Роберт Говард - Приключения Конана-варвара. Путь к трону (сборник) Страница 63

Конан пристально всматривался в береговую линию, а потом налег на рулевое весло, направляя лодку к мысу, на остром клине которого вокруг необычной формы скалы полукругом росли сосны.

– Не представляю, как можно спуститься на этом кораблике по водопадам, рев которых мы слышали ночью, – проворчал он. – Хадрат говорит, что им это удается, – но мы причалим здесь. Он также обещал, что нас будет ждать человек с лошадьми, но я пока никого не вижу. Тем более мне непонятно, как известие о нашем прибытии могло опередить нас.

Он направил суденышко к берегу, привязал его канатом за корень, торчащий из песка, а потом нырнул, смывая с себя коричневую краску и грим, и вылез из воды уже в своем естественном облике. Из каюты Конан вынес кольчужный доспех, которым снабдил его Хадрат, и свой меч. Он облачился в броню, пока Альбиона переодевалась в платье, более подходящее для путешествия по горам. Конан, затянув пояс, повернулся лицом к берегу, и рука его метнулась к мечу. Там, под соснами, виднелась фигура в черной накидке, державшая под уздцы белую кобылу и гнедого рыцарского жеребца.

– Ты кто такой? – пожелал узнать король.

Незнакомец отвесил ему глубокий поклон.

– Последователь Асуры. Пришел приказ. Я повиновался.

– То есть как это – «пришел»? – осведомился Конан, но мужчина лишь поклонился вместо ответа.

– Я прибыл, чтобы сопроводить вас через горы в первую же пуатанскую крепость.

– Мне не нужен проводник, – ответил Конан. – Я хорошо знаю эти горы. Благодарю тебя за лошадей, но мы с контессой привлечем меньше внимания, если поедем одни, а не в сопровождении аколита Асуры.

Мужчина вновь поклонился и, передав Конану поводья, поднялся на борт судна. Оттолкнувшись от берега, он направил лодку вниз по течению, к ревевшему вдали водопаду. Недоуменно покачав головой, Конан подсадил контессу в седло, сел на своего коня и направил его в сторону ближайшей вершины, выделявшейся на фоне голубого неба.

Холмистая пересеченная местность, начинавшаяся у подножия горной гряды, являла собой пограничную территорию, охваченную беспорядками, где бароны установили феодальную вольницу, а банды разбойников шастали невозбранно. Пуатань не стала формально объявлять о своем отделении от Аквилонии, но фактически провинция уже превратилась в независимое княжество, которым правил наследный конт Тросеро. Хотя номинальным главой горной страны оставался Валерий, он не сделал попытки силой захватить проходы, охраняемые крепостями, над которыми гордо реял алый стяг Пуатани, со вставшим на дыбы разъяренным леопардом.

Король со своей спутницей поднимались по склону в мягких вечерних сумерках. По мере того как они забирались все выше, внизу перед ними расстилались земли провинции, похожие на огромную пурпурную мантию, испещренную серебристыми полосками рек и озер, желтыми прямоугольниками полей и белыми каплями далеких башен. Чуть выше показалась первая твердыня Пуатани – мощная крепость, защищающая узкий проход, над которой на фоне ясного синего неба рдел флаг с леопардом.

Но подъехать к ней вплотную им не дали. Из-за деревьев показался отряд рыцарей в вороненых доспехах, и их вожак суровым голосом приказал путникам остановиться. Это были высокие мужчины с темными глазами и черными, как вороново крыло, волосами коренных южан.

– Стойте! Назовите дело, которое привело вас сюда, и объясните причину, по которой едете в Пуатань.

– Что, в Пуатани неспокойно, – ответил Конан, пристально глядя на офицера, – если мужчину в аквилонских доспехах останавливают и подвергают допросу как чужеземца?

– Сегодня мошенники сплошь и рядом разъезжают в аквилонской броне, – холодно ответил тот. – Что же до беспорядков, то если вы имеете в виду непризнание узурпатора, то да, Пуатань взбунтовалась. Мы предпочитаем служить памяти погибшего воина, чем кланяться скипетру живой собаки.

Конан сорвал с головы шлем и, тряхнув своей львиной гривой, в упор взглянул на офицера. Пуатанец вздрогнул и побледнел.

– Святые угодники! – ахнул он. – Это же король – живой!

Остальные потрясенно смотрели на путников, а потом разразились криками восторга. Они закружились вокруг Конана, издавая воинственные вопли и в порыве бешеной радости размахивая оружием. Поведение пуатанцев могло повергнуть в шок человека менее воинственного.

– Тросеро прослезится от счастья, когда увидит вас, сир! – воскликнул один.

– Да, и Просперо тоже! – выкрикнул другой. – В последнее время генерал ударился в черную меланхолию, день и ночь проклиная себя за то, что не успел к Валькии вовремя, дабы умереть рядом со своим королем!

– А теперь мы создадим империю! – заорал третий, размахивая огромным мечом над головой. – Да здравствует Конан, король Пуатани!

Лязг и сверкание обнаженной стали и приветственные крики вспугнули птиц, разноцветными стайками вспорхнувших с соседних деревьев. Горячая южная кровь вскипела жарким пламенем, и они ничего так не жаждали, как немедленно броситься вслед за своим новообретенным сюзереном в бой.

– Какие будут приказания, сир? – наперебой кричали они. – Пусть один из нас поедет вперед и привезет в Пуатань новости о вашем возвращении! На каждой башне будут развеваться стяги, приветствуя вас, розы ковром устелют дорогу под копытами вашего коня, и весь цвет Юга окажет почести, достойные вас…

Конан покачал головой.

– Разве можно усомниться в вашей верности? Но ветер дует через горы в страны, где правят мои враги, и я предпочел бы, чтобы они не знали о моем воскрешении – пока, по крайней мере. Отвезите меня к Тросеро и сохраните мое имя в тайне.

В итоге то, что рыцари готовы были превратить в триумфальную процессию, стало скорее тайным посольством. Они спешно отправились в путь, не заговаривая ни с кем, разве что шепотом обмениваясь сведениями с начальником стражи каждой крепости, охранявшей очередной горный проход; Конан ехал среди них, опустив забрало своего шлема.

Горы были необитаемы, если не считать разбойников и гарнизонных солдат. Слывшие сибаритами пуатанцы не имели ни желания, ни необходимости в поте лица обрабатывать суровые голые склоны, дабы прокормить себя. К югу от горной гряды богатые и прекрасные равнины Пуатани простирались вплоть до самых берегов реки Алиманы[26]; а за рекой начиналась Зингара.

Даже сейчас, когда дыхание зимы покрывало инеем листья на деревьях по ту сторону гор, на равнинах под ветром волновалась густая высокая трава, служившая кормом лошадям и крупному рогатому скоту, которыми так славилась Пуатань. Пальмовые и апельсиновые рощи улыбались солнцу, золото лучей которого искрилось на пурпурных и алых башнях замков и городов. Это была земля тепла и изобилия, прекрасных женщин и свирепых воинов. Суровых людей воспитывает не только суровая земля. Пуатань окружали завистливые соседи, и ее сыны мужали в бесконечных войнах. На севере ее границы стерегли горы, а вот на юге одна только Алимана разделяла равнины Пуатани и Зингары, и не единожды воды реки окрашивались кровью. К востоку лежал Аргос, а за ним – Офир, королевства гордые и алчные. Так что рыцари Пуатани защищали свои земли огнем и мечом, не зная ни сна, ни отдыха и не имея времени для праздности.

Вскоре Конан подъехал к замку конта Тросеро…

Конан сидел на атласном диване в богато обставленной комнате, прозрачные занавески в которой шевелил легкий ветерок. Тросеро расхаживал взад и вперед по залу, как тигр в клетке. Он был стройным мужчиной с женской талией и плечами мечника, которого не старили прожитые годы.

– Позвольте нам провозгласить вас королем Пуатани! – взмолился конт. – Пусть эти свиньи-северяне носят ярмо, под тяжестью которого согнулись их шеи. Юг по-прежнему ваш. Оставайтесь здесь, чтобы править нами, посреди цветов и пальм.

Но Конан лишь покачал головой в ответ.

– Нет на земле более благородного края, чем Пуатань. Но в одиночку ей не устоять, какими бы храбрыми ни были ее сыновья.

– Она поколениями стоит особняком, – возразил Тросеро, уязвленный до глубины души оскорблением, нанесенным памяти его предков. – Мы не всегда были частью Аквилонии.

– Я знаю. Но обстоятельства изменились; дни, когда королевства были разделены на удельные княжества, воевавшие друг с другом, канули в прошлое. Времена герцогств и свободных городов миновали; наступила эпоха империй. Правителей снедают имперские амбиции, и только в единстве остается шанс на спасение.

– В таком случае давайте объединим Зингару и Пуатань, – упорствовал Тросеро. – Полдюжины принцев злоумышляют один против другого, и вся страна погрязла в гражданских войнах. Мы покорим ее, провинцию за провинцией, и присоединим к вашим доминионам. Затем с помощью зингарцев мы завоюем Аргос и Офир. Мы построим империю…

И вновь Конан покачал головой.

– Пусть другие терзаются мыслями об имперском величии. Я же всего лишь хочу вернуть себе то, что по праву принадлежит мне. У меня нет желания править империей, на живую нитку сметанной кровью и огнем. Одно дело – захватить трон с помощью его подданных, дабы править ими с их согласия. И совсем другое – поработить чужеземное королевство и править силой страха. Я не хочу стать еще одним Валерием. Нет, Тросеро, я буду править или только Аквилонией, или ничем.