Дорога крови - Алена Трутнева Страница 29

Надсмотрщики как один уставились на Уника, ожидая его решения.

– За тобой пришлют, раб, когда господин Дьюхаз проснётся. – Чёрный Человек развернулся на каблуках, намереваясь удалиться.

Савьо, удивившись самому себе, выскользнул в коридор и вцепился в руку Уника.

– Прикажите принести нам воды и инструменты! Это важно, неужели вы не понимаете?

Лицо Чёрного Человека отразило невероятное презрение, когда он стряхнул с себя руки писаря.

– Не смей хватать меня, раб! Иначе лишишься мизинцев. Писать это тебе не помешает.

– Хотя бы воды! Пожалуйста!

Уник отвесил рабу звонкую оплеуху.

– Никогда больше не вздумай прикасаться ко мне, ничтожество!

Юноша вернулся к Айзеку с тяжёлым чувством.

– Давай посмотрим, что там с твоей рукой.

Пёс нехотя расстался с одеялом.

– Друг Савьо, мой тебе совет: поосторожней с Уником. Не лезь зря на рожон.

«Друг Савьо?» Писарь был удивлён, снова услышав это обращение, однако вслух ничего не сказал, а лишь покачал головой и потёр горящую щёку.

– Ничего не зря. Мне нужна хотя бы вода. А лучше бы и инструменты в придачу. Ладно, давай поглядим, что можно сделать.

Савьо помог Айзеку высвободиться из рубашки и попытался снять повязку, но та пропиталась смесью крови с гноем и присохла к ране.

Писарь как раз озадаченно прикидывал, как ему поступить, когда открылась дверь и надсмотрщик, брезгливо глянув на трясущегося от лихорадки Пса, поставил на пол ведро с водой и протянул Савьо свёрток.

– Это приказал передать Уник.

Писарь, не веря своим глазам, развернул кожаный чехол и увидел все свои инструменты и несколько чистых кусков ткани.

– Спасибо, – неуверенно пробормотал юноша. Надсмотрщик в ответ процедил ругательство и вышел.

Савьо отыскал под столом таз и вымыл руки.

– Ну что, начнём, друг Айзек?

Пёс выдавил кривую ухмылку.

– Как будто я могу отказаться.

Савьо постарался как можно осторожней снять повязку. Раны на плече чуть припухли, но это было скорее ожидаемо и не представляло никакой опасности. И только пара не самых глубоких порезов, которые изначально показались Савьо пустяковыми, покраснели и сочились гноем. Писарь пробежался пальцами вокруг них – здесь кожа была особенно горячей. Айзек вздрогнул и вцепился в край койки так, что побелели пальцы.

– Побери тебя злые духи, Савьо! Ты втайне мечтаешь меня прикончить!

– Прости. Но придётся немного потерпеть.

Савьо взял тряпку и постарался осторожно промыть раны. Он чувствовал, как под его руками мышцы парня напряглись от боли, но сделать это было необходимо. Результаты совсем не удовлетворили юношу, и он посмотрел в глаза Айзеку.

– Мне придётся вскрыть швы, чтобы как следует вымыть весь гной и снова очистить раны.

Пес не отвёл взгляда.

– Ты же здесь лекарь. Так что делай то, что считаешь нужным.

– Просто хотел заручиться твоим согласием.

– Я даю добро на всё. Кроме дурмана.

Савьо с самым серьёзным видом кивнул.

– Я сдержу своё слово. Но я мог бы… Знаешь, ну как в тот раз… Когда я усыпил тебя.

– Спасибо.

Рука юноши уже знакомым движением скользнула к затылку Пса, нащупывая нужную точку.

– Всё будет хорошо, друг Айзек.

А потом на него опустился мрак…

И больше уже не отпускал, окутывал удушливым коконом, сочился изо всех щелей. Чёрные щупальца мрака тянулись во все стороны, опутывали мир непроглядной паутиной, отбирали тепло. Было темно и холодно…

Очень холодно. Он пытался закутаться плотнее в насквозь промокшие от пота одеяла, которыми кто-то заботливо укрыл его, но не спасали и они – парня всё равно трясло.

Кажется, кто-то звал его. А может, это просто ветер выл за окном. Он уже ни в чём не был уверен, кроме поглотившей весь мир боли. Он и не знал, что что-то может так болеть, не давая отдыха ни днём, ни ночью. И даже в блаженную тьму забвения просачивались отголоски этой неумолкающей, жгучей боли.

Он давно потерял представление о времени, то немного приходя в себя, то снова ныряя в пучину лихорадочного забытья. В краткие моменты, когда он более-менее осознавал происходящее вокруг, мир казался смазанным и нереальным, как размывшаяся от воды картинка, а собственное тело порой ощущалось чужим – лишним бременем, от которого будет разумней всего просто отказаться.

Порой Айзеку казалось, что он видит склонившегося над ним Савьо, но в следующее мгновение тот превращался в оскалившегося в улыбке Уника, а потом и вовсе в его строгого, всегда тщательно контролирующего эмоции учителя. И все они качали головой, пели что-то нечленораздельное. А кругом по комнате носились чёрные тени, тянули к нему свои когтистые лапы. Одно их присутствие отнимало у него волю и всякое желание бороться, наполняя паническим ужасом, не давая сделать ни вдоха. А когда он закрывал глаза, ему слышался их дикий хохот, и даже перед закрытыми глазами проклятые тени продолжали свой бешеный танец.

Но порой тени отступали, и тогда им на смену приходила бескрайняя пустыня. Она снилась ему снова и снова. Бесконечные пески кроваво-красного цвета, по которым ветер носил высохшие, давно мёртвые растения. Парящий в вышине одинокий стервятник. И невыносимый жар. Раскалённые, словно кузнечные мехи, пески под ногами, воздух, настолько горячий, что каждый вдох обжигал лёгкие, и палящее солнце над головой – невыносимо яркое и слепящее, от него слезились глаза. Он мечтал о глотке воды, но кругом были лишь пески, которые ветер гонял в причудливом танце, передувая с бархана на бархан. Порой он встречал выбеленные временем, обглоданные стервятниками скелеты, укоризненно взирающие на него чёрными дырами глазниц. Они звали его, уговаривали лечь рядом и впустить в душу вечный покой. Но он не хотел покоя. Он хотел жить, а потому продолжал брести среди плавящего кости зноя. Время от времени силы оставляли его, и тогда он падал в горячие объятия песков, и они обжигали ему лицо и руки, набивались в рот и нос, мешая дышать. Словно живые, красные пески обволакивали его, пытались похоронить под своей толщей, и в тот же миг стервятник заводил свою ужасающую песню. Но он был не готов стать жертвой этого падальщика, очередным одиноким скелетом. А потому, с трудом поднимаясь, он снова брёл вперёд. И однажды он услышал вой. Это были они – его верные друзья, те, кто разделил с ним долгие тяготы и беспризорные скитания по подворотням. Как же давно всё это было…

– Леальт… Усберго… Афето… – Он снова и снова шептал их имена, ему так хотелось хотя бы на миг снова увидеть их и обнять. И он шёл на этот вой, спал на ходу, но всё равно переставлял ноги. – Леальт… Усберго…