Терри Донован - Долина дикарей Страница 10

Они все были татуированы с головы до ног, и в татуировку нанесена краска. У некоторых татуировка почти полностью заменяла одежду, если не, считать кожаного чехла, надетого на гениталии. О подобных племенах она знала от наставника Диомада.

«Есть племена в глубинах гор, которые выходят наружу только в безлунные ночи, — говорил Диомад. — Ибо глаза их поражены какой-то страшной болезнью, одни ученые считают, что это мелкие черви, другие — что изменения самой формы глаза, вследствие долгого пребывания под землей, а третьи вообще утверждают, что поражены не глаза, а души, и пещерные люди испытывают сильнейшую панику перед светилами дня и ночи. Как бы то ни было, а все сходятся на том, что для них нестерпим белый свет, как свет солнца, так и свет луны. Но когда они выходят в безлунные ночи, они крайне опасны, ибо не только добывают пропитание и топливо для огня, но и похищают детей. Иные же рассказывают, что пещерные люди крадут женщин, а когда они рожают дитя, убивают их. В самих племенах женщин нет».

«Есть, учитель!» — хотелось прокричать Гизелле. Как бы она хотела сообщить Диомаду о своем открытии!

Над ее лицом нависал огромный сталактит необычной формы. Сталактиты должны быть шире у основания, чем внизу, иметь форму конуса, а этот, наоборот, даже утолщался в конце. Влага, стекающаяся по нему, скапливалась в каплю. Капля уже дрожала, готовая упасть. Гизела закрыла глаза.

Потом она услышала женский вопль и свист рассекаемого воздуха. Невольно она открыла глаза и увидела, как палка матери племени сбивает падающую вниз каплю. Раздались возмущенные возгласы мужчин.

— Кхару, кхару! — впервые услышала Гизелла хоть что-то, похожее на слова.

Она не знала, действительно ли это что-то осмысленное, или просто так случайно сложились звуки.

— Кхару мора! — взвизгнула женщина.

Определенно, слова, решила Гизелла. И тут мужчин как будто прорвало. До этого молчавшие, они вдруг наперебой разразились быстрым бормотанием. Постепенно разрозненные голоса слились в хор. Ритм то нарастал, то замедлялся, не слагаясь в мелодию, но завораживая. Это было удивительно. Слушая хор, Гизелла позабыла, что это голоса грязных пещерных дикарей. И вдруг осознала, что понимает слова. Это был древний язык, на котором проводились службы в храме Вина и Крови. Он был искажен, и, к тому же звучал в весьма необычном месте, и при необычных обстоятельствах, вот поэтому Гизелла не сразу распознала его.

«… и увидел прекрасную женщину вместо безобразной твари. Приблизился к ней и узнал в ней свое творение. И тотчас возжелал ее, предстал перед ней и соблазнил ее. Ибо не может ни одна земная женщина противостоять чарам небесного бога. Вошел в нее глубоко, как змея входит в нору. И от него родила она девять сынов. Девять мужчин, прекрасных, как сама, и сильных, как он».

Потом они принялись повторять фразу: «Вошел в нее глубоко, как змея входит в нору» и стали касаться ног Гизеллы. Она задрожала от отвращения.

Над ее головой протянули веревку, и на этой веревке она увидела один из кожаных чехлов, составлявших одежду дикарей. Прикосновения к ногам стали более продолжительными и влажными. Запах возбужденных мужчин стал гораздо сильнее. К первому чехлу присоединился второй.

Палка матери племени снова свистнула в воздухе, сбивая каплю.

Хор мужчин все быстрее и быстрее произносил фразу: «Вошел в нее глубоко, как змея входит в нору». Слова слились от быстроты в бессмысленный тревожный гул.

На веревке появился третий чехол.

Сердце Гизеллы билось, как у зайца, убегающего от тигра, вот-вот готовое вырваться из груди, когда она вдруг руг услышала знакомое рычание.

— Твари! — раздался голос Тахора. — Ублюдки! Эта дева — моя!

Гизелла даже обрадовалась этому голосу. Лучше смерть, чем позорная жизнь матери пещерных дикарей!

Послышались звуки борьбы Они, то отдалялись, то приближались. Вопли дикарей были не менее громкими, чем рычание Тахора.

Гизелла увидела тень руки, а потом и саму руку с жутким костяным ножом с зазубринами. Нож в темных разводах, не иначе от крови, был занесен над ее лицом. Гизелле хотелось закричать, она зажмурилась и сильно дернула головой — и в этот момент нож опустился.

Гизелла не почувствовала боли. С ужасом она открыла глаза и обнаружила, что может открыть и рот. Камня, завернутого в лоскут вонючей кожи, во рту больше не было. Гизелла закричала.

— Тише! — послышался голос матери племени.

Костяной нож снова поднялся и опустился. Гизелла смогла повернуть голову.

— Беги! — сказала мать. — Ты должна бежать!

И она быстро разрезала остальные путы. С болью в спине и шее, Гизелла поднялась на своем ритуальном ложе.

Тахор метался по пещере, убивая пещерных дикарей. Как выяснилось, это было не так просто сделать. Дикари обладали почти невозможной прыткостью. Они прыгали по пещере, словно блохи, и при каждом удобном случае разили зеленокожего демона — дубиной или камнем.

— Быстрее, дура! — поторопила мать и в подтверждение своих слов столкнула Гизеллу с ложа.

Гизелла упала на теплый песок, приземлившись на четвереньки, словно кошка, и едва не уткнулась носом в разодранный труп дикаря. Но это оказался не совсем труп. Он еще дышал. У него не было правой руки, а он продолжал цепляться за жизнь.

За принцессу он тоже решил уцепиться. Приподнявшись на левой руке, он зарычал, харкая кровью, и попытался отхватить у Гизеллы кончик носа. Она отпрянула, невольно ударив умирающего в челюсть. Он стукнулся головой о песок и затих.

— Kxapy! — завопила мать племени.

Гизелла обернулась. Женщина лежала на стволе дерева в таком же положении, как и Гизелла несколько мгновений назад. Бедра ее при этом двигались, словно она уже принимала в себя великого любвеобильного бога. Она протянула руки к грудям и расстегнула ремень, удерживающий их. И груди сверзились по обе стороны, как полупустые бурдюки.

— Kхapy! — завопила женщина еще громче.

И зову вняли. Так, по крайней мере, показалось Гизелле в первый момент. Из темноты вылетел обнаженный мужчина и упал в объятья матери. Она закричала от страсти и прижала его к себе. Но тут же сбросила вниз, обнаружив, что у него нет головы.

— Грязная псина! — произнес голос Тахора, и он возник над распростершейся на стволе дерева матерью.

Она снова закричала. Теперь — от ужаса. И это уже был последний ее крик. Хвост Тахора вонзился в нее так же глубоко, как змея входит в нору, но слишком быстро, грубо и слишком глубоко — через мгновение он вышел у нее из шеи.

— Ты этого хотела, тварь? — осведомился Тахор, но ответа, конечно, не мог получить.