Дэвид Вебер - Тень Саганами Страница 51

- Разумеется, это не было неожиданно, - скривив губы вставил третий, Иоахим Альквезар. - В конце концов, глупость неотъемлемо присуща человеку.

Хотя мало кто посчитал бы Ван Дорта низкорослым, по сравнению с Альквезаром он так и выглядел. Рыжеволосый уроженец планеты Сан Мигель имел рост двести три сантиметра. Сила тяжести на Сан Мигеле - всего лишь восемьдесят четыре процента земного стандарта - обычно порождала высоких, стройных людей и Альквезар не был исключением.

- Слово "глупость" сюда подходит не совсем точно, Иоахим, - сделал замечание Ван Дорт. - Невежественность - да. Отсутствие привычки задумываться - опять же да. И, несомненно, склонность к действиям под влиянием эмоций. Однако, это не то же самое, что и неисправимая глупость.

- Простите меня, Бернардус, если я не в силах заметить разницу на практике, - Альквезар откинулся назад, держа в правой руке бокал бренди и осторожно помахивая сигарой в левой. - Последствия одни и те же.

- Краткосрочные последствия одни и те же, - отозвался Ван Дорт. - Но если с подлинной глупостью мало что можно поделать, то невежество может быть развеяно, а привычка задумываться - выработана.

- Меня всегда поражает, - произнёс Альквезар с улыбкой старого приятеля, ведущего давний спор, - как пронырливый, бесчувственный, жадный до денег рембрандтский капиталист может быть настолько пламенным либералом в своих взглядах на человечество.

- Да? - Голубые глаза Ван Дорта вспыхнули, и он улыбнулся Альквезару. - Совершенно случайно мне стало известно, что слово "либерал" стало для вас ругательством только после того, как его приватизировала Тонкович.

- Тем самым подтверждая пронесенное мною по жизни подозрение - возможно, ранее не высказывавшееся, однако глубоко укоренившееся - в том, что любой, на самом деле верящий человеку, уверяющему в том, что он либерал, страдает размягчением мозгов в последней стадии.

- Надеюсь, вам обоим это доставляет удовольствие, - тон Крицманна балансировал на грани язвительности. В свои тридцать шесть стандартных лет он был самым молодым из присутствующих. Ещё он был самым низкорослым, в его каштанововолосом, сероглазом, крепко сбитом теле было всего сто семьдесят сантиметров роста. Однако, несмотря на то, что он был на двадцать стандартных лет моложе Альквезара и больше чем на сорок - Ван Дорта, выглядел Крицманн старше любого из них, поскольку являлся уроженцем Дрездена.

- Нам это не доставляет удовольствия, Генри, - после кратчайшей паузы ответил Ван Дорт. - И мы не недооцениваем ситуацию. Однако, полагаю, следует помнить, что те, кто с нами не согласен - не обязательно порочные монстры.

- Для меня измена достаточно близка к пороку, - угрюмо заявил Крицманн.

- На самом деле, - произнёс Альквезар, не сводя глаз с Крицманна, под аккомпанемент хлопков треплемых бризом краёв стоящего над их столиком зонта и развевающегося на флагштоке отеля флага Шпинделя, - я полагаю, что было бы мудрее, если бы вы, Генри, не употребляли слово "измена" даже в разговоре с Бернардусом и мной.

- Это почему? - возразил Крицманн. - Я предпочитаю называть вещи их именами. Восемьдесят процентов населения Скопления проголосовали за присоединение к Звёздному Королевству. На мой взгляд, это делает любого, готового обратиться к не предусмотренным законом методам сопротивления аннексии, виновным в измене.

Альквезар едва заметно поёжился и покачал головой.

- Я не буду спорить с вами, хотя и полагаю, что такая точка зрения может быть во многом оспорена, по крайней мере до того, как мы не утвердим Конституцию, которая точно определит, что является в Скоплении законным, а что нет. Однако, как бы ни был этот термин точен, у его применения существуют определённые негативные последствия политического характера. Первым из приходящих в голову, является то, что, разбрасываясь терминами вроде "измена" и "предатель", вы на самом деле только поможете нашим противникам расколоть общественное мнение.

Крицманн с негодованием уставился на Альквезара, и Ван Дорт наклонился вперёд, чтобы потрепать его по плечу.

- Иоахим прав, Генри, - мягко произнёс он. - Люди, которых вы характеризуете подобным образом, рады были бы спровоцировать вас на что-нибудь - что угодно - что они и их сторонники смогут назвать экстремизмом.

Крицманн ещё какое-то время смотрел на них с негодованием, а затем глубоко вздохнул и отрывисто кивнул. Его плечи слегка расслабились и он потянулся за своей выпивкой - не бокалом бренди, как Альквезар, и не стаканом вина, как Ван Дорт, а высокой, покрытой каплями влаги кружкой пива.

- Ладно, - почти прорычал он. - Ваша взяла. И я постараюсь помалкивать на публике. Тем не менее, - его глаза вспыхнули, - это не изменит моего личного мнения об этих ублюдках.

- Не думаю, чтобы этого кто-нибудь ожидал, - пробормотал под нос Ван Дорт.

"Во всяком случае, если у него вообще есть хоть капля здравого смысла, - подумал он. - Ожидать беспристрастного отношения к подобной проблеме от Генри Крицманна? Смех один!"

При этой мысли он ощутил знакомый укол вины. Дрезден даже по меркам Пограничья был катастрофически беден. В отличие от его родного Рембрандта или Сан Мигеля Альквезара, сумевших вытащить себя за волосы и добиться баснословного - по стандартам Пограничья - богатства, экономика Дрездена никогда не поднималась выше минимального уровня. Подавляющее большинство обитателей Дрездена, даже в настоящее время, были плохо образованы и представляли из себя немногим большее, чем чернорабочих, а современная промышленность почти не нуждалась в чернорабочих. Бедность системы Дрезден была настолько кошмарной, что её посещали лишь самые обветшалые (или пользующиеся самой скверной репутацией) бродячие торговцы, и ни одна другая система - в том числе Рембрандт, признал Ван Дорт - не собиралась вкладывать в неё капиталы.

Именно поэтому медицина Дрездена была столь же отстала, как и его промышленность. Именно поэтому мать и отец Генри Крицманна умерли у него на глазах задолго до того, как им исполнилось шестьдесят стандартных лет. Поэтому двое из его родных братьев умерли в детстве. Поэтому на его искалеченной левой руке недоставало двух пальцев - наследство несчастного случая на производстве на допотопном литейном заводе на планете, не владеющей техникой регенерации. И поэтому Крицманн так и не получил даже самый дешёвый, самый простой пролонг первого поколения, и не мог рассчитывать больше, чем ещё на шестьдесят или семьдесят лет жизни.

Именно это питало ненависть Генри Крицманна к тем, кто пытался пустить Конституционное Собрание под откос. Именно это заставило его заняться самообразованием и прогрызть себе дорогу из трущоб города Ольденбурга в жестокую и беспорядочную дрезденскую политику. В его сердце пылало ослепительное пламя ненависти к Солнечной Лиге и набившему оскомину ханжеству Управления Пограничной Безопасности насчёт "развития безнадёжно отсталых" планет Пограничья. Если бы УПБ или любая группа лоббистов Лиги действительно так заботились о поглощаемых ими мирах, как они заявляли, то могли бы принести на Дрезден современную медицину ещё столетие тому назад. За малую долю тех средств, которые Пограничная Безопасность тратила на представительские функции в одной лишь Солнечной Системе, она могла бы обеспечить Дрезден системой образования, которая позволила бы ему создать собственные промышленность и медицину.