Майкл Муркок - Рунный посох: романы Страница 19

— И поэтому, граф Брасс, я ищу помощь в Камарге, зная, что только здесь буду в безопасности, — закончил свой рассказ Дориан Хокмун.

— Добро пожаловать, — сказал граф. — Если убежище — это все, что вам нужно.

— Это все.

— И вы не просите нас выступить против Гранбретании? — раздался голос Богенталя.

— Я достаточно настрадался, сделав эту глупость, и не желаю уговаривать других бессмысленно рисковать жизнью, — ответил Хокмун.

Исольда выглядела почти разочарованной. Было ясно, что все собравшиеся в зале, за исключением мудрого графа, желали войны с Гранбретанией. Хотя, возможно, они хотели этого по разным причинам: Исольда, вероятно, надеялась отомстить Мелиадусу, Богенталь считал, что зло должно быть уничтожено, фон Виллах хотел размяться и помахать мечом, как в старые добрые времена.

— Замечательно, — ответил граф, — а то я устал от всех этих многочисленных просьб. Ну, а сейчас… Вы выглядите очень утомленным, милорд. Боюсь, мы своими расспросами совсем замучили вас. Пойдемте, я покажу ваши комнаты.

Обман удался, но Хокмун не испытывал от этого ни малейшей радости. Он лгал, как ему было приказано.

Граф показал Хокмуну его покои — спальню, ванную комнату и небольшой кабинет.

— Надеюсь, вам это подойдет, дорогой герцог.

— Разумеется, — ответил Хокмун.

Граф собрался было уходить, но у двери остановился.

— Этот камень, — медленно произнес он, — что у вас во лбу… Вы говорите, Мелиадусу не удался эксперимент?

— Да.

— Ага… — сказал граф и задумчиво посмотрел на пол. — Возможно, я мог бы помочь вам удалить его, если он вас беспокоит…

— Да нет, не беспокоит, спасибо, — ответил Хокмун.

— Ага, — снова сказал граф и вышел из комнаты.

Ночью Хокмун неожиданно проснулся. Это походило на то, что произошло с ним несколько дней тому назад в деревенском трактире. Ему показалось, что он увидел в комнате человека — того самого воина, закованного в черные с золотом доспехи. Но его тяжелые, сонные, веки сомкнулись, и когда он снова открыл глаза, в комнате никого не было.

В душе Хокмуна зародилось противоречие — возможно, противоречие между человеколюбием и его отсутствием, а возможно, — между совестью и отсутствием ее, если, конечно, такие противоречия вообще возможны.

Но что бы ни послужило тому причиной, несомненно было одно — характер Хокмуна снова начал меняться. Это был уже не тот Дориан Хокмун, что так бесстрашно сражался в битве под Кельном, и не тот, что, впав в состояние апатии, готов был сгинуть в вонючем подземелье Лондры, а совершенно иной, словно рожденный заново человек.

Но признаки этого перерождения были пока еще едва заметными и нуждались в своего рода толчке, как, впрочем, и в определенном окружении.

Однако Хокмун проснулся ранним утром с одной-единственной мыслью в голове — как бы побыстрее выкрасть Исольду и вернуться в Гранбретанию, дабы избавиться там от Черного Камня и получить обратно земли своих предков.

В коридоре его встретил Богенталь.

— Ах, мой дорогой герцог, — начал философ, взяв его под руку, — может быть, вы расскажете мне немного о Лондре. Я много путешествовал, но побывать там мне не довелось.

Хокмун обернулся и посмотрел на него, прекрасно зная, что лицо поэта видят сейчас лорды Гранбретании. Но в глазах Богенталя читался неподдельный интерес, и Хокмун решил, что в просьбе философа — лишь простое человеческое любопытство.

— Огромный, мрачный город, — ответил Хокмун. — Сложная архитектура и много непонятного.

— А его дух? Дух Лондры? Ваше впечатление?

— Сила, — сказал Хокмун. — Уверенность…

— Безумие?

— Боюсь, я не тот человек, который может определить, что безумно, а что — нет, господин Богенталь. Хотя, кажется, вы меня самого находите довольно странным, не так ли?

Застигнутый врасплох таким поворотом разговора, Богенталь удивленно посмотрел на Хокмуна.

— Ну, я… Почему вы спрашиваете об этом?

— Потому что я нахожу ваши вопросы совершенно бессмысленными. Я говорю это, не желая обидеть вас… — Хокмун потер подбородок. — Поверьте, я, правда, нахожу их бессмысленными.

Они начали спускаться по лестнице в парадный зал, где уже был накрыт стол для завтрака и где старый фон Виллах уже перекладывал себе в тарелку с принесенного слугой подноса большой кусок жареного мяса.

— Смысл… — пробормотал Богенталь. — Вы не знаете, что такое безумие. Я не знаю, что такое смысл.

— Мне нечего вам сказать, — ответил Хокмун.

— Вы замкнулись в себе. Это неудивительно — столько вынести, — с симпатией в голосе сказал Богенталь. — Такое случается. В душе словно что-то отмирает. И вам сейчас просто необходимы хорошая пища и приятная компания. Хорошо, что вы приехали именно сюда, в замок Брасс. Возможно, само провидение послало вас.

Хокмун слушал философа без всякого интереса, наблюдая за спускающейся по противоположной лестнице и улыбающейся им Исольдой.

— Вы хорошо отдохнули, герцог? — спросила она.

Опережал Хокмуна, Богенталь сказал:

— Ему досталось больше, чем мы предполагали, и мне думается, нашему гостю понадобится не меньше двух недель, чтобы полностью оправиться.

— Вы не хотите составить мне компанию сегодня утром, милорд? — предложила Исольда. — Я покажу вам сад. Он прекрасен даже зимой.

— С удовольствием, — ответил Хокмун.

Богенталь улыбнулся, поняв, что пылкое сердце Исольды было тронуто жалким состоянием Хокмуна. И он подумал, что для герцога не может быть лучшего лекарства, чем живое внимание милой, очаровательной девушки.

Они не спеша брели по террасам сада. Здесь росли вечнозеленые растения, зимние цветы и овощи. Небо было ясным, и ярко светило солнце. Тяжелые меховые плащи защищали их от холодного ветра. Они смотрели на крыши домов. Кругом царили тишина и покой. Исольда взяла Хокмуна под руку и весело болтала, не ожидая ответа от своего красивого, но печального спутника. Сначала, правда, ее немного смущал Черный Камень, но потом она решила, что он немногим отличается от диадемы из драгоценных камней, под которую она иногда убирает волосы.

Юная душа Исольды ждала любви, и страсть, разбуженная в ней бароном Мелиадусом, жаждала излиться. И Исольда рада была предложить ее этому молчаливому и суровому герою Кельна, надеясь, что это поможет исцелить его душевные раны.

Она заметила, что в глазах герцога появляется интерес, лишь когда она упоминает о его родине.

— Расскажите мне о Кельне, — попросила она. — Не о том, каков он сейчас, а каким он был раньше или каким в один прекрасный день он станет.