Леонард Карпентер - Проклятое золото Страница 14

Лишь одним отличались ее методы от методов старого Урма: к удивлению всех, она никогда не бралa платы за лечение сразу, она всегда выжидала какое-то время, пока снадобье не подействует, и лишь тогда являлась за вознаграждением. Ну, а свою мачеху она лечила, конечно, даром. Насобирала по болотам каких-то корешков, и вскоре новая микстура была готова Но что самое поразительное, ей удалось добился того, чего не сумел Урм: она таки вылечила несчастную. И при этом не покупала никаких порошков у проезжих торговцев, так что сэкономила Арнулфу кучу денег, в доме же наконец воцарился мир и покой.

Официальная религия проявляла гибкость по отношению ко всем этим бесчисленным целителям и знахарям, удовлетворяющим нужды темных невежественных крестьян. Разумеется, все они были обязаны признавать главенство величайшего из богов — бога Амалиаса, но в остальном предоставлены сами себе. У жрецов хватало забот и без них: войны, засухи, мор, а кроме того, толкование видений короля Тифаса, когда он излишне увлекался и бражничал днями напролет, после чего ему начинало мерещиться неизвестно что.

Вот почему жрецы лишь в исключительных случаях проявляли интерес к целителям из глухих деревушек, затерянных в лесах и болотах бескрайней Бритунии. И знахари, и их подопечные в общем и целом предпочитали своих местных богов главному богу страны — Амалиасу. Впрочем, некоторые из целителей для вида носили на себе амулеты и талисманы, наподобие тех, которыми пользовались столичные жрецы, а кроме того, использовали его имя в заклинаниях и заговорах. Другие не утруждали себя и этим, благодаря чему, если возникала нужда, на них всегда можно было свалить любую неприятность и казнить в назидание прочим, для того чтобы отвлечь внимание бритунийцев от какой-нибудь насущной политической или религиозной проблемы. Удобно, когда есть под рукой человек, которого в любой момент можно отправить на костер или повесить.

Представители официальной религии, ее верховные жрецы снисходили до простого люда лишь во время традиционных ежегодных празднеств, одним из которых был День Наречения. В этот день в деревню приезжал жрец, благословлял всех детей, достигших соответствующего возраста, и вносил их имена в церковные регистры, после чего они считались достигшими совершеннолетия и могли впоследствии вступать в брак.

Когда в местности, где находилась деревушка Содграм, было объявлено о приближении Дня Наречения, законопослушный Арнулф внес имена своих детей, а также имя Тамсин в список. Девочка по-прежнему не разговаривала, поэтому трудно было узнать об ее отношении к этому событию, но, судя по всему, она не имела ничего против и была готова подвергнуться обряду Наречения вместе с другими детьми.

Верховного жреца, осуществляющего надзор над Содграмом и еще полусотней таких же убогих деревушек, звали Эпиминофасом. В его жилах текла кровь благородных коринфийских семейств, он имел бледное одутловатое лицо и смазывал волосы оливковым маслом. Эпиминофаас жил в городе Ерваш, столице провинции, и его очень мало волновало, что происходит за городским стенами. По мере того, как доходы его увеличивались, а состояние росло, он все реже и реже оправлялся в утомительные поездки по вверенной ему провинции. Но недавно до него дошел слух, что где-то в глухомани, в одной поднадзорных деревень, объявилась юная целительница, которая настолько молода, что даже еще не подвергалась церемонии Наречения. А кроме того, с интересом услышал Эпиминофас, что она поразительно хороша собой.

Что ж, ситуация самая обычная: либо эта новоявленная знахарка покорится и подтвердит свою приверженность дoгмaтaм истинной веры, либо нет, тогда Эпаминофасу придется вразумить упрямицу.

И то и другое его вполне устраивало. В первом случае возвеличивалось имя Амалиаса, ну а во втором… что же, Эпиминофас ничуть не против наставить на путь истинный заблудшую красавицу девственницу, даже если на это понадобится много времени. Он, пожалуй, даже чувствовал в себе к этому призвание.

Поэтому почтенный служитель храма Амалиаса и решил самолично присутствовать на церемонии Наречения в этом отдаленном краю своей провинции. Его несли туда в позолоченном паланкине восемь прислужников, здоровых, крепких парней, натренированных не только для помощи при выполнении религиозных обрядов, но и способных защитить своего господина в случае возникновения каких-либо осложнений.

Местом для проведения ритуала был избран Аббас Долмиум, святое место, находящееся примерно на равном расстоянии от прочих деревушек. Но главным здесь было не удобное расположение храма, а именно его святость. Грубо обтесанные массивные глыбы-колонны стояли на обдуваемом всеми ветрами холме. Колонны эти были плотно подогнаны друг к другу и образовывали невысокую круглую башню с тростниковой крышей-шатром. Люди говорили, что этот храм-башня стоит здесь уже тысячу лет, а может, и больше, и появился он еще в те времена, когда о боге Амалиасе еще и слыхом никто не слыхивал. Но жрецы утверждали, что этот храм посвящен именно Амалиасу, и регулярно совершали здесь свои обряды.

Когда верховного жреца доставили к храму, почти все были уже на месте. Некоторые подошли только что, другие, из более отдаленных деревень, явились накануне и провели ночь в самом храме, согреваясь огнем, разведенным в очаге посередине башни. Земляной мол был выстлан свежей травой, а крыша была починена. Прислужники верховного жреца принялись натягивать у алтаря красивый узорчатый полог, за которым Эпиминофас мог бы облачиться и соответствующее случаю одеяние.

Церемония Наречения проходила гладко. Одного за другим матери и отцы подводили к алтарю своих сыновей и дочерей. Некоторые выходили гордо и смело, другие смущались и робели. Их имена выкликались и, потом один из прислужников брал их за правую руку, верховный жрец ритуальным медным ножом делал на пальце надрез, кровь капала в плоский каменный сосуд, а второй прислужник макал в эту кровь перо и заносил имя ребенка в священные свитки, тем самым закрепляя за ним место в этом мире

Маленькую колдунью Эпиминофас, естественно, оставил напоследок. Он сразу догадался, кто именно из детей она, и по ее необычному виду, и по тому, как на нее смотрели другие. Но вот список, который лежал перед писарем, кончился, вернее, в нем осталось только одно имя. Девочку подвел к алтарю, по-видимому, ее отец. В храме воцарилась такая тишина, что Эпиминофас понял, что здесь нет человека, который бы не знал и не побаивался эту рыжеволосую красавицу. В отличие от других, она не была одета в белую холщовую рубаху до колен, какую принято надевать в День Наречения. Вместо этого на ней красовалось бледно- зеленое платье до пола, которое ей было явно велико. Но это-то еще куда ни шло, но вот то, что она держала в руках самдельную куклу, увешанную разными побрякушками, уже не лезло ни в какие ворота.