Варвара Шихарева - Чертополох. Излом Страница 13

Свеча в ночнике едва заметно мерцала, а сам Дари крепко спал – он натянул одеяло едва ли не на нос, так что напоказ были выставлены лишь тёмная взлохмаченная макушка да часть щеки. Олдер осторожно убрал с бледной скулы сына тёмные прядки. Он не был лекарем, но в своё время ему удалось вырвать сына из лап лесной лихорадки, хотя приглашённые к ребенку врачеватели, как один, блеяли что-то про смирение, волю богов и что сделать уже ничего невозможно… Ученые глупцы ошиблись – они вообще часто ошибаются. Правда, сам Олдер едва не сжёг себя и свой дар начисто, отдавая жизненные силы мечущемуся в бреду, задыхающемуся из-за страшно опухшего горла малышу. Но много ли стоят поседевшая голова и утраченная на три месяца способность к колдовству по сравнению с жизнью своего ребёнка?..

Вот только вытащить сына из-за грани, разделяющей миры живых и мертвых, оказалось проще, чем убрать отпечаток перенесённой им болезни: Дари плохо рос, простужался от малейшего сквозняка, да и сам его нрав заметно переменился – мальчик стал задумчивым, тихим, каким-то нездешним…

Олдер же, глядя на своего странного отпрыска, испытывал не вполне естественный для благородного стыд за столь неудачное продолжение рода – уже сейчас было ясно, что воин из Дари при всём желании вряд ли получится, а значит, незыблемая традиция семьи Остенов будет прервана, – а какую-то щемящую нежность и бешеное желание оградить сына от окружающей их жестокости бытия…

– Папа? – Погрузившийся в воспоминания Олдер поднял голову и увидел, что Дари больше не спит, а смотрит на него. Мальчик же сонно улыбнулся: – Теперь всё будет хорошо, папа… Моё морское око, помнишь?

Пытаясь понять, о чём пытается рассказать ему сын, Олдер чуть склонил голову.

– Помню. А что случилось, Дари? Ты потерял его?

– Нет. Я его не потерял, а отдал… – борясь с вновь подступившим сном, мальчик зевнул. – Ворону… Это был Седобородый…

– И как ты это узнал? – Вслушиваясь в едва слышный шёпот сына, Олдер оправил ему одеяло, потрепал по волосам. Дари сонно вздохнул:

– Этот ворон не мог быть никем иным… Ты мне веришь?

– Конечно, верю, – с самым серьёзным видом ответствовал Олдер, и Дари, улыбнувшись, снова закрыл глаза. Спустя несколько мгновений он вновь крепко спал. Остен огладил укрытое одеялом плечо сына и улыбнулся – ну и фантазии у мальчишки!.. Ворон-Седобородый!.. Помнится, они с братом тоже сочиняли похожие байки и рассказывали друг другу страшные истории, но до такого, как Дари, они не додумывались…

Встав с кровати, Олдер вновь подошёл к окну и стал разворачивать принесённый подарок – установил на столе отполированную, разбитую на множество чёрно-белых клеток доску для игры в Крепость и принялся расставлять на ней литые серебряные фигурки: конники, пехотинцы, башни… Часть фигурок ярко блестит, часть – старательно вычернена, и все они проработаны с редким мастерством – детали доспехов воспроизведены в подробностях, в гривах коней можно разобрать каждый волосок, и даже лица у серебряных воинов разные – каждому присуще исключительно его, особое выражение… Роскошная, сказочно дорогая игрушка, которую раздобыл по его просьбе старый Иринд. Дари не просил о таком, он вообще, если вспомнить, никогда ни о чём не просил, но Олдер надеялся, что привезённый подарок придется сыну по вкусу.

Сам он в детстве о подобном даже мечтать не мог – отцу как младшему сыну досталось из состояния семьи всего ничего: два небольших имения. Одно – с очень скромным, по меркам амэнской аристократии, домом всего в ста шагах от моря, второе – в непролазной глуши… Впрочем, Олдер не чувствовал себя ущемлённым – для счастья ему тогда вполне хватало неба над головою, тенистых рощ и моря с узкой полоской отмели. Кажется, это было только вчера, хотя на самом деле с той поры прошла целая жизнь.

Олиния Остен с самого утра была не в настроении, и весть о прибытии с лаконской границы мужа женщину совсем не обрадовала – лучше бы он, возвратясь из медвежьей глуши, не рвался так сразу в их уединённое имение, а решил бы погостить в Милесте у брата. Заодно вызвал бы её вместе с сыном в город. Так уже бывало, и не раз, так что же теперь помешало Гирмару устроить ей этот маленький праздник? Тем более что он бы ему ничего не стоил, да и Олдеру будет полезно общество Дорина, а то мальчишка здесь уже совсем одичал. Свежий, не несущий миазмов из Припортового квартала воздух, конечно же, полезен для здоровья, да и вид на море, безусловно, красив – но не тогда, когда ты любуешься им чуть ли не круглый год, а Олинии он уже и вовсе опротивел. Она с детства привыкла к оживленному, многоголосому Милесту и шумным визитам закадычных подруг, а потому так до конца и не свыклась с загородным уединением и его однообразным ритмом.

Никто не спорит – из-за стремительного обнищания семьи её брак с Гирмаром Остеном уже был настоящей удачей, да и в доставшейся ей после замужества вотчине она была полноправной и единственной хозяйкой, вот только круг интересов Олинии был довольно узок, а с тех пор как три года назад умерла её единственная дочь, женщине стало некого нежить и голубить. Её младший сын умер вскоре после рождения – ему даже не успели дать имя, а Олдер совершенно не нуждался в материнских нежностях, день-деньской пропадая то у моря, то в окружающих имение густых рощах и виноградниках. В своё время Гирмар обломал о своего отпрыска немало розог, пытаясь втолковать ему, что с ребятнёй из ближайшей деревни нельзя не только играть, но и общаться: хорошие хозяева не позволяют себе панибратские отношения со слугами, ведь последних это развращает, делая ленивыми и непокорными.

Отцовские наставления в конце концов помогли – Олдер прекратил водиться с сельскими сорванцами, но и дома он сидеть не стал. Беспокойная горячая кровь Остенов требовала выхода, и Олдер то нырял в море со скалы, то взбирался на деревья, нещадно потроша птичьи гнёзда, то устраивал ловушки возле лисьих нор… Таким вот занятиям он и посвящал все свои дни, возвращаясь домой лишь для того, чтобы поесть, – сожженный солнцем до черноты, взлохмаченный, с исцарапанными руками и шелушащейся обветренной кожей на лице…

Олиния, конечно же, любила своего первенца – с одной стороны, ей было грустно, что сын потихоньку отдаляется от неё, но в то же время где-то в глубине души она радовалась тому, что беспокойный и дикий отпрыск не стремится попасть в её комнаты и порушить своим стремительным появлением раз и навсегда установленный порядок, одним махом сметя с полок многочисленные, милые женскому сердцу безделушки.

Образовавшуюся в душе Олинии пустоту мог бы заполнить ещё один ребёнок, но тут-то и крылась главная проблема. Она была ещё достаточно молода, но супружеские ласки, несмотря на все старания мужа, казались ей обременительными, а беременность зачастую обращалась для Олинии в девятимесячный кошмар – тошнота, отёки, боли в спине… В общем, когда после последних, не слишком удачных, родов лекари посоветовали супругам на время воздержаться от постельных утех, Олиния, что называется, вздохнула полной грудью, тем более что Гирмар не стал спорить ни с лекарями, ни с ней – в конце концов, наследник у него уже был, так что теперь супруги встречались в спальне крайне редко.

Чаще всего такие встречи происходили как раз после возвращения мужа из походов, так что и в этот раз Олиния, отдав необходимые распоряжения по дому, занялась собой – положение, как говорится, обязывает, – а ещё через пару часов она уже придирчиво изучала своё отражение в большом металлическом зеркале. Зрелое, но не расплывшееся тело, высокая грудь, несколько надменное красивое лицо с хорошей золотисто-смуглой кожей, намечающиеся морщинки возле глаз умело замаскированы пудрой и тенями, иссиня-чёрные волосы уложены почти что в идеальные локоны… Ещё раз внимательно осмотрев себя, Олиния решила сменить серьги и ожерелье, а когда с последними штрихами было покончено, муж уже подъезжал к входу в дом.

Еще раз коснувшись зазвеневшей под пальцами длиной серьги с крошечными подвесками, Олиния спустилась из своих комнат во внутренний двор. Ей хватило всего одного взгляда по сторонам, чтобы убедиться – Олдера в доме нет. Сорванец, видно, удрал к морю или в рощи ещё на заре и в своих скитаниях забрался так далеко, что отправленная за ним прислуга вернулась ни с чем. Между изогнутых, точно крейговские луки, тщательно подведённых бровей Олинии пролегла некрасивая глубокая складочка, но уже через миг морщинка разгладилась. Она накажет виновных, но позже, не теперь. Грациозно поправив спускающийся на плечо тёмный локон, женщина прошла вперёд и встала перед уже выстроившейся в ряды вышколенной прислугой.

К этому моменту в коридоре послышались уверенные, по-военному чёткие шаги мужа, а ещё через миг Гирмар вышел из полумрака передней под заливающие внутренний двор солнечные лучи. Как и все Остены, он был высок и бронзово-смугл, а строгая воинская одежда удивительно ему шла, подчеркивая широкие плечи и поджарый живот. В поединке с возрастом Гирмар пока что одерживал уверенную победу – в его чёрных, точно смоль, волосах только-только начали появляться белые нити, а худое лицо казалось удивительно моложавым. Особенно когда он улыбался… Олиния даже иногда завидовала этой показной молодости мужа, за которую он, в отличие от своей супруги, никак и не боролся. Впрочем, его лицо не испортили бы и морщины – Олиния порой и сама удивлялась тому, что чуть резковатый, действительно мужественный облик Гирмара всегда оставлял её равнодушной…