Майкл Муркок - Рунный посох: романы Страница 20

— Расскажите мне о Кельне, — попросила она. — Не о том, каков он сейчас, а каким он был раньше или каким в один прекрасный день он станет.

Ее слова напомнили Хокмуну об обещании Мелиадуса. Он отвернулся от девушки и, сложив руки на груди, стоял и молча смотрел в чистое зимнее небо.

— Кельн, — спросила она тихо. — Похож он на Камарг?

— Нет… — Он посмотрел на крыши домов далеко внизу. — Нет… Камарг — дикий и всегда был таким. В Кельне же во всем чувствуется рука человека — возделанные поля, каналы, узкие петляющие дороги, фермы, деревни… Кельн — это маленькая страна, где тучные коровы и откормленные овцы пасутся на заливных лугах с мягкой и сочной травой, дающей приют кроликам и полевым мышам, среди стогов душистого сена. Жители Кельна — добрые, скромные люди, они очень любят детей. Дома там старые и такие же простые, как и их хозяева. В Кельне не было ничего мрачного, пока туда не пришли гранбретанцы. Это было похоже на лавину огня и металла. Темная Империя оставила на теле Кельна свой след — след лезвия меча и пламени факела.

Он вздохнул. В его голосе слышалась тоска.

— Огонь и меч вместо плуга и бороны. — Он повернулся и посмотрел на нее. — Изгороди пошли на изготовление крестов и виселиц, трупы животных заполнили каналы и отравили землю, камни домов стали снарядами для катапульт, а людям пришлось или стать солдатами, или умереть — другого выбора у них не было.

Она коснулась его плеча.

— Вы говорите так, словно это было очень давно.

Его глаза снова погасли.

— Так оно и есть. Так оно и есть. Как давний сон. Сейчас это мало что для меня значит.

Но Исольда почувствовала, что нашла способ проникнуть в его душу и помочь ему.

Хокмун же вспомнил, чего он может лишиться, если не доставит девушку лордам, и с готовностью принял ее участие, хотя по совершенно иным причинам, нежели она себе представляла.

Во дворе их встретил граф. Он осматривал старую лошадь и разговаривал с конюхом.

— Она свое отслужила, — сказал граф. — Пускай пасется на травке. — Затем он подошел к дочери и Хокмуну. — Господин Богенталь сказал мне, что вы более слабы, чем мы думали, — сказал он, обращаясь к Хокмуну. — Вы можете оставаться в замке Брасс, сколько вам будет угодно. Надеюсь, Исольда не слишком утомила вас разговорами.

— Нет, что вы. Я отдыхаю, гуляя с ней.

— Отлично! Вечером у нас будет небольшой праздник, Я попросил Богенталя почитать нам что-нибудь из его последних сочинений. Он обещал нечто легкое и остроумное. Надеюсь, вам понравится.

Хокмуну показалось, что граф смотрит на него с каким-то особым вниманием. Неужели он догадывается о цели его визита? Брасс славился своим умом и проницательностью. Но если уж сам барон Калан не смог разобраться в герцоге, то несомненно, это должно и графу оказаться не по силам. Хокмун решил, что бояться нечего, и позволил Исольде увести себя в замок.

В этот вечер был устроен торжественный ужин, и граф не поскупился на угощение. За столом собрались наиболее почтенные граждане Камарга, несколько самых известных скотоводов и тореадоров, в том числе и уже полностью оправившейся от ран Мэтан Джаст, которого год назад спас граф.

Рыба и дичь, несколько сортов мяса, всевозможные овощи, разнообразнейшие напитки, эль и множество превосходных соусов и гарниров — все это было выставлено на длинном широком столе. По правую руку от графа сидел Дориан Хокмун, по левую — Мэтан Джаст, победитель в последней корриде. Джаст просто обожал графа и так благоговел перед ним, что тому порой было неловко. Рядом с Хокмуном сидела Исольда, а напротив нее — Богенталь. На другом конце стола расположился одетый в пышные меха старый Зонзак Элькарэ, знаменитый быковод Камарга. Он много ел и часто смеялся. Рядом с ним сидел фон Виллах, и оба почтенных мужа, казалось, были чрезвычайно довольны друг другом.

Когда пиршество уже подходило к концу и пирожным, конфетам и знаменитому камаргскому сыру было оказано должное внимание, перед каждым гостем поставили по три кувшина с вином, маленький бочонок эля и большой кубок. Перед Исольдой стоял один кувшин и маленький кубок, хотя за ужином она пила наравне с мужчинами.

От вина Хокмун немного расслабился и стал чуть более оживленным. Раз или два он даже улыбнулся и если уж не отвечал на шутки других, то хотя бы не подавлял гостей своим угрюмым видом.

— Богенталь! — раздался голос графа. — Ты обещал нам балладу!

Богенталь, улыбаясь, встал. Лицо его, как, впрочем, и лица остальных гостей, раскраснелось от вина и обильной пищи.

— Баллада называется «Император Глаукома»; надеюсь, она вас позабавит, — сказал он и начал читать:

Император ГлаукомаМиновал безмолвных стражей,Что застыли вдоль аркады,И спустился в гул базара.Там в тиши храмовых пальмВластелины АльказараИ великий Оттоман,Рыцари Святого ХрамаИ могущественный хан, —В ожидании решенияГорькой участи своейОпускались на колениИ просили снисхождения,И протягивали руки.Но ни отклика, ни взглядаНе дождались от монархаПобежденные владыкиЗавоеванных им стран…

Граф Брасс с легкой усмешкой следил за серьезным выражением на лице Богенталя, который с большим чувством читал свое, щедро разукрашенное напыщенными выражениями и сложными рифмами творение. Хокмун оглянулся по сторонам и увидел, что некоторые гости удивлены, другие, уже достаточно опьяневшие, весело улыбаются. Сам он оставался невозмутимым. Исольда наклонилась к нему и что-то прошептала, но он не услышал…

Он послу из ВатиканаДемонстрировал стигматы,А из бухты доносилисьОрудийные раскаты,Извещая всех на светеОб открытии регаты.В честь великого монарха…

— О чем это он? — проворчал фон Виллах.

— О давних временах, — шепнул в ответ Зонзак Элькарэ, — еще до Страшного Тысячелетия.

— Лучше бы спел военную песню.

Зонзак Элькарэ жестом попросил его не шуметь. Богенталь продолжал…

И вручал посол дары(Среди них — булат дамасский,Амфора из алебастра.Драгоценная лепнинаИз гробницы Зороастра,Где вокруг цветет маслинаИ чернеет спелый терн.)

Хокмун почти не разбирал слов, но ритм стиха, странным образом действовал на него. Сначала он думал, что это — вино, но потом понял, что временами его мозг начинает как бы пульсировать и давно забытые чувства пробуждаются в его груди. Он покачнулся на стуле.