Роберт Говард - Приключения Конана-варвара. Путь к трону (сборник) Страница 64

И вновь Конан покачал головой.

– Пусть другие терзаются мыслями об имперском величии. Я же всего лишь хочу вернуть себе то, что по праву принадлежит мне. У меня нет желания править империей, на живую нитку сметанной кровью и огнем. Одно дело – захватить трон с помощью его подданных, дабы править ими с их согласия. И совсем другое – поработить чужеземное королевство и править силой страха. Я не хочу стать еще одним Валерием. Нет, Тросеро, я буду править или только Аквилонией, или ничем.

– Тогда ведите нас через горы, и мы разобьем немедийцев.

В глазах Конана засверкали искорки горячей признательности.

– Нет, Тросеро. Это была бы напрасная жертва. Я скажу тебе, что должен сделать для спасения своего королевства. Я должен найти Сердце Аримана.

– Но это же безумие! – запротестовал Тросеро. – Измышления жреца еретического культа и бред полоумной ведьмы!

– Ты не был в моем шатре на Валькии, – мрачно возразил Конан, невольно покосившись на свое правое запястье, на котором до сих пор темнели синие отметины. – Ты не видел, как с грохотом обрушились скалы, похоронив под собой цвет моей армии. Нет, Тросеро, я уверен в том, что Ксалтотан – не простой смертный и, только имея в своем распоряжении Сердце Аримана, я могу противостоять ему. Вот поэтому я еду в Кордаву. Один.

– Но это очень опасно, – не унимался Тросеро.

– Жизнь – вообще опасная штука, – громыхнул король. – Но я поеду не под видом короля или даже рыцаря Пуатани, а буду выдавать себя за странствующего наемника, каким не раз въезжал в Зингару в былые времена. О да, к югу от Алиманы у меня достаточно врагов на суше и на море. Многие из тех, кто не признает во мне короля Аквилонии, вспомнят меня как Конана – вожака пиратов с Барахских островов или Амру черных корсаров. Но у меня имеются и друзья, люди, которые помогут мне по собственным резонам. – При этих словах по губам его скользнула слабая улыбка.

Тросеро беспомощно всплеснул руками и повернулся к Альбионе, сидевшей на соседнем диване.

– Я понимаю ваши сомнения, милорд, – сказала девушка. – Но я тоже видела монету в храме Асуры, и не забывайте, Хадрат сказал, что она была отчеканена за пятьсот лет до падения Ахерона. Если же Ксалтотан – тот самый человек, что изображен на ней, как в том клянется его величество, то это означает, что он – далеко не обычный колдун, даже в другой своей жизни, годы которой равны векам, в отличие от жизней простых людей.

Прежде чем Тросеро успел ответить, в дверь осторожно постучали и чей-то голос доложил:

– Милорд, мы схватили человека, который рыскал вокруг замка. Он говорит, что хочет поговорить с вашим гостем. Я ожидаю ваших распоряжений.

– Шпион из Аквилонии! – прошипел Тросеро, хватаясь за кинжал, но Конан возвысил голос и крикнул:

– Откройте дверь и дайте мне взглянуть на него.

Дверь отворилась, и на пороге появился стройный мужчина в черной накидке с капюшоном, которого за обе руки держали суровые стражники.

– Ты – последователь Асуры? – спросил Конан.

Мужчина кивнул, а суровые стражники вздрогнули и в смятении уставились на Тросеро.

– Новости дошли до юга, – сказал незнакомец. – За Алиманой мы не сможем помочь вам, потому что наша вера дальше на юг не распространяется, хотя и тянется на восток вдоль Хорота. Но вот что нам удалось узнать: вор, который принял Сердце Аримана у Тараска, так и не добрался до Кордавы. В горах Пуатани он пал от рук грабителей. Самоцвет достался их главарю, который, не подозревая о его ценности и стремясь уйти от пуатанских рыцарей, преследовавших его банду, продал его котхийскому купцу Зорату.

– Ха! – Конан возбужденно вскочил на ноги. – И что же Зорат?

– Четыре дня назад он переправился через Алиману, направляясь в Аргос в сопровождении нескольких вооруженных слуг.

– Он – глупец, раз собрался путешествовать по Зингаре в такое время, – заметил Тросеро.

– Да, за рекой сейчас неспокойно. Но Зорат – храбрый человек и даже отчаянный на свой лад. Он очень спешит добраться до Мессантии[27], где рассчитывает найти покупателя на камень. Хотя не исключено, что он надеется продать его в Стигии. Быть может, он догадывается о его истинной природе. Во всяком случае, вместо того чтобы двинуться по длинной дороге, что тянется вдоль границы Пуатани и в конце концов проходит через Аргос вдали от Мессантии, он пустился напрямик через восточные земли Зингары, выбрав более короткий и прямой путь.

Конан с такой силой ударил кулаком по столу, что тот подпрыгнул на ножках.

– Клянусь Кромом, фортуна наконец-то сыграла в кости на моей стороне! Лошадь для меня, Тросеро, и доспехи Свободного Братства! Зорат намного опередил меня, но не настолько, чтобы я не смог догнать его, даже если мне придется идти за ним на край света!

12. Зуб Дракона

На рассвете Конан переправился на своем коне через мелководную Алиману и выехал на широкий караванный путь, который вел на юго-восток. На другой стороне реки остался Тросеро, сидевший на коне во главе отряда закованных в броню рыцарей, над головами которых на утреннем ветру расправил складки стяг с алым леопардом Пуатани. Они молча смотрели вслед королю, эти темноволосые мужчины в сверкающих доспехах, пока его фигура не скрылась в туманной дымке, которую еще не успели рассеять лучи рассветного солнца.

Конан ехал на огромном черном жеребце, подаренном ему Тросеро. Он сменил аквилонскую броню на доспехи Свободного Братства, членами которого были представители всех рас и народностей. На голове у него сидел простой морион, местами помятый и исцарапанный. Кожаные ремни и кольчужные кольца на его хауберке были потертыми и блестели, выдавая участие во многих кампаниях, а ярко-красная накидка, развевавшаяся за плечами, была прожжена в нескольких местах. Он выглядел как ветеран-наемник, познавший все превратности фортуны, сегодня не знающий, куда девать награбленное золото, а завтра потуже затягивающий пояс от голода.

Более того, Конан не только выглядел наемником, он и чувствовал себя им. В нем ожили воспоминания о старых, добрых и славных деньках, когда нога его еще не ступила на путь, ведущий к трону. Тогда он был солдатом удачи, ввязывался в любую драку, просаживал деньги в кабаках и тавернах, искал приключений и не знал других забот. Его интересовали лишь пенистый эль, сверкающий коралл женских губ да возможность помахать острым мечом на поле боя.

В нем пробудились прежние привычки и манеры; он вновь стал ходить вразвалку, со степенной важностью восседал на коне, с губ его срывались полузабытые проклятия, и он даже принялся напевать себе под нос старинные песенки, которые он с товарищами затягивал в тавернах после долгих странствий и кровавых сражений.

А вокруг было неспокойно. Обычно берег реки патрулировали кавалерийские разъезды, опасавшиеся очередного вторжения со стороны Пуатани, но сейчас их нигде не было видно. Внутренние распри вспыхнули с такой силой, что думать о защите границ стало некогда. Длинная белая дорога была пустынной от горизонта до горизонта. По ней больше не громыхали тяжело груженные обозы и не тянулись караваны верблюдов; лишь изредка встречались небольшие группы всадников в коже и железе – мужчин с ястребиными лицами и холодными взглядами, державшихся настороже. Они лишь подозрительно посматривали на Конана, но проезжали мимо, поскольку снаряжение одинокого конника обещало не богатую добычу, а кровь и обмен тяжелыми ударами.

Деревни были сожжены и брошены жителями, на полях не росло ничего, кроме сорняков и бурьяна. Сейчас пуститься в путь по этой дороге отваживались только отчаянные смельчаки, а гражданская война и набеги из-за границы изрядно проредили местное население. В благодатные времена на тракте было не протолкнуться от купеческих обозов, направляющихся из Пуатани в Мессантию в Аргосе и обратно. Но теперь торговцы предпочитали путь, который вел восточнее, через Пуатань, а потом поворачивал на юг и шел через Аргос. Так получалось дольше, зато безопаснее. И только самые бесшабашные торговцы готовы были рисковать своей жизнью и товарами на дороге, идущей через Зингару.

По ночам южный горизонт окрашивали сполохи пламени, а днем там поднимались в небо тяжелые столбы черного дыма; в городах и на равнинах юга умирали люди, престолы переходили из рук в руки и замки сгорали в пламени мятежей. Конан ощутил знакомое возбуждение опытного бойца; его так и подмывало повернуть коня и с головой окунуться в драки и грабежи, как в добрые старые времена. Почему он должен рисковать жизнью, стремясь вернуть себе власть над людьми, которые уже не помнили его? К чему гоняться за короной, которая была потеряна для него навсегда? Почему не забыться в кровавой ярости схваток и погони за сокровищами, как бывало раньше? В конце концов, неужели он не завоюет себе еще какое-нибудь королевство? Мир вступал в век стали, войн и имперских амбиций; и сильный мужчина вполне может проявить себя беспощадным завоевателем на руинах прежней жизни. И почему бы ему не стать этим человеком? Вот такие слова нашептывал ему на ухо знакомый демон-искуситель, и перед мысленным взором Конана проплывали кровавые образы его славного и разбойного прошлого. Но он не свернул в сторону, а продолжал путь, стремясь к цели, которая с каждой милей выглядела все более недостижимой, пока ему не стало казаться, что он гонится за несбыточной мечтой.