Конфайнмент (СИ) - Тимофеев Владимир Страница 30

— Всё когда-то бывает впервые, — пожала плечами Лена…

По лесу они прошли всего сотню метров. Впереди — «старший лейтенант» Кислицына, следом Собчак, за ними Витёк и Щерба. Лысый остался возле машины.

— Пожалуй, что хватит, — проговорила Лена, останавливаясь возле высокой сосны и вынимая из сумочки пистолет.

На этот раз она решила обойтись без зачитывания приговора. Просто развернулась и молча выпустила четыре пули в ничего не подозревающего доцента юридического факультета. Собчак рухнул на землю. На его лице застыло безмерное удивление.

Лена выщелкнула магазин, убрала пистолет и, ничего никому не объясняя, направилась по едва заметной тропинке в сторону станции.

Витёк и Щерба растерянно переглянулись.

— Ленк! Ты куда?

— В город.

— Давай до метро довезём!

— Сама доберусь, — бросила, не оборачиваясь, девушка.

Витёк проводил её взглядом, после чего сплюнул и злобно выругался.

Щерба сделал вид, что не слышал…

Лена остановилась, когда до станции оставалось метров пятьсот. В горле стоял комок, голову и желудок мутило. С трудом сдерживая подступающую тошноту, девушка прислонилась к стволу какого-то дерева и дрожащими пальцами вытащила из сумки блистер с таблетками. Степан Миронович говорил: можно принимать не больше двух в день. Одну она выпила рано утром. Теперь, выходит, вторая.

Поездка в машине далась нелегко.

В «Волге» укачивало даже сильнее, чем в самолёте.

Ощущение отвратительное, но — что поделаешь…

Постояв минут пять и дождавшись, когда тошнота и головокружение поутихнут, девушка двинулась дальше. До поезда оставалось четыре часа. Это время требовалось как-то убить. Просто сидеть на вокзале и ждать желания не было. Кафе или ресторан, да и вообще еда вызывали непреодолимое отвращение. Единственное, что могло помочь успокоиться и привести в порядок физиологию — это прогулка по центру, где магазинов и памятников, наверное, даже больше, чем в шумной и вечно куда-то спешащей Москве.

Прогуливаться Лена решила по Невскому, начав от Дворцовой и закончив перед Московским вокзалом. По самым грубым прикидкам, этого как раз хватало, чтобы прийти прямо к поезду и не терять лишнее время на ожидание.

На Аничковом мосту девушка оказалась без четверти три. Примерно с минуту она просто стояла, смотрела на воду, на расходящиеся от дождевых капель круги и тихо ругала себя за то, что не взяла зонтик. Потом подняла голову и…

— Девушка, что с вами? Вам плохо? Может, вас проводить?

Лена открыла глаза.

Сердце учащенно билось, в ушах стоял гул, в горле неприятно першило.

Какая-то сухонькая бабулька в старомодной горжетке и шляпке а-ля мадам Шапокляк озабоченно заглядывала Лене в лицо.

— Нет-нет. Спасибо. Всё хорошо. Я в норме.

Девушка отлепилась от холодного постамента и вымученно улыбнулась старушке.

Та покачала головой, но навязываться, чтобы помочь, не стала. Мелко засеменила по тротуару, пару раз оглянулась для верности, но, не обнаружив ничего подозрительного, заторопилась дальше. Когда она скрылась из виду, Лена осторожно выглянула из-за скульптуры.

На той стороне Фонтанки никого не было.

А ведь ещё секунду назад девушка была готова поклясться, что парень, которого она там заметила…

Неужели всё это ей просто привиделось?

Усиливающийся с каждой секундой дождь согнал с моста всех зевак.

Спрятав в сумочку бесполезные в непогоду очки, Лена медленно пошла по мосту. Дождевые капли текли по щекам, смешиваясь со слезами. Девушка не обращала на них внимания. Она шла, ничего не видя вокруг. Перед глазами всё расплывалось. Дома, укрытые пеленой влаги, нависали над тротуаром мрачными стражниками. Дождь барабанил по крышам и козырькам, шумели водосточные трубы, мутные потоки воды неслись по каменной мостовой.

Под выступающим из стены портиком ближайшего здания собрались люди. Лена шагнула туда и кое-как протёрла лицо. Сколько понадобится времени, чтобы переждать непогоду — об этом девушка не задумывалась. Просто стояла в толпе таких же, забывших дома зонты, и молча смотрела на пролетающие по проспекту машины. Через пару минут она опять надела очки — под портиком дождь их не заливал. Спустя ещё десять девушка неожиданно вздрогнула.

По той стороне дороги быстро шёл или, скорее, бежал парень в железнодорожном бушлате. Время от времени он останавливался, заглядывал в лица прохожих, поднимал руку ко лбу, защищаясь от льющих с небес струй, беспокойно осматривался, словно кого-то искал, и не найдя, бежал дальше.

Терзающая организм тошнота внезапно исчезла, будто её никогда и не было. Голова не кружилась, в теле не чувствовалось ни капли слабости, а ещё — зверски хотелось есть. Мало того, Лена вдруг поняла, что дождь потихоньку заканчивается. Бьющих по лужам дождинок становилось всё меньше. Высунув ладонь из-под портика, девушка обнаружила, что не ошиблась — непогода, действительно, отступала.

Наполненный свежестью воздух пьянил не хуже вина. Глубоко выдохнув, Лена поправила висящую на плече сумочку, потом очки и решительно шагнула наружу. Дома и деревья уже не казались мрачными, небо больше не хмурилось, в прогалинах туч виднелись солнечные просветы.

Девушка шла по умытому дождём городу и улыбалась крутящейся в голове одной давно забытой мелодии…

Я снова слушаю дождь, я вижу эти глаза.

Я знаю, что ты уйдёшь и, может быть, навсегда.

Тебя пытаюсь искать. Тебе ночами звоню.

А ты не можешь понять, за что я дождь не люблю…[3]

[1] «Московская осень» — песня группы «Рондо»

[2] «Разговор о дожде» — Леонид Агутин

[3] «Разговор о дожде» — Леонид Агутин

Глава 6

Заложив руки за спину, Тарас Степанович неспешно прохаживался по залу и делал вид, что рассматривает выставленные в галерее «шедевры». В современном искусстве он ни бельмеса не смыслил, но так как Джонни назначил встречу именно здесь, в галерее № 14 «Винзавода», перед «мероприятием» пришлось проштудировать парочку умных книжек и три десятка не менее умных статей.

В своём возрасте и своём статусе господин Свиридяк не мог позволить себе выглядеть дилетантом, поэтому разницу между инсталляцией и перформансом сегодня должен был понимать «интуитивно», на том уровне, на котором её понимали все культурно-подкованные и эстетически-образованные члены современного общества.

Лучше всех, кстати, эту самую разницу Тарасу Степановичу разъяснил ресторатор Оскар, к которому полковник обратился за неофициальной консультацией, помня, что у того в заведении тоже висели два или три полотна с какой-то мазнёй…

— Э, дорогой! Ты обратился по адресу! — услышав вопрос, вскинулся господин Зубакидзе. — Лично я это понимаю так. Предположим, некий маловоспитанный гражданин навалил у тебя перед дверью кучу дерьма, потом позвонил в звонок и убежал. Скажи мне, как это, по-твоему, называется?

— Это называется свинство, — процедил сквозь зубы Тарас.

— И ты совершенно прав, дорогой! Действительно, свинство. Но! — Оскар поднял вверх палец. — Если бы тот маловоспитанный гражданин был художником, то есть, человеком эмоционально ранимым, творческим, обладающим вкусом и тонкой душевной организацией, он бы наверняка сказал, что небольшая кучка около твоей двери — это всего лишь продукт самовыражения, или инсталляция. Красиво, коротко, ёмко.

Тарас Степанович хмыкнул.

— А теперь, мой дорогой друг, представим, что ситуация развивается по-другому, — продолжил грузин. — Сосед-художник не стал никуда убегать, а сперва позвонил, дождался, когда откроют, и только затем нагадил. Именно это действие ценители современной живописи и скульптуры называют перформансом.