Дворец - Наталья Викторовна Бутырская Страница 24

— Мастер Ши, мы прибыли на место. За ворота Академии разрешено проходить только пешим, даже Сын Неба соблюдает это правило.

Ши запыхтел, выползая из паланкина, и замер, глядя на высокие мощные ворота, украшенные металлическим изображением танцующего журавля, его распахнутые крылья касались внешних уголков ворот. Этот знак тут появился только после восшествия нынешнего императора на престол, да и то не сразу, спустя два-три года.

Как давно Ши Хэй хотел попасть в Академию? Разумеется, только для работы. Писал прошения на имя Ван Мэй и императора Ли Ху, стучался, предлагал подарки, разве что в ученики не подался, но только потому что возраст не позволял. А вот теперь он мог зайти внутрь!

Ворота ради мастера Ши никто открывать не стал, да он и не надеялся, а вот боковую калиточку распахнули, евнух попросил табличку с печатью императора. И Ши Хэй ступил на территорию Академии.

Прошел вслед за провожатым, учеником Академии, по абсолютно пустой площади до вторых ворот. Евнух за ним не последовал. Еще одни ворота… Но даже за ними ничего необычного не обнаружилось. Ши Хэй будто попал в большое поместье, где большую часть двора занимают деревья, цветы и ручьи с красиво изогнутыми мостиками.

— Вы впервые в Академии Син Шидай? — вежливо осведомился провожатый.

Ши Хэй кивнул.

— Тогда я могу показать самые важные места.

Мастер не смел и надеяться на такой поворот. Он поспешно согласился, и ученик, так и не назвавший свое имя, повел его по широкой ровной дороге.

— Все деревья, цветы и травы посажены учениками Академии. В первый год обучения ученик должен три недели поработать не головой, а руками. Учитель Кун говорил, что именно во время тяжелого труда лучше всего проявляется натура человека. Даже ручьи были выкопаны вручную, без какой-либо магии. Правда, я не представляю, чем будут заниматься новички в будущем, так как в Академии уже не осталось пустого места. Поговаривают, что Ясная Мудрость может отправить их в Киньян расчищать улицы и выравнивать дороги. Если это правда, то в скором времени вы не узнаете столицу.

Юноша оказался веселым и говорливым, но Ши Хэю это даже нравилось, ведь он сможет не только увидеть Академию, но и узнать о существующих традициях, правилах и суевериях.

— Учителям это не очень нравится, но мы все же ставим подписи в тех местах, где поработали выдающиеся выпускники Академии. Например, один из первых ручьев здесь, вон, вы уже можете его видеть, собственными руками копал Цзинь Ляо, глава подворного министерства. В прошлом он был сыном скотовода по имени Ли Гоушен. А вон там, справа, вы видите клумбу с пурпурными цветами, над ней в свое время потрудилась Ци Юминг, дворцовый начертатель.

— А что это за черный камень? — спросил Ши Хэй.

— Камень памяти. На нем записаны имена погибших учеников Академии. Некоторые пали во время переворота, некоторые — сражаясь с волнами животных, и трагедия в том, что многих убили уже после, когда император Ли Ху менял порядки в стране.

— Ты не боишься, что та же участь может коснуться и тебя?

Ученик рассмеялся.

— Нет. На самом деле, меня расстраивает, что я родился так поздно и не мог быть вместе с императором Ли Ху и учителем Куном во время этих событий. Я, конечно, слышал и о перевороте, и, как и все, трясся в погребе во время лисьей атаки, но что я тогда понимал? А сейчас самое интересное уже прошло. Основные законы написаны, чиновники постепенно привыкли к нам, народ уважает. Тишь да благодать. А, вот это вам обязательно понравится!

Ученик повел Ши Хэя по боковой тропинке, петляющей между кустами, и остановился возле небольшого кирпичного дома с черепичной крышей. На вид, дом как дом, кладка неровная, кирпичи немного пляшут.

— Этот дом построил своими руками сам император Ли Ху, — торжественно объявил юноша. — Вместе с ним были еще два человека — Ван Мэй и еще один ученик, который не закончил Академию. Император и госпожа Ван прожили тут до самого переворота, и после них больше никого не заселяли. Внутри обстановка и мебель та же, что и тогда. Иногда, перед экзаменами, я прихожу сюда, сажусь в комнате императора и пытаюсь представить, о чем он думал, о чем переживал. Вы знали, что наш правитель, когда пришел в Академию, не умел ни читать, ни писать? За один-два месяца он выучил все иероглифы и писал сочинения не хуже выходцев из благородных кланов, к которым с детства приставляют учителей.

— Почему ты думаешь, что он научился читать за такой короткий срок?

— Потому что из Академии выгоняют, если ты не успеваешь хотя бы по трем предметам. А вы же знаете, что он не может пользоваться магией и начертанием. Как же тогда он сдавал работы по истории, которую вел сам учитель Кун, по литературе, по учению о Ки? О, я бы отдал левую руку за возможность побывать на уроке учителя Куна! Представляете, как он учил? Никто из учеников Академии не раскрыл его замысел! Каждый отбросил родственные связи, разницу в положении и прочие мелочи и пошел за ним, рискуя не только жизнью, но и жизнями родных и знакомых. Ведь если бы переворот не удался, казнили бы и преступников, и их семьи.

Ши Хэй не стал спорить с юношей, но подумал, что Кун Веймин был неплохим физиогномистом и явно разбирался в людях. Он оставлял в Академии только тех, кто мог поддаться влиянию умного и увлеченного благими идеями человека, годами работал с ними, проводя их через разные испытания. Кто знает, может, он и магически воздействовал на них? Госпожа Ясная Мудрость и тогда была, по слухам, превосходным магом.

— Девочки перед экзаменами по магии приходят в комнату Ван Мэй, приносят маленькие кристаллы и просят поделиться крупицей ее таланта. Как будто поклоняются ей.

— А кто жил в третьей комнате? Вроде бы их было трое: Тедань, Мэй и кто-то еще. Кажется, его имя — Шен, — спросил Ши Хэй. Он помнил, как император Ли Ху сказал, что на портрете преступника может быть некий Шен, и при этом обращался к Ван Мэй. Скорее всего, это и был третий.

— Не знаю, — пожал плечами юноша. — Да и зачем знать имя того, кто ушел из Академии? Много кого выгнали за первый год. Они ничего не сделали для страны. Зачем их помнить?

Они продолжили идти по узенькой тропке и вышли к крошечной землянке, у которой виднелась лишь крыша и семь