Дорога крови - Алена Трутнева Страница 30

И однажды пустыня закончилась. Он вышел к реке, которая бурлила и перепрыгивала через преграждающие ей путь пороги. Её воды тоже были кровавыми. Красная и тёплая, как только что пущенная кровь, река лизала берега, усеянные изрезанными, гниющими трупами.

– Тебе не перебраться на ту сторону, в жизнь…. – шипели их беззубые рты. – Оставайся с нами… Успокойся, перестань бороться… Разве тебе не надоели страдания?

И когда он уже готов был сдаться, он увидел их – Леальта… Усберго… Афето… – они стояли на том берегу и ждали своего друга. И тогда он вошёл в реку: её вязкие воды хватали его за руки и за ноги, тащили ко дну, усеянному такими же, как он, смельчаками, но он знал, что справится. Ему хватит сил, потому что его ждали друзья. И река отпустила его, позволив выйти на тот берег…

Где его снова встречали лишь чёрные тени…

И так бесконечно, по кругу. Час за часом, день за днём. В непрестанной гонке сменяющих друг друга фантомов. Одурманенный жаром рассудок давно перестал отличать реальность от бреда, ночь ото дня, жизнь от смерти… И только боль в пронзённой будто тысячей раскалённых игл правой руке всегда была с ним – чересчур настоящая, чтобы показаться очередной иллюзией, чересчур сильная, чтобы хоть на мгновение оставить его в покое, чересчур мучительная, чтобы перестать думать о ней.

Когда Айзек открыл глаза и впервые за долгое время обнаружил, что полчища демонических чёрных теней не носятся вокруг, а стены и потолок перестали изгибаться и плыть перед глазами, его накрыла волна невероятной радости – он жив, он справился со сжигающей его изнутри лихорадкой, и порождённые бредом образы больше не терзают изнурённый рассудок. А вслед за этим пришла благодарность к его спасителю, без которого гнить бы ему давно за бортом.

– С… – Пересохшее горло перехватило, и он не смог продолжить. Облизнув потрескавшиеся губы, Айзек попытался снова: – Савьо…

Едва ли его хриплый шёпот способен был услышать хоть кто-то. Парень немного приподнял голову и осмотрелся вокруг.

Косые лучи восходящего солнца наполняли каюту, высвечивая повсюду следы тяжёлой борьбы с болезнью: склянки и бутыльки всевозможных форм и расцветок, шёлковые нитки, иголки, ещё множество непонятных, но пугающих инструментов, груда окровавленных, перепачканных гноем повязок.

Айзек сглотнул и перевёл взгляд на служившую ему раньше постелью кучу тряпок в углу. Теперь на ней спал Савьо – его до крайности измождённое лицо даже во сне сохраняло усталое выражение, некогда золотистые волосы превратились в грязную солому, вокруг губ залегли тревожные складки, а на скуле темнел свежий кровоподтёк. Юноша лежал на животе, подложив руки под голову, и Айзек видел, что рубашка на его спине была порвана и испачкана кровью – частично подсохшей, частично свежей. Такие знакомые следы хлыста пересекали до невозможности худую спину друга…

Жажда с новой силой напомнила о себе, Айзек посмотрел на кувшин с водой на столе, прикинул расстояние и попытался сесть. Правое плечо отозвалось резкой болью, голова мгновенно закружилась, и он вынужден был опуститься обратно на подушку, чувствуя, как по всему телу разливается противная слабость. Со всей очевидностью, Пёс был не в состоянии добраться до вожделенной воды самостоятельно.

Вероятно, он всё же задремал. Когда парень снова открыл глаза – как ему показалось, всего лишь спустя мгновение – Савьо уже не было в каюте. В отчаянии посмотрев на кувшин с водой, Айзек облизал пересохшие губы. Он не знал, куда и на сколько увели писаря, а умереть от жажды, справившись с лихорадкой, было бы, по крайней мере, глупо.

Айзек предпринял новую попытку сесть, стараясь не опираться на раненую руку. Стены каюты тут же пустились в замысловатый танец, и парень прикрыл глаза, пережидая приступ головокружения. Когда окружающий мир перестал вертеться, а предметы заняли положенные им места, Айзек спустил ноги на пол и осторожно попробовал встать. Несмотря на мгновенно навалившуюся слабость, он держался на ногах, пускай и не очень крепко.

Медленно, опираясь здоровой рукой о стену, Айзек пошёл вперёд – никогда ещё их тесная каюта не казалась ему такой бесконечной. Уже дойдя до стола, он внезапно почувствовал, что мир вокруг опять покачнулся, а дрожащие ноги предательски подкосились. Айзек машинально выбросил вперёд правую руку и ухватился за край стола, чтобы удержать равновесие, и тотчас же ослепительно-белый цветок боли расцвёл у него перед глазами, пронзив всё его существо своими острыми корешками. Парень ещё успел услышать, как открылась дверь и кто-то выкрикнул его имя, прежде чем беспамятство в очередной раз накрыло его.

Потребовалось ещё несколько дней, прежде чем Айзек окончательно пришёл в себя и набрался сил настолько, чтобы ходить самостоятельно без опасения опять где-нибудь рухнуть. И всё это время Савьо был вынужден разрываться между помощью Псу, уходом за его упорно не желающей заживать раной и выполнением приказов Дьюхаза.

Пару раз лихорадка возвращалась, и тогда писарь проводил бессонные ночи рядом с Айзеком, меняя ему мокрые повязки на лбу и смачивая губы водой. А под утро, урвав несколько неспокойных часов, чтобы вздремнуть, опять отправлялся к Дьюхазу, чтобы в очередной раз переписывать старые договоры, высчитывать ненавистному хозяину прибыль от проданных рабов и время от времени отвечать на коварные вопросы личного лекаря работорговца, который отчаянно стремился выяснить степень осведомлённости Савьо в медицине. Сам же Дьюхаз, лениво развалившись в кресле, не уставал придумывать новые поручения для и без того вымотанного юноши.

К вечеру Савьо, измученный вопросами и непомерными требованиями своего хозяина, буквально валился с ног от изнеможения. Дни слились для него в марафонский забег – бесконечный и отнимающий все силы. Ему казалось, что он даже перестал замечать смену дня и ночи, и только ежедневные удары хлыста – ибо, по мнению Дьюхаза, писарь, как верный друг Пса, должен был принять на себя полагающиеся бойцу удары – были крайне болезненным напоминанием того, что время всё же движется вперёд.

Порой, когда Савьо возвращался в каюту и без сил падал на тряпки в углу, не в состоянии не то что подойти и проверить самочувствие Айзека, но даже просто спросить того хоть о чём-то, он мечтал, чтобы их корабль налетел на рифы и все они пошли ко дну. Оказаться в цепких объятиях смерти, где он, наконец, обретёт отдых и покой – такой исход уже не казался ему столь пугающим, как поначалу.

Однажды, когда Савьо улучил свободную минутку, чтобы попытаться хоть немного отстирать кровь со своей рубашки, он услышал за спиной задумчивый голос Айзека.

– Семь