Трилогия Харканаса. Книга 1. Кузница Тьмы - Стивен Эриксон Страница 28

Под тяжелой одеждой струился пот. Женщина старалась сидеть не шевелясь, надеясь, что это поможет, но ей нечем было занять руки и мысли. Взяться снова за вышивание мешала тряска и качка, к тому же внутрь экипажа уже вползала пыль, подсвечиваемая слабыми лучами солнца. Сандалата чувствовала, как пыль постепенно покрывает лицо, и если по щекам ее текли слезы – в чем она почти не сомневалась, – то на них должны были появиться грязные полосы. Неприглядные и постыдные.

Сандалата вспомнила, как впервые была заложницей, вспомнила дни, проведенные в Цитадели, свой восторг при виде перемещающихся по бесчисленным роскошным залам толп мужчин и женщин, рослых высокородных воинов, которые, казалось, не обращали никакого внимания на крутившуюся у них под ногами маленькую девочку. И тамошние богатства, которых было столько, что Сандалата со временем поверила, будто это и есть ее мир, для которого она родилась.

Заложнице выделили комнату на верху винтовой лестницы, где она часто сидела, с волнением ожидая звона возвещающего о трапезе колокола, а потом спешила вниз по без конца сворачивающим вбок ступеням, чтобы ворваться в обеденный зал, – и все радостно смеялись, увидев малышку.

Почти весь первый год Сандалате казалось, будто вся Цитадель оказывает ей почести, достойные юной королевы, и рядом всегда были трое воинов, сыновей повелителя Нимандера, готовые в любой момент протянуть руку помощи. Она помнила, как восхищалась белыми волосами Сильхаса Гиблого, красным отблеском в его глазах и его длинными пальцами или искренней, такой теплой улыбкой Андариста, за которого втайне мечтала когда-нибудь выйти замуж. Но главным предметом ее поклонения был Аномандер – крепкий как камень, согретый солнцем и отполированный ветром и дождем. Создавалось впечатление, что он всегда готов защитить девочку, взяв ее под свое широкое крыло, и она видела, как с ним считаются другие, даже его собственные братья. Аномандер был любимцем Матери-Тьмы, и точно так же его любила больше всех остальных юная заложница в Цитадели.

Войны разлучили Сандалату с ними всеми, как с отцом, так и с сыновьями, а когда вскоре вернулся повелитель Нимандер, искалеченный и сломленный, девочка спряталась в своей комнате, замирая от ужаса при мысли, что кто-то из ее опекунов сейчас, возможно, умирает на далеком поле битвы. Они словно бы стали столпами ее собственного дома, ее собственного дворца, а она была их королевой, отныне и во веки веков. Как этому мог прийти конец?

За окном экипажа проплывали одноэтажные сельские хижины, перед которыми ходили туда-сюда местные жители; многие из них останавливались, глядя вслед путникам. Она слышала приглушенные возгласы, обращенные к вознице, взрывы смеха, пьяные крики. У Сандалаты внезапно перехватило дыхание, и она откинулась назад, чтобы ее не было видно в запыленном окне. Экипаж подпрыгивал на глубоких рытвинах, и пассажирку бросало из стороны в сторону. Она крепко сплела пальцы, глядя, как кровь отливает от костяшек, и пытаясь успокоить отчаянно бьющееся сердце.

Не стоило давать волю воображению. Сегодня просто выдался тяжелый день, только и всего.

Абара-Делак славилась своим богатством в те времена, когда дом Друкорлат был близок к тому, чтобы стать Великим домом, но это было еще до того, как войны забрали всех молодых мужчин и женщин. Когда Сандалату наконец отправили назад, будто подарок, утративший свою красоту и предназначение, ее потрясла бедность, царившая в родном селении, их обветшавшей усадьбе и окрестностях.

Отец умер незадолго до ее возвращения. Полученная на войне рана внезапно загноилась, и он отошел в мир иной, прежде чем сумел призвать на помощь лекарей. Его смерть стала для девочки трагедией, и прежнюю пустоту в душе сменила новая. Мать всегда считала мужа – отца Сандалаты – своей собственностью и не позволяла дочери заходить в их комнату, запирая дверь. Ходили слухи о том, что госпожа якобы снова забеременела, но ребенок так и не родился, а потом и отца не стало. Сандалата помнила лишь его высокую фигуру, но не лицо, да и вообще большинство ее воспоминаний были связаны с топотом отцовских сапог по деревянному полу над ее спальней в ночной тишине.

Мать больше не говорила о покойном муже ни слова. Она стала вдовой, и этот печальный титул, похоже, повысил ее ценность в собственных глазах, словно бы нес в себе некое богатство, которое предназначалось одной лишь Нерис. Тем временем со всех сторон подступала нищета, подобно тому как весенний паводок подрезает речные берега.

Пришедший в Абару-Делак молодой воин, однорукий и с мягким взглядом, изменил мир Сандалаты, и она только теперь поняла, как именно. Он не просто подарил ей ребенка или те вечера и ночи под открытым небом, на лугах и в долинах, где учил девушку раскрываться перед ним и впускать его в себя. Он стал посланником иного, внешнего мира. Не Цитадели, не дома, где жила ее мать в вечном ожидании мужа. Мир Галдана был полон жестокости и приключений, где каждая деталь, даже самая мельчайшая подробность, сверкала, будто золото и серебро, где даже камни под ногами все до единого были драгоценными, где смельчаки отважно противостояли злодеям, а честь оберегала нежные сердца. Они нашли свою любовь в полях, в жаркие летние дни среди буйства цветов.

Об этом мире Сандалата шептала своему сыну, рассказывая ему старые сказки – истории о том, кто его отец, где он жил и каким великим воином был, прежде чем задуть свечу и оставить Орфантала во власти сновидений.

Она запретила себе говорить постыдную правду о настоящем прошлом Галдана или о том, что Нерис отослала незадачливого парня прочь, изгнав его в земли яггутов, а потом пришло известие, что он умер при неизвестных обстоятельствах. Нет, ее сын не должен был знать правду, разрушавшую образ его отца: на подобную жестокость Сандалата пойти просто не могла. Мальчик нуждался в своих героях – как и любой другой. И для Орфантала его отец должен был стать не ведающим позора, лишенным видимых изъянов и очевидных слабостей, которые рано или поздно находит в своих живых родителях каждый ребенок.

В этих историях, которые Сандалата рассказывала у постели сына, она заново создала образ Галдана, сложив его из фрагментов Андариста, Сильхаса Гиблого и, конечно же, Аномандера. Собственно, в основном Аномандера. Вплоть до самых черт его лица, его горделивой осанки, тепла его руки, сжимающей детскую ладошку, – и когда Орфантал