Элис Хоффман - Правила магии Страница 7

К их удивлению и даже смятению, кролик остался на месте, продолжая невозмутимо жевать листья одуванчиков.

– Это она, – прошептала Джет, подтолкнув сестру локтем.

– Мэгги? – позвала Френни. Она не поверила в тетину историю, но в этом кролике и вправду было что-то странное. – Уходи! – сказала она.

Джет подумала, что лучше вежливо попросить, чем приказывать.

– Милый кролик, – почтительно проговорила она, – пожалуйста, оставь нас в покое. Нам очень жаль, что все так получилось, но ты сама виновата. Мы тут ни при чем.

Кролик послушался и ускакал в рощу за садом, где стоял пчелиный улей. Собирая крестовник и куманику, Джет решила, что будет исправно каждое утро ставить на заднем крыльце блюдечко с молоком. Глядя вслед кролику, Френни подумала, что, возможно, за кротким нравом сестры скрывается намного больше, чем представляется им с Винсентом. Возможно, они совершенно ее не знают.

Теперь и у Френни были свои подозрения о доставшемся им наследии. Она взяла в привычку гулять в одиночестве дождливыми вечерами. Пока брат с сестрой предавались безделью, Френни сидела в публичной библиотеке, листая старые номера «Салемского Меркурия» и «Эссекского вестника». Она узнала, что женщины из рода Оуэнсов издавна считались ведьмами. В городской регистрационной книге, хранившейся в отделе редких изданий и рукописей, был перечислен целый ряд преступлений, в которых обвинялись члены их семьи еще в те времена, когда всякую женщину, заподозренную в противоестественных деяниях, топили в озере Лич-Лейк. Поскольку ведьмы не могли утонуть, им набивали карманы камнями. Карманы, ботинки, а то и рты, которые потом зашивали черными нитками. Преступления Оуэнсов включали в себя колдовство, чародейство, наведение порчи, кражу коровы, применение трав для лечения хворей, вспоможение при родах, не освященных узами брака, и проклятие врагам, на чьи головы сыпались беды. Самым ярым из обвинителей был судья Джон Хаторн, своей властью отправивший многих невинных на смерть.

Френни нашла запись о том, что дневник Марии Оуэнс хранится в отделе редких изданий и рукописей. Дневник был спрятан в отдельном ящике, который библиотекарша открыла массивным железным ключом. Замок заело, и с ним пришлось изрядно повозиться. Сам дневник оказался тоненькой тетрадкой в заляпанном сине-сером переплете, на который для лучшей сохранности надели прозрачную пластиковую обложку.

– Вы с ним осторожнее, – предупредила библиотекарша, которая явно боялась тонкого томика и не пожелала к нему прикасаться. Она выдала Френни пару матерчатых белых перчаток, чтобы та не испортила хрупкие, высохшие страницы. В комнате было так пыльно, что Френни дико расчихалась.

– У вас ровно двадцать минут, – сказала библиотекарша. – А то могут быть неприятности.

– Неприятности? – озадаченно переспросила Френни.

– Вы знаете, что я имею в виду. Это книга колдовских заклинаний, которую Мария Оуэнс писала в тюрьме. По-хорошему, ее следовало бы сжечь, но дирекция библиотеки даже слушать об этом не хочет. Они боятся, что, если уничтожить книгу, с нами случится беда. Так что, хочешь не хочешь, приходится ее хранить.

Остерегайтесь любви, написала Мария Оуэнс на первой странице своего дневника. Знайте, для нашего рода любовь есть проклятие.

Френни стало тревожно при упоминании о проклятии. Потому что все лето она писала Хейлину письма. По пятницам после обеда она относила их на почту и забирала все письма, которые Хейл отправлял ей до востребования. В Нью-Йорке Хейлин изучал экосистему Лоха, извивающейся маленькой речки в лесной части Центрального парка, известной как Дебри. По ночам там собирались светляки и синхронно мерцали: то загорались, то гасли. Как будто у них был один пульс на всех, их сердца бились в едином ритме, посылая во тьму один и тот же сигнал. Подобные явления наблюдались в национальном парке Грейт-Смоки-Маунтинс и в лесном заповеднике Аллеени, но Хейлин, похоже, был первым, кто обнаружил этот феномен в Манхэттене.

В то лето Френни ежедневно ходила в библиотеку, в отдел редких изданий и рукописей, и читала дневник. Библиотекари к ней привыкли и почти не обращали внимания на высокую рыжеволосую девушку, приходившую изучать записи Марии Оуэнс, сделанные таким мелким почерком, что рецепты лекарственных снадобий можно было прочесть только с помощью увеличительного стекла. Присутствие Френни слегка оживило эту угрюмую, пропыленную комнату, ее жажда знаний и интерес к местной истории импонировали сотрудникам библиотеки, и ей иногда разрешали просидеть с дневником целый час, хотя это было нарушением правил. Библиотекари по понятным причинам были искренне убеждены, что всякую книгу надо читать.

Дочитав дневник до конца, Френни поняла, что одно разбитое сердце отразилось на судьбе всего рода. Марию бросил отец ее ребенка, человек, чье имя она ни разу не назвала. Достаточно будет сказать, что он должен был стать мне врагом, но я полюбила его всей душой и совершила ошибку, признавшись ему в любви. Она хотела защитить свою дочь, и дочь своей дочери, и всех дочерей рода Оуэнсов: уберечь их от горя и сделать так, чтобы никто из них не испытал той же боли, что испытала она сама, и не сломал жизнь тем людям, которых они могли бы любить. Проклятие очень простое: Всякий мужчина, который влюбится в женщину рода Оуэнсов, встретит свою погибель.

Прочитав эти строки, Френни побледнела.

Без тебя все не так, написал ей Хейлин в одном из писем.

Потом, словно испугавшись, что он перешел все границы, Хейл зачеркнул «все не так» и написал «скучно». Но Френни сумела прочесть слова под пятном черных чернил и узнала правду. Без него тоже все было не так.

Не спрашивай, что это за чары и как они были исполнены. Меня предали и оттолкнули. Я не желаю такой судьбы никому из родных.

– Тебе не кажется, что я на нее похожа? – однажды спросила Джет, когда встретила Френни на лестничной площадке, где та сидела на диванчике под окном и изучала портрет Марии. Для одного из снадобий, упоминавшихся в дневнике, надо взять сердце голубя, причем вырвать его, пока птица еще жива. Другое снадобье настаивалось на волосах и обрезках ногтей неверного мужа, сожженных вместе с кедровой щепой и шалфеем.

– Не надо быть на нее похожей, – ответила Френни. – Она была очень несчастной. Поверь мне, ей жилось нелегко. Ее обвинили в колдовстве.

Джет села рядом с сестрой.

– Наверное, меня тоже обвинили бы в колдовстве, если бы я жила в те времена. Я умею читать мысли.

– Нет, не умеешь, – быстро проговорила Френни, но, взглянув на сестру, добавила: – Или умеешь?

– Я совсем этого не хочу, – сказала Джет. – Все происходит само собой.

– Ладно. О чем я сейчас думаю?

– Френни, – укоризненно проговорила Джет, – мысли – это очень личное. Я стараюсь не слушать чужие мысли.

– Нет, правда. Скажи мне. О чем я сейчас думаю?

Джет помедлила. Она поджала губы, собрала рукой свои длинные черные волосы и перекинула их через плечо. Здесь, в Массачусетсе, она с каждым днем становилась все краше и краше.

– Ты думаешь, что мы не такие, как все остальные люди.

– Ну, об этом я думаю постоянно, – рассмеялась Френни, испытав облегчение от того, что сестра не прочла другие ее мысли. – Ничего нового ты мне не сказала.

Позже, когда Джет вышла в сад, она встала под кустом сирени с его темными листьями в форме сердечек. Вокруг пахло мятой и сожалением о несбывшемся.

Я хочу, чтобы мы были такими, как все.

Вот о чем думала Френни.

Я хочу, чтобы нам можно было любить.

Однажды утром сестры проснулись и обнаружили у себя в комнате еще одну девочку. Эйприл Оуэнс, их двоюродная сестра, приехала погостить к тете. Эйприл выросла в изысканном мире бостонского Бикон-Хилла. Платиновая блондинка с косами до пояса и бледно-серыми, почти прозрачными глазами, она была словно девушка со старинной картины, но с более чем современными манерами. Во-первых, она привезла с собой пачку сигарет и серебряную зажигалку. Во-вторых, она подводила глаза черным. Она была резкой, язвительной, неукротимой и не признавала ничьего мнения, кроме своего собственного. И что самое странное: у нее был питомец – хорек на шлейке и поводке. Такого сестры еще не видели, и Эйприл сразу же показалась им интереснее всех остальных знакомых девчонок.

– Вы что, языки проглотили? – спросила она у сестер, молча таращившихся на нее.

– Не проглотили, – ответила Френни, выходя из задумчивости.

– Ну, хорошо, – примирительно проговорила Эйприл. – А то я уже начала беспокоиться.

Эйприл приезжала сюда прошлым летом, когда ей исполнилось семнадцать, а этим летом сбежала из Бикон-Хилла и вернулась в единственное место на свете, где ее принимали такой, как есть. Ее приезд стал сюрпризом для всех – сюрпризом, с точки зрения Френни, совершенно ненужным. Кузина Эйприл оделась так, словно готовилась ехать в Париж или Лондон, а не в крошечный городок в Новой Англии. Короткая черная юбка, полупрозрачная блузка, белые кожаные сапожки. На губах – перламутровая розовая помада. Густая длинная челка падает на глаза. Эйприл начала разбирать чемодан: шикарные наряды, косметика, несколько разноцветных свечей, изрядно зачитанный экземпляр «Любовника леди Чаттерлей», книги, долгое время бывшей под запретом и только недавно изданной в Америке.