Джорджия Лэнгтон - Карела Рыжий Ястреб Страница 18

– Прах тебя побери, Карела! Забудем все, что только что наговорили друг другу. Будем считать, что у нас длинный привал по дороге в Шадизар.

И хотя едва затянувшаяся рана сильно ему мешала, длинные крепкие ноги офирца ловко и быстро принялись преодолевать подъем по расщелине.

Карела молча смотрела ему вслед. Где-то в глубине души она чувствовала неловкость, но торжество победило. Последнее слово осталось за ней! А на иное Карела ни за что не согласилась бы.

Когда с едой было покончено, Эльрис предпочел отползти в самый дальний угол грота. Здесь до него едва доходило тепло костра, но зато он был достаточно далеко от ненавистного стигийца.

Оскорбленное самолюбие клокотало в груди офирца. Разве же мог он предположить, что прекрасная дочь Клоруса, по которой Эльрис затосковал сразу же, как впервые увидел ее, окажется на деле такой безжалостной и совершенно безмозглой!.

Любой другой давно уже плюнул бы и, оставив непокорную рыжеволосую красавицу в компании странного улыбчивого чародея, убрался бы восвояси! Пропадай, если Добрые слова мимо ушей и мимо сердца пропускаешь!

Эльрис был потомком очень знатного офирского рода. Предки его всегда были не последними при дворе Ианты. А значит, гордость была у Эльриса в крови. Мужчину, нанесшему оскорбление, подобное тому, на которое осмелился Табасх, Эльрис порубил бы на куски в ту же секунду. Но стигиец просто-напросто высмеял его, да еще совершенно безнаказанно! А эта рыжая бестия!.. Эльрис всегда был снисходителен к женщинам, но после сегодняшнего он начинал уже склоняться к мысли о том, что и хорошенькая женская попка иногда вполне заслуживает порки!

С неожиданной злобой и жаждой мести Эльрис представил, как бы он осуществил это наказание! Но… Это могло оставаться только мечтами. Он лежал, положив голову на суму с тряпьем и, не отрываясь, смотрел на точеный профиль девушки, сидящей у костра рядом с Табасхом. Он не смел сейчас даже подойти к ней, не то что поднять на нее руку. Отвергнутый и осмеянный, он сердился и в то же время решительно признавался себе, что все отдал бы за один ласковый покорный взгляд или нежное, ободряющее слово… Но дочь Клоруса не знала таких слов!

Может быть потому, что многое в жизни доставалось Эльрису слишком просто, явное сопротивление Карелы не только злило, но и разжигало азарт. Эльрис вдруг понял, что сам перестанет уважать себя, если не переломит девчонку. Крепость противника, не желающую сдаваться добровольно, следует брать осадой, а при крайней стойкости осажденных, военачальник может применить и штурм, грозящий разрушениями цитадели противника. Но на разрушения можно не обращать внимания, если покоренный объект не потеряет главной своей прелести. Карела еще лет двадцать, а то и больше, не утратит своих прелестей, которые будут будоражить мужскую фантазию.

И несмотря на обиду Эльрис словно наяву видел, как Карела плавно идет ему навстречу по галерее его дома в Ианте, ставшего их общим домом, идет с улыбкой, затянутая в тончайший зеленый бархат с золотой вышивкой, окутав прозрачной воздушной тканью полуобнаженную грудь…. В конце концов, хоть Эльрис еще довольно молод, скитания и сражения, развлекавшие его в юности, уже не были для него пределом мечтаний. У него не было необходимости добывать средства к существованию, его род всегда был богат… Почему бы и не осесть в столице с юной красавицей женой?

А может быть, выбросить из головы все это, забыть прелести своей вожделенной цитадели? Ведь на любых невольничьих торгах мало кто сможет перебить цену, которую Эльрис в состоянии предложить за приглянувшуюся рабыню! Любая невольница сочтет за великое счастье принадлежать молодому, красивому и богатому хозяину, который к тому же не имеет обыкновения издеваться над женщинами… $$$Но как ни уговаривал себя Эльрис, пышная точеная фигурка Карелы и взгляд ее зеленых глаз острой занозой засели в сердце оскорбленного офирца. Судорожно пытаясь сглотнуть непослушный комок, застрявший в горле, Эльрис жадно поедал глазами рыжеволосую грациозную девушку и спокойно сидящего рядом с ней у костра Табасха.

Ох, как люто ненавидел Эльрис этого смуглого сопляка в поношенной безрукавке и коротких штанах, которые в приличном доме Офира и на последнего конюха не наденут! Мальчишка был сведущ в тонкостях стигийской магии, в этом не могло быть никаких сомнений. Но в целом Эльрис не мог найти приемлемого объяснения всем причудам Табасха. Что было у него на уме?

Мрачные и злобные колдуны. Они проводят свои дни среди глухих стен грозных и зловещих замков, в окружении источающих мрак и тлен амулетов и изваяний. Они вынашивают грязные планы, цель которых – столкнуть человечество прямиком в пасть целой уйме богов и божков, обосновавшихся в преисподней. Так Эльрис все это себе представлял.

Но никогда не слышал он, чтобы стигийский полудемон пустился странствовать по свету с целью стать человеком. Это было похоже то ли на бред, то ли на сказку, сочиненную наивным ребенком, ни разу еще в жизни не пострадавшим от порчи, наведенной чародеем.

Грезя наяву, негодуя и страдая, Эльрис, тем не менее, не забывал о том, что неспешная беседа, которую вела Карела со своим драгоценным стигийцем, все еще продолжалась. И он слушал все, что говорил этот нищий ублюдок.

– «Михар всегда ненавидела меня просто за то, что я есть на свете, а потом, когда она поняла, насколько я сильней ее, я стал первым и главным из ее врагов, – сказал Табасх. – Наша мать была изгнана из своего круга, поскольку пренебрегла теми канонами, которых придерживались прочие жрицы Деркэто. Ей посулили проклятье богини, но она не остановилась ни перед чем. Зная во всех подробностях ту историю о мести Деркэто, мать стала внушать своей дочери мысль о том, что именно Михар должна стать новым земным воплощением богини страсти. Мать давно это задумала, когда дочь ее была еще младенцем, и для того, чтобы Михар выросла и смогла это осуществить, согласно заклятью богини, должен был появиться я. Мать много трудилась, и ею был вызван из глубин мрака один из демонов, подвластных самой Деркэто. Она зачала от него, и родился я.

Табасх надолго замолчал, глядя на огонь. Карела уже стала нетерпеливо ерзать на своем месте, и Табасх очнулся от дум:

– Мать моя была все-таки человеком, и видимо тогда, когда я, беспомощный и плачущий, лежал у нее на руках, сердце ее дрогнуло. Она полюбила меня, как обычно мать любит свое дитя, и, может быть, пожалела о том, что затеяла все это. Но остановить начатое она уже не могла. Она должна была дать мне имя, чтобы я обрел силу демона, но она нашла выход из положения и дала мне два имени. Мое человеческое имя – Табасх. В устах моей матери оно звучало нежной музыкой… Мое демоническое имя она сообщила мне самому и Деркэто. И дала мне строжайший наказ – никогда, нигде, никому не называть своего второго имени, и даже никогда не произносить его вслух наедине с самим собой. Потому что стоит моим ушам услышать это имя, зазвучавшее рядом со мной, и я начну делать то, что предназначено мне первым заклятьем Деркэто, то есть именно то, чего сейчас ждет от меня Михар. Но пока ей не известно это имя, жизни моей ничего не угрожает. Мы с Михар можем бесконечно бороться, мучая друг друга, но она никогда не возьмет надо мной верх!..