Илья Крымов - Драконоборец. Том 1 Страница 4

– Они? Кто они? Кому ты сдался так сильно, что из-за тебя людей огнем жгут?!

– Не твоего кметского ума дело, – ровно ответил Бухтарь и посмотрел на девушку из-под нечесаных волос, которые всегда падали на его глаза и лоб.

Привставшая было Румяна в страхе плюхнулась обратно. Там, у ручья в темноте, когда Лех едва не ударил Бухтаря, ей привиделось на краткий миг, будто глаза калеки вспыхнули. На самый-самый краткий миг. Это так напугало ее, что девица вскочила и схватила юношу за руку. Потом она убеждала себя, что, конечно, лишь защищала однорукого старика, но именно в тот самый миг она знала, что если Лех ударит Бухтаря, то с ним, с Лехом, произойдет нечто страшное, и надо было любой ценой спасти возлюбленного.

Вот и опять полыхнули глаза Бухтаря лишь на краткий миг, но теперь Румяна была уверена.

– Ты… кто?

– Беглый магик, примеривший на себя личину другого человека. Пять с лишним лет назад я случайно встретил твоего отца, и так случилось, что спас его от смерти. Помнишь, он ездил в Ирдлу на соревнования ковалей? Так вот на обратном пути у его телеги сломалось колесо, он стал близ лесочка вечерком, а как солнце зашло, на охоту вышли осклизни[1]. К его удаче рядом случился я. В благодарность Дорот, узнавший, что я бродяга, позвал к себе. Как я у вас в Пьянокамне прижился, ты знаешь, а вот теперь пора уходить. Беда слишком близко подобралась, еще чуть-чуть – и она заявилась бы прямо сюда.

Они сидели молча – мрачный Бухтарь, тянувший козье молоко, и бледная Румяна, смотревшая на него.

– Не верю, – наконец прошептала она, – не верю.

Бухтарь отставил кружку, глянул на нее исподлобья и вздохнул.

Сначала изменились глаза, из светло-карих став совершенно нечеловеческими, бледно-желтыми, потом лицо стремительно потеряло все знакомые черты – оно стало у́же, длиннее, острее. Последними были волосы – из седовато-русых они превратились в падающие на плечи и спину пряди, совершенно седые, кроме одной, иссиня-черной. В новом облике Бухтаря была только одна знакомая черта – длинные складки, которые, постепенно истончаясь, пролегли от внутренних уголков глаз по обеим сторонам от носа к уголкам рта. Когда-то матушка сказала, что это пути, протоптанные слезами на лице очень несчастного человека, хотя Румяна никогда не видела, чтобы Бухтарь плакал.

Дочь коваля замерла ненадолго, а потом набрала полную грудь воздуха, чтобы закричать. Бухтарь вскинул руку и сделал пальцем быстрый жест, будто перегоняя костяшку по спицам счетов, – крик так и не прозвучал, хотя Румяна старалась.

Тот, кто звался Бухтарем, встал из-за стола, накинул на плечи шерстяной плащ, надел соломенную шляпу, повесил на плечо сумку и взял стоявшие в углу трезубые вилы.

– Дом этот и все, что в нем, оставляю тебе, Румяна. И ему, возможно, если сойдетесь. Я был не прав, все-таки этот парнишка оказался хорошим человеком. Они пытали его, выведывая про меня, искали калеку-волшебника с покалеченной рукой и желтыми глазами. Конечно, парень не мог меня опознать, но когда они допытывались о новых людях, появившихся за последние годы, он не сказал им про меня. Знал, что они придут сюда. Но не меня он покрывал, а тебя и твою семью. Видать, что-то там у него внутри к тебе есть, что-то очень сильное. Прощай, Румянка, и прости меня, если сможешь.

– Постой! – Она вскочила, внезапно понимая, что дар речи вернулся. – Как хоть звать-то тебя по-настоящему?

– Тобиус.

– Вот те на… ну и срам!

Часть первая

Он добрался до сгоревшей конефермы пешком, попутно отмечая, что потерял ходкость. В прежние времена Тобиус мог широко шагать целыми днями без отдыха, мутировавший организм позволял, но за прошедшие годы он немного закостенел. Почти пять лет серый маг жил оседло, его тело привыкло к этому, и теперь возвращение к бивачной жизни обещало стать неприятным испытанием.

Все, что могло сгореть на конеферме, уже давно превратилось в золу и пепел, огонь уничтожил хозяйственные постройки, а животные, не погибшие в нем, покинули разрушенные загоны и разбежались во все стороны. Наверняка кметы скоро переловят всех «ничейных» лошадей, но дотоле многие погибнут от зубов и когтей зверя либо чудовищ, иным повезет самим найти путь к человеческим жилищам.

У дороги стоял фургон, возле которого суетились люди в легких доспехах, с саблями на поясах. Другие люди ходили по пепелищу и лазали по черневшим невдалеке развалинам особняка семьи Зданеков. Средних лет сержант, оглядывавший это печальное зрелище стоя у фургона, заметил Тобиуса.

Его подозвали и осведомились – кто он таков? Маг представился странствующим эстрийским мастеровым и сыграл простолюдина так убедительно, что офицер из Сгвирова поверил.

К дороге вышел стражник помоложе и протянул сержанту лежавший на тряпице предмет, который при беглом взгляде напоминал не то какой-то гвоздь, не то бесхитростный стилос. Тобиус впился в него взглядом, ощутив магию. Сержант заметил этот взгляд и велел «случайному прохожему» ступать дальше.

Когда конеферма скрылась из виду, серый маг сошел с дороги, воткнул в землю вилы, наложил на себя чары Глазоотвода и, вернувшись обратно, стал следить за работой стражников. Наконец Тобиус приметил того, кто подал сержанту находку, – стражник стоял над мертвой лошадью в большом пустом загоне. Даже на изрядном расстоянии вокруг туши чувствовалась сбивающая с ног трупная вонь. Другой стражник нехотя подошел, отмахиваясь от мух и зажимая нос.

– Нашли? – спросил тот, которого запах не смущал.

– Нет, – прогнусавил второй. – Их тут всего три мертвые скотины, но те две вчера померли, наверное, споткнулись, и обезумевший от страха табун задавил, а эта, о господи, эта, похоже, гниет здесь уже неделю!

– И в ней я нашел ту штуку.

– Как ты можешь здесь стоять? Меня сейчас вырвет!

– А ведь когда я доставал ту штуку, туша еще не была такой гнилой, – задумчиво бормотал стойкий стражник.

Тобиус был не из брезгливых и спокойно приблизился к туше. Степень омертвения тканей скотины действительно говорила о том, что она успела пролежать под палящим солнцем несколько дней. А ведь такого просто не могло быть при живых хозяевах.

Вернувшись на дорогу, он успокоил заволновавшихся лошадей и вплотную подобрался к сержанту. Находка лежала у того на открытой ладони, и офицер мрачно взирал на нее, хмуря брови. Волшебник, не мудрствуя лукаво, сграбастал стержень вместе с тряпкой и тут же перенесся к своим вилам. В следующий миг артефакт упал на землю, а Тобиус принялся сдавленно изрыгать проклятия – там, где его кожа коснулась металла, проявились ожоги от потустороннего холода.

Спустя час пути он нашел уединенное местечко на развалинах маленькой заброшенной фермы. Подготовив ритуал, волшебник уложил в центр выведенного на земле круга свою находку и открыл изъятую из сумки книгу заклинаний. Последовала длинная череда словоформул, после чего из сумки появилась большая медная чаша с цепочкой тайнописных знаков вдоль края и деревянный диск, к которому Тобиус прикрепил серебряный стержень. Наконец маг сгустил из воздуха воду, наполнил ею чашу и положил диск внутрь. Ему повезло. Если бы прежний хозяин этого стержня озаботился хоть какой-то защитой от магической слежки, Тобиусов трофей не повернулся бы на воде и не указал бы острым концом в нужную сторону.

Взяв этот волшебный компас и пробудив Крылья Орла, маг поднялся в небо, а вилы полетели рядом с ним.

Следящий артефакт вел в области лесистые и скудные людьми. Стало понятно, что цель полета близка, когда компас принялся то и дело менять направление, будто маг слепо кружил над нею. Внизу уже некоторое время текла речка, один ее берег порос невысокими кривыми деревьями, а на противоположном тянулась дорога, по которой двигался поезд из трех больших фургонов, сопровождаемых отрядом конных и пеших конвоиров.

Маг опустился на заросший крутой берег и двинулся параллельно поезду, то и дело разглядывая его через Истинное Зрение.

Ночевать Тобиус собирался на каком-нибудь дереве, но чем темнее становилось, тем яснее он понимал, что поезд не остановится. Фургоны продолжали катиться по дороге всю ночь в полной темноте. Это был первый и самый тревожный знак для мага. Вторым знаком стало то, что на следующий день поезд ни разу не остановился для привала и ухода за животными, а конвоирам, судя по всему, не требовалось справлять природные нужды.

Руководил всем человек благородной наружности, который ехал впереди на хорошей лошади, облаченный в дорожный плащ, кавалерийские сапоги и широкополую шляпу с черными перьями. Из-под плаща выглядывала блестящая кираса и кружевной воротник, на поясе висела шпага и пистолет. За время пути этот господин не издал ни звука. Он не заговорил, даже когда поезд вынужденно остановился по причине перегородившего дорогу разбойничьего завала. Началась стрельба.