Фурии принцепса - Джим Батчер Страница 31

совершенно бесшумно развернулась на звук: двигалась медленно, сосредоточилась на том, чтобы остаться невидимкой. Заклинанием тканевых фурий она овладела неожиданно легко – это всяко было проще, чем создавать ветряную вуаль. Нужно было лишь не терять легкой сосредоточенности, воспринимать цвета вокруг и стягивать увиденное в материю одежды, которая, впитав их, превращалась в почти неотличимое от фона пятно. Конечно, создательница ткани, модная ткачиха из Аквитании, взвилась бы до небес, узнав, как используют ее изобретение – непревзойденную вершину моды.

Амара улыбнулась этой мысли. Совсем чуть-чуть.

Она ничего не видела в том месте, куда указывал слух, но это ничего не значило. Медленным отработанным движением она оттянула тетиву и выпустила стрелу.

Стрела полетела прямо и быстро, и тотчас из пустоты проявилось размытое пятно, сгустившееся в облик ее мужа. Затупленный наконечник не грозил смертью, однако Бернард, откинув за спину плащ-невидимку и морщась, растирал ребра. У Амары от сочувствия тоже закололо в боку.

– Ух, – пробормотала она, тоже откинув плащ и тем обнаружив себя. – Прости.

Он стал озираться, наконец увидел ее и покачал головой:

– Не извиняйся. Молодец. Что думаешь?

– Без Цирруса я бы тебя не услышала. Увидеть так и не смогла, даже когда поняла, где искать.

– И я тебя не видел, даже фурии земли не помогли. Будем считать, плащи свое дело делают, – заключил Бернард, и гримаса боли на его лице сменилась ухмылкой. – Может, Алера, если смотреть на нее глазами Инвидии Аквитейн, и не стоит вороньего пера, зато в наших модах есть немалый прок.

Амара с улыбкой покачала головой:

– Та портниха, услышав просьбу распороть платья и перешить их в дорожные плащи, чуть на пену не изошла – тем более что один плащ предназначался тебе.

Грузный Бернард тихо раздвинул кустарник, прошел так, что ни одна ветка не хрустнула и листочек не зашумел.

– Ручаюсь, щедрое вливание серебра и золота облегчит ее страдания.

– Все за счет Гая, – самодовольно заметила Амара. – Я получила гарантийное письмо, заверенное коронной печатью. Ей оставалось только надеяться всей душой, что я – это я, а не заклинатель воды, придавший себе облик Амары Кальдеронской.

Бернард помолчал, моргая глазами.

– Ой…

Она склонила голову к плечу:

– Что такое?

– Это же… имя моего Дома.

Амара, наморщив нос, тихонько рассмеялась:

– Ну да, господин супруг. Так оно и есть. Ведь все ваши письма подписаны: «Доблестный граф Бернард Кальдеронский». Не забыли?

Он не улыбнулся в ответ, а, наоборот, ушел в себя и всю дорогу до лагеря пребывал в глубокой задумчивости. Амара шагала рядом, не нарушая молчания. Она давно знала, что бесполезно торопить Бернарда, пока мысль у него не сложилась. Ее мужу порой требовалось время, чтобы перековать мысли в слова, но ожидание, как правило, того стоило.

– Для меня это всегда было работой, – заговорил наконец Бернард. – Мой титул. Так же, как положение доминуса. Способ заработать на жизнь.

– Да, – кивнула Амара.

Он неопределенно указал куда-то на северо-восток, в сторону Ривы и родного Кальдерона:

– И Гарнизон был просто местом. Крепостью, селением, живущими там людьми. Задачи, которые надо решить, и так далее. Ты за мной поспеваешь?

– Кажется, да.

– Бернард Кальдеронский был просто тот, кто обязан обеспечить всем убежище от грозовых фурий, – бубнил Бернард. – И не дать тем, у кого времени больше, чем здравого смысла, мешать работающим людям; и кто пытается продлить мир с соседями на востоке, вместо того чтобы время от времени становиться для них пищей. – (Тут Амара засмеялась и сцепила его пальцы со своими.) – Но Амара Кальдеронская… – Он покачал головой. – Я впервые услышал, как это произносится вслух. Ты понимаешь?

Амара насупилась, обдумывая его слова:

– Нет. Может, это потому, что у нас так долго все было… неправильно?

– Преступная любовь, – подтвердил Бернард не без удовлетворения. – Затянувшаяся незаконная любовь.

У Амары порозовели щеки.

– Да. Ну… твои люди – а мы большей частью живем среди них – и не думали тыкать этим тебе в лицо. Они просто называли меня твоей женой.

– Вот именно. А теперь я совсем другой человек. Амара Кальдеронская.

Она покосилась на мужа:

– И кто же она?

– Искусительница, соблазнившая женатого мужчину на развернутой скатке, на виду у всех звезд ночи.

Она снова рассмеялась:

– Я тогда озябла. А остальное, помнится, затеял ты сам.

– Не припомню ничего такого, – серьезно возразил он, но глаза у него сияли. И пальцы нежно пожимали ее руку. – А еще она – жена того кальдеронца. Основателя Дома Кальдерон. Это… это, может быть, останется очень надолго. Это может устоять, может вырасти. И принести добро многим людям.

Что-то дрогнуло в груди Амары, но она справилась с собой.

– Дому для этого нужны дети, Бернард, – тихо сказала она. – А я не… а у нас… – Она передернула плечами. – Я пока не уверена, что это возможно.

– Всякое может быть, – произнес Бернард. – В этом деле спешить не приходится.

– А если не выйдет? – без ожесточения и без грусти в голосе спросила она. И сама удивилась, что не испытывает ни того, ни другого. Во всяком случае, не так сильно, как раньше бывало. – Я не напрашиваюсь на сочувствие, любимый. Чисто деловой вопрос. Если я не сумею родить тебе наследника, что будешь делать?

– Усыновим, – не задумываясь, ответил Бернард.

Она подняла брови:

– Бернард, законы о гражданстве…

– К во́ронам эти законы! – с ухмылкой бросил Бернард. – Читал я их. Они не позволяют гражданам передавать деньги и положение кому-либо, кроме родных детей. Великим фуриям ведомо: будь это вопрос крови, нажитые на стороне дети вроде Антиллара Максимуса свободно наследовали бы гражданство.

– Или усыновить побочного ребенка гражданина… – задумчиво протянула Амара.

– Власть над фуриями у такого не меньше, чем была бы у нашего родного, – сказал Бернард. – И… во́роны! Если вспомнить, как ведут себя иные граждане, в таких детях недостатка не будет. Почему бы не направить их жизнь на добрую дорогу? Ставлю все мечи из моей оружейной, что почти все рыцари, нанятые Аквитейном, – незаконные дети граждан.

– Предположим, с этим мы справимся, – сказала она. – А дальше что?

Он взглянул вопросительно:

– Вырастим.

– Вырастим…

– Да. Из тебя выйдет отличная мать.

– А… Вот так просто?

По лесу раскатился его теплый, басовитый смешок.

– Растить детей – дело нехитрое, любовь моя. Не простое, но и не сложное.

Он склонила голову к плечу:

– Как же это делается?

Он пожал плечами:

– Просто любишь их больше воздуха, больше воды и света. А дальше все выходит само собой.

Он остановился, ласково потянул ее за руку, повернул к себе лицом. И коснулся ее щеки – совсем легонько, кончиками пальцев.

– Пойми, – тихо, искренне сказал