту лекцию ведет ректор Академии, а не преподаватель истории, Катарина Лосс. Обычных Сумеречных охотников Катарина еще кое-как выносила – хотя и с трудом. Но бывшие члены Круга – дело иное.

Роберт откашлялся.

– Я хочу, чтобы каждый из вас спросил себя: как бы вы поступили, если бы учились в Академии тогда, в те дни. Присоединились ли бы к Кругу? Встали ли бы на сторону Валентина во время Восстания? Поднимите руку, если считаете, что, возможно, поступили бы именно так.

Саймон ничуть не удивился, не увидев в зале ни одной поднятой руки. В такую игру он уже играл, когда ходил в обычную школу. Почти такой же вопрос им задавали, когда класс проходил Вторую Мировую войну. Ни у кого из учеников тогда и в мыслях не было, что в те времена он мог бы стать нацистом.

Но, к сожалению, статистика свидетельствовала, что большинство ошибалось. И это Саймон тоже знал.

– А теперь пусть поднимут руку те, кто считает себя образцовыми Сумеречными охотниками и готов на все ради Конклава, – продолжал Роберт.

Как и следовало ожидать, взметнулся лес рук. Выше всех маячила ладонь Джона Картрайта.

Лайтвуд грустно улыбнулся.

– Первыми к Валентину присоединились как раз самые преданные Закону Сумеречные охотники. Самые верные. Те из нас, кто ревностнее всего верил в святое дело Сумеречных охотников, оказались самой легкой добычей.

По залу пронесся шорох.

– Да, – подтвердил Роберт. – Я сказал «из нас», потому что я сам некогда был последователем Валентина. Я входил в Круг.

Шорох превратился в настоящую бурю. Кое-кто из студентов, казалось, совершенно не удивился, но у большинства был такой вид, словно в голове у них только что взорвалась атомная бомба. Клэри рассказывала Саймону, что Роберт Лайтвуд некогда был членом Круга, но очень многим Сумеречным охотникам трудно было связать этот факт с его теперешним высоким рангом Инквизитора.

– Сам Инквизитор? – выдохнула Жюли, расширив от изумления глаза. – Но как же…

Беатрис, сидевшая рядом, была так ошарашена, что не смогла издать в ответ ни звука.

– Отец всегда говорил, что с этим Робертом Лайтвудом что-то не так, – пробормотал Джон.

– Всю неделю я буду рассказывать вам о том, к чему приводит злоупотребление силой; о великом зле и о том, сколь многие формы может оно принимать. Моя талантливая дочь, Изабель Лайтвуд, будет мне помогать, – он повел рукой в сторону девушки, и та коротко глянула на учеников. Во взгляде ее светились ярость и гнев. – Главной темой моих лекций будет, конечно, Круг, его история. То, с чего он начался и почему возник. Если вы окажетесь хорошими слушателями, то, возможно, извлечете из этой истории урок для себя.

Саймон его не слушал. Саймон не сводил глаз с Изабель, отчаянно желая, чтобы девушка на него посмотрела. Но она прилежно изучала собственные сапоги.

А тем временем Роберт Лайтвуд, Инквизитор Конклава и верховный судья в мире Сумеречных охотников, начал рассказывать историю Валентина Моргенштерна и тех, кто когда-то его любил.

1984 год

Роберт Лайтвуд с наслаждением растянулся на каменных плитах, которыми был вымощен двор. Он пытался не думать о том, как еще год назад весело проводил такую же неделю – неделю между последними экзаменами и официальным началом летних каникул. По традиции, в это время на волю вырывалась вся необузданная энергия молодости, до тех пор скованная жесткими правилами Академии, а преподаватели смотрели на буйства учеников сквозь пальцы. Всего год назад они с Майклом Вейландом выбрались из своей комнаты и сбежали на озеро Лин, хотя это было строжайше запрещено. Устроили себе полуночное купание нагишом. И хотя губы они плотно сжимали, чтобы ни капли воды не попало в рот, от галлюцинаций это их не спасло. Они плыли на спине, глядели в ночное небо, которое от паров ядовитой воды казалось им каким-то ненастоящим, словно электрическим, и представляли, как, оставляя на темных облаках неоновый след, падают в озеро звезды. Обоим казалось, что они попали в другой, совершенно неизвестный и незнакомый мир.

Всего год назад Роберт еще мог дурачиться как мальчишка и тратить время на ребяческие затеи. Тогда он еще не понимал, что у него, точно так же как у всех Сумеречных охотников, есть обязанности. И возраст тут был совершенно ни при чем.

Просто тогда он еще не был знаком с Валентином.

Члены Круга практически оккупировали этот тихий сумрачный уголок школьного двора. Здесь им не грозили любопытные взгляды других учеников. Здесь они сами были избавлены от необходимости видеть одноклассников и лицезреть их бессмысленное и совершенно бесцельное веселье.

Роберт напомнил себе, что он все-таки счастливчик: он принят в кружок Валентина, посвящен в его революционные идеи. Год назад, когда Моргенштерн неожиданно и необъяснимо подружился с Робертом, юноша чувствовал к нему лишь безграничную благодарность и с жадностью ловил каждое его слово.

Валентин говорил, что Конклав погряз в пороке и лени. Что члены Конклава забыли о своей благородной миссии: их теперь заботит лишь сохранение статус-кво и фанатичная борьба с инакомыслием.

Валентин говорил, что Сумеречным охотникам пора перестать таиться от простецов, которых они призваны защищать даже ценой собственной жизни. Что пора им открыться человеческому миру и ходить среди людей с высоко поднятой головой.

Валентин говорил, что Договор бесполезен. Что Чаша Смерти создавалась для того, чтобы ею пользовались, а не молчаливо поклонялись ей. Что будущее – за новыми поколениями, за молодежью, а они сидят тут и бесполезно тратят время в стенах Академии.

От слов Валентина у Роберта голова шла кругом, а сердце радостно пело. Он чувствовал себя борцом за справедливость и частью чего-то… чего-то совершенно уникального и неповторимого. Словно он и остальные члены Круга были избраны – не Валентином, но самой судьбой, – чтобы изменить этот мир.

Но все же иногда, хоть и очень редко, Валентин внушал Роберту тревогу.

Моргенштерн хотел, чтобы члены Круга подчинялись ему без малейших колебаний. Он хотел, чтобы в него и в его дело верили безо всяких сомнений, хотел безраздельно властвовать над душами своих последователей. И Роберт отчаянно желал дать Валентину такую беззаветную преданность. Лайтвуд не хотел сомневаться ни в здравости ума, ни в истинных мотивах Моргенштерна; не хотел беспокоиться, что слишком слабо верит в то, что провозглашает Валентин. Или, наоборот, верит слишком сильно. И сегодня, купаясь в солнечных лучах и думая о том, что впереди – целое бесконечное лето, он не хотел беспокоиться вообще ни о чем. Слова Валентина накатывали на него мерными волнами, и он позволил себе отвлечься – всего на мгновение. Лучше уж подумать о чем-то своем, чем очередной раз усомниться. В конце концов, друзья сами могут все послушать, а потом пересказать ему. Разве не для этого они и нужны?