Вероника Рот - Дивергент Страница 6

4

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Перевод: Марина Самойлова

Редактура: Марина Самойлова

Бета-вычитка: Denny Jaeger и Лина Алехнович

Я добегаю до своей улицы на пять минут быстрее, чем обычно, согласно мои часам. Они являются единственным украшением во фракции Отречение, которое нам позволено носить, и то только потому, что это практично. У них серый ремешок и стеклянный циферблат. Если часы немного наклонить вправо, то я даже смогу увидеть свое отражение.

Все дома на моей улице одинаковой формы и размера. Они из серого цемента с несколькими окнами в минималистском стиле, простая прямоугольная рама без излишеств. На лужайках росянка, а почтовые ящики светлые, металлического цвета. Некоторые здания, может, и смотрятся мрачно, но, лично мне, их простота приятна.

Причина, по которой здания выглядят именно так, не в презрении уникальности, как объясняют другие фракции. Наши дома, одежда, прически – все это, предназначено для того, чтобы мы не думали о себе, это должно защищать нас от тщеславия, жадности и зависти, которые являются всего лишь разновидностями эгоизма. Если у нас нет многого, и мы не желаем большего, то мы равны между собой, а значит, никому не завидуем.

Я стараюсь принимать это.

Сидя на первой ступеньке, я жду, когда придет Калеб. Проходит совсем немного времени. Буквально спустя минуту я вижу, как люди в серой форме идут по улице. Я слышу смех. В школе мы стараемся не привлекать к себе внимание, но как только оказываемся дома, тут и начинается веселье. Хотя мое естественное стремление к сарказму по-прежнему не ценится. Насмешки всегда кого-нибудь задевают. Наверное, это и к лучшему, что в Отречении стремятся подавлять подобное. Возможно, я не должна оставлять свою семью. Может, если бороться за то, чтобы заставить Отречение работать на меня, мой план воплотится в жизнь.

– Беатрис! – зовет Калеб. – Что случилось? Ты в порядке?

– В порядке. – С ним Сьюзен и ее брат, Роберт. Сьюзен бросает на меня странный взгляд, будто я уже не та, что была утром. Я пожимаю плечами. – Мне стало нехорошо, когда тест кончился. Должно быть, из-за той жидкости, что они давали нам. Теперь мне, вроде, получше.

Я стараюсь выдать убедительную улыбку. Кажется, Сьюзен и Роберта я убедила, они больше не смотрят на меня, как на ненормальную. Однако Калеб прищуривается, как делает всегда, когда подозревает кого-нибудь в двуличности.

– Вы сегодня на автобусе? – Мне все равно, как Сьюзен и Роберт добирались домой из школы, мне просто необходимо сменить тему.

– Наш папа сегодня допоздна работает, – отвечает Сьюзен. – И он сказал нам, чтобы мы побыли дома и обдумали все до завтрашней церемонии.

Из-за упоминания последнего мое сердце начинает биться чаще.

– Если хотите, заходите позже, – вежливо предлагает Калеб.

– Спасибо, – отвечает Сьюзен улыбкой.

Мы с Робертом обмениваемся взглядами. Мы делаем это весь последний год, когда Сьюзен и Калеб флиртуют так, как может позволить себе только Отречение. Калеб провожает Сьюзен взглядом. Я вынуждена схватить его за руку, чтобы вывести из оцепенения. Я завожу его в дом и закрываю дверь за нами.

Брат поворачивается ко мне. Он сдвигает свои темные прямые брови и между ними залегает складка. Хмурясь, он больше похож на маму, чем на отца. На мгновение я могу увидеть его, живущего так же, как мой отец: остающегося в Отречении, изучающего торговлю, женящегося на Сьюзен, заводящего семью. Это будет замечательно.

И я могу не увидеть этого.

– А теперь ты собираешься рассказать мне правду? – спрашивает он мягко.

– Правда в том, – говорю я, – что мне не следует это обсуждать. А тебе не следует спрашивать.

– Учитывая все правила, которые ты нарушила, ты не можешь нарушить еще одно? Даже несмотря на то, что это важно? – Он сдвигает брови, прикусывая губу. Хотя его слова звучат как обвинение, похоже, он пытается выудить у меня информацию... словно он хочет знать мой ответ.

Я прищуриваюсь.

– А ты? Как прошел твой тест?

Наши глаза встречаются. Я слышу гудок поезда, такой слабый, что можно решить, будто это ветер, свистящий на дороге. Но я знаю, что слышу. Это звучит, словно Бесстрашие зовет меня к себе.

– Только... не говори нашим родителям, что случилось, ладно? – прошу я.

Его глаза останавливаются на мне на пару секунд, а затем он кивает.

Я хочу подняться наверх и лечь. Тест, прогулка и встреча с афракционером меня измотали. Но мой брат готовил завтрак сегодня утром, мама собирала нам ланч, а папа готовил ужин прошлым вечером, значит, сейчас моя очередь. Я глубоко вздыхаю и иду на кухню, чтобы начать готовить.

Спустя минуту Калеб присоединяется ко мне. Я сжимаю зубы. Он помогает во всем. Что раздражает меня больше всего, так это его доброта, его врожденная самоотверженность.

Мы с Калебом работаем молча. Я делаю горох на плите. Он размораживает четыре куска курицы. Большинство из того, что мы едим, заморожено или законсервировано, потому что в наши дни фермы слишком далеко. Мама как-то рассказывала мне, что когда-то очень давно люди не стали бы покупать такие продукты, потому что сочли бы их ненатуральными. Сейчас у нас нет другого выхода.

Когда родители приходят домой, ужин уже готов, а стол накрыт. Папа бросает сумку в коридоре и целует мои волосы. Другие люди считают его самоуверенным... возможно, слишком упрямым... но он также любящий. Я стараюсь видеть в нем только хорошее. Стараюсь.

– Как прошел тест? – спрашивает он меня. Я накладываю горох в блюдо.

– Нормально, – отвечаю я. Искренностью мне точно не быть. Я вру слишком легко.

– Я слышала, у одного из детей были какие-то проблемы с тестом, – говорит мама. Как и папа, она работает в правительстве, но руководит благоустройством города. Она набирала добровольцев для проведения теста способностей. Однако большую часть своего времени она организовывает рабочих, чтобы помочь афракционерам с едой, жильем и трудоустройством.

– Правда? – спрашивает папа. – Проблемы с тестом способностей – редкость.

– Я не особо много знаю, но моя подруга Эрин сказала, что что-то пошло не так с одним из тестов, поэтому результаты пришлось сообщить устно. – Мама раскладывает салфетки возле каждой тарелки на столе. – Видимо, ученик заболел и был отправлен домой раньше. – Пожимает она плечами. – Надеюсь, с ним все нормально. Вы что-нибудь об этом слышали?

– Нет, – отвечает Калеб. Он улыбается маме.

Моему брату Искренность тоже не светит.

Мы садимся за стол. Мы всегда передаем еду направо, и никто не ест, пока все не будет разложено. Папа протягивает руки маме и брату, а они – мне, и папа благодарит Бога за пищу, работу, друзей и семью. Не все семьи в Отречении религиозны, но папа говорит, что мы должны стараться не замечать этих различий, потому что они только разделяют нас. Я не уверена, как к этому отношусь.