Майкл Суэнвик - Танцы с медведями Страница 55

— Определенно, что-то есть в воздухе, — хихикнул он. — Ну и смешная же штука.

Мимо безжизненно тащился Бледнолицый. Но у этого типа была птичья голова! Кирилл громко рассмеялся. Повинуясь порыву, он последовал за печальной пародией на человека, перегнал его и преградил ему путь. Бедняга замер и смотрел на Кирилла, а тот корчился от смеха, а затем отступил в сторону и поклонился. Когда Бледнолицый попытался пройти мимо, мальчишка подставил ему подножку.

Тот полетел на землю самым потешным образом.

Встав на колени, Кирилл весело отвязал кожаную маску и стянул ее с несчастного. Клюв оказался наполнен травами и имел две затянутые марлей прорези для ноздрей. Хохоча, как безумный, Кирилл привязал ее к себе.

Закрепив маску, Кирилл отпрыгнул, чтобы посмотреть, как отреагирует его бледная жертва. Существо медленно поднялось. Странное озадаченное выражение появилось в глазах бедолаги. Мышцы его лица расслабились, и губы изогнулись в слабой улыбке. Бледнолицый неспешно прислонился к мраморной стене. Глаза его скосились к переносице. Через некоторое время у него отвисла челюсть и потекли слюни.

«Вот так штука», — удивился Кирилл и фыркнул. Но еще забавнее было то, что настроение у Кирилла медленно, но верно падало. Ради эксперимента он врезал по стене кулаком.

Воздух наполнился многоэтажным матом. Больно было до слез.

Он не смел снять маску, чтобы пососать ободранные костяшки. Но он почувствовал себя гораздо лучше от способности почувствовать себя немного хуже.

Теперь, когда к нему вернулась способность мыслить ясно, Кирилл не сомневался, что вдыхал споры грибницы, о которой заботились Бледнолицые. Не надо быть крутым генетиком, чтобы выращивать веселую пыль… хотя раздавать ее бесплатно — просто отличная задумка. А если грибы только начали рассеивать наркотическую дрянь, значит, Нижний Город как минимум на сутки превратится в дурдом. Ну, в таком случае Бледнолицые будут вольны делать все, что угодно.

Однако надо побыстрей вылезти на поверхность: на улице споры безвредно рассеются ветром, и Кирилл придет в себя.

Но есть одна загвоздка…

Никто ведь не раздаривает людям дурь по доброте душевной. Веселая пыль стоила дорого. Тот, кто закачивает ее в атмосферу, захочет вернуть вложения. Что для безденежных племен, обитавших под московскими улицами, означало рабство, смерть или даже нечто худшее. Ладно, черт с ними. Кирилл никому ничего не должен. Особенно своим так называемым друзьям. Они нанесли ему удар в спину и писались от смеха, когда козлы уволакивали его, орущего, в тюрьму, только для того, чтоб наложить свои грязные лапы на несколько жалких рублей, которые он же для них и заработал. Гады!

Был, однако, человек, который играл с ним честно. Он, в принципе, мог ограбить его, но не ограбил. А еще он научил Кирилла полезным навыкам и дал ему пару советов насчет того, как выбраться из нищеты и убожества. И, каким бы лукавым и ненадежным он ни был, именно Даргер указал Кириллу на черту, до которой ему можно доверять и за которой все ставки отменяются.

А сейчас он, несомненно, сидит как пень в библиотеке Ивана Грозного, уткнувшись носом в книгу, позабыв о мире вокруг и всех его дикостях и опасностях.

Хотя ему Кирилл тоже ничего не должен. Он заявил это Даргеру в лицо. В его проклятую рожу!

И все же…

Чувствуя себя полным идиотом, Кирилл развернулся прочь от ведущей на поверхность длинной лестницы и бросился обратно — к потерянной библиотеке.

Оранжевый свет настольной лампы освещал хрюкающего и дебильно хихикающего Даргера. У него на коленях лежал развернутый свиток, а голова тряслась от веселья по поводу написанного на пергаменте. Порой он останавливался, чтобы утереть выступившие от смеха слезы.

— Ты обязан это прочесть, — простонал он, когда Кирилл вполз в библиотеку. — Я имею в виду то, что Аристотель говорит о комедии. Обычно человек не объединяет философское величие с похабными остротами, но…

— Я не читаю по-гречески, — буркнул Кирилл. — Черт, я и по-русски-то едва читаю.

Он выхватил свиток из рук Даргера и грубо бросил на стол, накрыв им лампу и изрядно приглушив освещение.

— Надо выбираться отсюда. Надвигается по-настоящему пакостная дрянь.

Даргер скорчил рассудительно мудрую мину и старательно произнес:

— Финикийский виноторговец, вольноотпущенник и аристократ отправились в бордель. Когда они туда вошли, то обнаружили, что девочки уже разобраны, за исключением одного древнего уродливого евнуха. Финикиец сказал…

— Нет времени на анекдоты! Надо поскорей убираться отсюда! Я не прикалываюсь.

— Хорошо-хорошо, — продолжая хихикать, Даргер зашарил по столу. — Дай только прихвачу что-нибудь на дорожку.

— Вот! — Кирилл схватил ближайшую книгу и, распахнув пиджак Даргера, сунул ее во внутренний карман. — А теперь шевели ногами!

Хортенко едва не лопался от ярости. За все годы его служения Московии у него из-под ареста никогда не сбегал ни один узник. А сегодня в течение часа он потерял двоих. Что еще хуже, они знали вещи, о которых никому за пределами его собственной службы знать не полагалось. И хотя он разослал своих свободных агентов на поиски, оба беглеца ухитрились полностью исчезнуть с лица земли. Женщина такой ошеломительной красоты, от которой мужчины прирастали к месту… и пес, ходящий по-человечески, не должны быть способны на такое!

Трое подчиненных молча вытянулись перед Хортенко в струнку. Они сохраняли бесстрастность, но остро осознавали грозящую им опасность. Все они были «тертыми калачами» и понимали, что стоит любому из них выдать малейший признак страха — и шеф убьет слабака на месте.

Эта приятная мысль помогла Хортенко успокоиться и сосредоточиться. Он сделал глубокий вдох, укрепляя равновесие. Эмоция есть враг эффективного действия. Нужно восстановить свое обычное ледяное самообладание.

Однако что-то свербело на задворках сознания.

— Макс, Игорек, — произнес он, — что я забыл?

— Вы забыли большую часть математики, которую учили в школе, — ответил Максим, — законы смешанного и идеального газа, названия восемнадцати ярчайших звезд в порядке убывания видимой величины, а также имена малых пророков в Ветхом Завете и большинства крупных тоже… Кроме того, в вашей памяти нет ни намека на лермонтовский «Парус» и ахматовский «Реквием».

— Также в списке, — добавил Игорь, — двадцать два основных биохимических процесса в человеческом теле, пропорции золотого сечения и формула зеленых пигментов, имена друзей детства, местонахождение второй любимой перьевой ручки и огромное количество мелочей, не относящихся к данному делу.