Книжные тюрьмы - Татьяна Вешкина Страница 12

в позе человека, впервые выбравшегося в Крым? Вода сама подтянулась ко мне, словно живой, разумный организм, обволакивая и пеленая. Над поверхностью вскоре осталась одна лишь голова, а все мое тело оказалось поглощено Животворящим озером. Вдаль простиралась красивая, необъятная розовая гладь, добрая или злая, в зависимости от того, кто в нее входил. В какой-то момент озеро решило, что ему этого мало, и стало медленно наползать на лицо матовой маской. Я решил, что сейчас задохнусь, и начал дергаться, но оказалось, что через маску очень удобно дышать.

Озеро мягко выплюнуло меня, вытолкало, словно пластиковую бутылку. Боль в лодыжке исчезла, и я неловким тюленем попытался преодолеть небольшой ледяной скат.

– Ты можешь ходить, – голос ярко-рыжего кота отдавался эхом с почти одобрительными нотками, – и последствия обморожения у тебя тоже залечены.

Мэй бросилась ко мне и, не выпуская когтей, забралась по спине на шею, цепляясь за ворот абсолютно сухой одежды.

– И что теперь?

Ярко-рыжий следопыт задумался и словно выключился. Ответил мне его брат, черношерстный, прежде хранивший молчание.

– Хочешь ли ты жить за себя? Или предпочтешь скрываться под маской чужака? Мы даем тебе возможность, которую не мог предоставить тебе твой народ. Но будь осторожен, чужестранец! Если ты пойдешь своим путем, то не сможешь больше прикрыться телами невинных. Желаешь ли ты стать себе хозяином?

Эта речь больно ужалила мое самолюбие, уколола так, что даже на этом лютом морозе по телу пошла горячая, липкая испарина. Они обвинили меня в трусости? Предостерегли? Или попытались дать наставления? Переспрашивать у Следопытов, что они имели в виду, было бессмысленно, потому что эти пушистики никому не открывали своих секретов: отличались честностью в сочетании с умением хранить философское молчание. Гадающие по узорам ледников и выпавшим снежинкам, какая судьба ждет целые цивилизации или одну маленькую амебу, Следопыты с неохотой делились своими знаниями и открытиями. Любое слово могло нарушить как тонкие вибрации фатума, так и без того растрескавшееся стекло равновесия мира. Белкокоты не отличались желанием вмешиваться в естественный ход вещей. Эти создания – скорее наблюдатели и созерцатели, подобные неторопливым и легким каплям дождя, ничего не значащим поодиночке, и представляющие мощную силу, вроде потопа, реши они собрать силы всех племен в одно целое. Одному С. С. Мортиру известно, что смогли бы сотворить эти белкоподобные коты с миром, если бы вдруг захотели принять активное участие в формировании линий будущего. Я всегда думал, что, по замыслу писателя, Следопыты никогда не сбиваются в большие группы, потому что боятся сами себя и своих возможностей, которые с ростом численности племени становятся неконтролируемыми и бушующими.

– Если я откажусь быть собой, смогу ли я попасть в монастырь?

– Сможешь, конечно. Вот только будешь ли ты рад притворяться кем-то другим и калечить свою душу?

А чего я, собственно, хотел? Разыграть спектакль по сценарию? Чужому сценарию? Действовать так, как от меня требуют ниточки, за которые дергает воображение всемирно известного писателя? Должны же у меня быть еще какие-то желания, кроме сохранения собственной жизни. Что же мне нужно? Я уже знал ответ. Мне очень нравится этот мир, пусть и враждебный, жестокий… нравится, потому что он родной. Только вот я совсем не имею желания быть ведомым, я хочу сделать все по-своему, а не шаблонно и уж тем более не так, как сделал бы узкомыслящий сын сборщика чая, скованный полумистическими страхами и верованиями. Хочу свободу выбора, хоть в книге-то я имею на это право?

– Я желаю не зависеть больше от линии жизни Минжа, которую столь бесчестно попытался похитить.

– Денис Левинский, мы освобождаем тебя от личины Минжа и проклятия чужого пути. С этого момента ты и только ты отвечаешь за то, что будет твориться с тобой. Отныне тот мир, который ты считаешь книгой «Ветра Востока», уже не будет прежним и знакомым тебе, Денис.

Мэй завозилась на шее, словно хотела что-то добавить или от чего-то предостеречь.

– Я хочу помочь Минжу. Можете ли вы вернуть то, что принадлежит ему? И ту, которая должна ему помочь?

– Нет! – заверещала Мэй. – Я не пойду ни к какому Минжу! Я тебя не брошу! Не пущу!

Вокруг лисы и моей шеи сформировался воротник из золотого света, яркого-преяркого – не сомневаюсь – непроницаемого для любых прикосновений.

– Об этом не переживай, Мэй. Об этом не переживай, Денис. Мэй, мы не станем разлучать вас с Денисом. Денис, история Минжа продолжится, несмотря на твое вмешательство. Судьба приходит разными дорогами. Каждому человеку всегда дается больше, чем один шанс, чтобы проявить себя.

К выходу нас проводила молчаливая процессия белкокотов, погруженная в какое-то внутреннее созерцание окружающего мира. И хотя я не мог прочитать мысли наших спутников, все равно невольно ощутил повисшую в воздухе тяжелую завесу, показавшуюся мне достойной плеч Атланта, по легенде взгромоздившего на себя небосвод. Меняли ли Следопыты сейчас реальность или просто беседовали – я не знал. Кажется, древняя магия озера, а может быть, и осмысленный выбор сделали меня более восприимчивым к перекраиванию ткани мироздания. Поэтому я ничуть не удивился, когда скорее почувствовал, чем узнал то место, которое незаметно вывело нас к снежному склону. Пещеру от взглядов посторонних прятала заснеженная груда камней, внешне мало отличимая от самих скал.

Я был уверен, что мы с Мэй здесь проходили. Более того, вскоре я приметил цепочку своих следов – едва различимую и основательно занесенную снегом. Я обернулся, собираясь поблагодарить наших спасителей. А тем временем след Следопытов (вот нелепый каламбур!) уже простыл. Джерри С. С. Мортир в дополненном издании снабдил эту выдуманную расу авторской подписью: «Следопыты потому так зовутся, что по тонким бороздкам льда и кружевным юбкам снежинок выходят на след правды о ком угодно. Оттиск правды петляет, выводя из прошлого к еще не случившемуся будущему…» Они читали людей так легко, словно шли по чернильной вязи слов, взятых из книги.

Что-то такое было в этой фразе. В этой мысли… Внутри меня сложилось то ощущение, которым иногда заканчиваются философские размышления. Когда кажется, что ты узнал что-то важное о мире и сути вещей. Завеса между реальным и чувственным миром неохотно приоткрылась, словно кто-то наконец вынул ключ из замочной скважины, в которую я смотрел годами. По ту сторону двери показались бесцветные косые тени, отбрасываемые непонятными людьми и предметами.

Миг – и мысли, за которые я так отчаянно цеплялся, дымкой ускользнули от меня. Если в минуты подобных раздумий посмотреть в зеркало, то кажется, будто по ту сторону стоит кто-то другой. Секунда помутнения всегда заканчивается тем, что ты невольно удивляешься сам себе