Надежда Колышкина - Боги Звери Люди Страница 2

– О, Трижды Величайший Тот, Правитель Трех Миров, Писец и Хранитель Книг Жизни, приветствуем тебя, – на едином дыхании восклицают жрецы и дружно падают ниц, не выпуская из рук драгоценных атрибутов Власти и Знания.

Янтарные песьи глаза с любопытством смотрят на распростертые тела, постепенно превращаясь в аквамариновые холодные глаза бога. Меняются и черты лица. Добродушная песья морда превращается в точеный мужской профиль, высокое чело бога венчает золотой урей. Бог равнодушно окидывает взором храм, словно не замечая раболепной шестерки у своих ног. Из ступора жрецов не может вывести даже ящерка, бесцеремонно снующая меж бусинами голов и наконец нахально взобравшаяся на угасающий алтарь. Свет теперь исходит лишь от бога, и только он да серебристая ящерка выглядят живыми средь каменных колонн храма.

– Не уснули бы они у меня вечным сном, вот хлопот-то Осирису будет, – с усмешкой говорит бог, обращаясь к ящерке.

Та мигом соскальзывает с алтаря, и, задев хвостиком систрум, исчезает.

Тревожный звон систрума приводит жрецов в чувство. Первым очнулся Пророк. Не без труда он становится на колени, стараясь не расплескать воду из чаши. Потом переводит полные смирения и страха глаза на бога.

Тонкие губы бога искривляются в ироничной усмешке:

– Похоже, чашка воды для тебя важнее, чем мой приход, – буднично роняет он и тут же, повысив голос: – Неужели вы так нагрешили, что не смеете глаз поднять?

Тела жрецов дружно зашевелились, и скоро вся шестерка стояла на коленях, не сводя с бога преданно-собачьих глаз.

– Не гневайся на нас, о, Трижды Величайший! – восклицает, осмелев, Пророк. – Коленопреклоненными нас держит не страх ответствовать пред Тобой за грехи наши, а безмерное почтение и благодарность за щедрые дары Твои. Ты научил нас божественным наукам и земным ремеслам, дал понятие о мере и Закон…

Писец, стрельнув завистливым глазом в сторону Пророка, опять опередившего всех, подхватывает: – Ты пролил на нас Свет разума, научил счету и письму, открыл тайну небесных сфер…

Писца тут же перебивает Астролог, недовольный, что кто-то вторгся в сферу его ответственности: – Ты научил нас составлять календарь и от щедрот своих добавил к земному году дополнительные пять дней.

Но и ему не удается удержать внимание бога. Опасаясь, что до него не дойдет очередь, Певец выкрикивает, переходя на фальцет: – О, Трижды величайший Тот! Мы изучили, как смогли, все оставленные Тобой книги. И просим испытать нас.

– Я уже испытал вас, и должен констатировать, что смогли вы немногое, – с усмешкой проговорил Тот. – Вам надлежало подготовить проект строительства Пирамид. И что же? Я спросил Строителя, знает ли он, что Та Кемет создана по образу звездного неба, и он честно признался, что это ему неведомо. Как же он будет выполнять задание, смысла которого не понимает. Астролог, что скажешь ты? Ты совместил проекцию звездного неба с картой Нила?

– О да, Трижды Величайший! И все совпало самым чудесным образом, как Ты и предсказывал! – бодро отрапортовал Астролог.

– А ты показал карты Строителю? – продолжал допытываться Тот.

– Никак нет, – отчеканил Астролог, все еще стоя на коленях, отчего ответ его прозвучал более чем комично. Заметив усмешку на устах бога и восприняв ее как одобрение, Астролог с гордостью добавил: – Я хорошо помню Твой завет «Познав – молчи!».

– А кто еще работал со Строителем? – почти ласково спросил Тот.

– Мы все работали, – хором ответствовали жрецы, довольные, что угодили богу.

– И все до единого, я полагаю, придерживались принципа: «Познав – молчи»? – высказал догадку Тот.

– Все, о Трижды Величайший! – радостно подтвердили жрецы.

– Да встаньте, вы наконец с колен, – вскричал бог. – Что это за хор покорных истуканов?!

Растерянные и униженные, жрецы неуклюже поднимаются с затекших колен. Первым набрался храбрости Писец. Он привык гордиться своей ученостью, а также крылышками на обруче, так похожими на крылатый шлем бога.

– Я понял, в чем наша ошибка, о Трижды Величайший Тот, – смело начал Писец, глядя прямо в глаза богу. – Скрыв от Строителя чертежи, мы как бы приравняли смертного к богам, допустив, что он сам, своим умом, откроет Божественный замысел. Нам надлежало относиться к Строителю как к Посвященному, и передать ему тайны, вверенные нам богами. Прости нас, о Трижды Величайший, смени гнев на милость и позволь исправить сей невольный грех. Я готов показать Строителю все доступные мне чертежи и карты, – он потрясает свитком, который все это время бережно держал в руке, – а если нужно, то совместно с Астрологом мы составим столетний, нет, тысячелетний, гороскоп…

Легким движением кадуцея Тот прерывает горячую речь Писца:

– Вина ваша не в том, что вы посмели приравнять смертного к богам, – задумчиво говорит он, – это, увы, пока невозможно. А если по недомыслию вы соблазнитесь таким сравнением, то накажете себя сами, ибо остановите свое развитие, а это, как я вам не раз говорил, – верная смерть. Гордыня столь же пагубна, как… Кто помнит продолжение?

Последовала пауза. Под взыскующим взором бога жрецы, казалось, снова утратили дар речи.

– Как самоубийство, – выпалил Певец, самоубийственно выступив вперед, прямо под разящий кадуцей.

Жрецы неодобрительно загудели, отшатнувшись от смельчака.

Однако бог вовсе не разгневался. Более того, лицо его осветила снисходительная улыбка.

– Почти попал! – весело сказал он. – «Гордыня столь же пагубна, как самоуничижение». Я так учил. Разница есть, но прямо скажем, – минимальная, – и продолжил со вздохом: – Не старайтесь запомнить дословно, тут главное – смысл понять. А смысл в том, что, пресмыкаясь и раболепствуя, вы унижаете Божий замысел. Уткнувшись носом в землю, не увидишь звездного неба с его гармонией и безграничностью, а значит – не откроешь Божественный закон внутри себя, по которому Свобода Воли ограничивается лишь правом на Свободу всего Сущего. Запомните это раз и навсегда. Что касается Строителя, то ваши карты ему не понадобятся, я предоставил ему свой план.

Тот развернул изумрудную скрижаль, и жрецам открылась сверкающая серебром и лазурью знакомая нить Нила с вкраплениями алмазов на месте будущих пирамид.

Вздох восторга и восхищения был так мощен, что оживил алтарный огонь. Тот тем временем буднично продолжал:

– Краткосрочный гороскоп тоже вряд ли пригодится, поскольку проект рассчитан на десятки тысяч лет в солнечном летоисчислении. Впрочем, я верю, что вы освоили практику составления циклических календарей и гороскопов. Хуже дело обстоит с проникновением в суть вещей, с постижением универсального принципа жизни и усвоением нравственных норм, диктуемых гармонией мироздания.

Жрецы внимали богу, как зачарованная змея слушает дудочку факира. Тела их размеренно покачивались под звук недоступных их разуму слов.

Дремотную атмосферу храма развеял порыв ветра, окончательно загасивший алтарный огонь. Ветер принес шелест крыл и резкий гортанный клекот. Меж каменных колонн мелькнула тень быстрокрылого сокола. Облетев храм по кругу, сокол спокойно уселся на плечо бога.

И хоть в храме царил полумрак, сына Исиды и Осириса[6] жрецы узнали по шороху крыл. Дружно грохнувшись на колени, они воздели руки к небу и запричитали заунывными голосами:

– О Гор[7], Великий Гор, Властитель Трех горизонтов, тот, кому подвластны часы и дни смертного, по чью душу явился ты? Ужели Царица Небес, Луноподобная Исида оборвала нити наших жизней?

Тота не удивил визит пернатого друга. С горькой усмешкой он взирал на своих учеников, вмиг забывших все его уроки и вновь превратившихся в «хор покорных истуканов».

«Deja vu», – пробормотал он, – воистину, мы ходим по кругу.

Чуткое ухо Певца уловило незнакомое наречье, и он в ужасе проговорил:

– Ты проклял нас, о Трижды Величайший, за непослушание и призвал Гора, чтобы он забрал нас на суд отца своего Осириса, Владыки Загробного мира?

– Что они о себе возомнили? – воскликнул Соколенок, спрыгивая с плеча и превращаясь в златокудрого мальчика с тонким птичьим профилем и ясным взором. – Нужны они очень Осирису! – и обращаясь к жрецам, молвил назидательно: – Чтобы попасть на Поля блаженных, к моему отцу, надо очень постараться при жизни. И не тупить, особенно перед лицом бога, а тем более – двух.

Жрецы застыли с полуоткрытыми ртами, словно рыбы, выброшенные на берег. И только Писец, тайком развернув свиток, выискивал что-то в стройных столбцах иероглифов. Наконец, оторвав усталые глаза от текста, он произносит просительно:

– О Трижды Величайший Тот, замолви за нас словечко, когда мы предстанем перед лицом твоей супруги, премудрой и справедливой Маат[8], которая ждет нас на Том Свете с непогрешимыми весами и золотым своим сердцем.

Жалостная тирада жреца возымела прямо противоположное действие.