Ник Перумов - Война мага. Том 3: Эндшпиль Страница 21

Она резко поклонилась, ещё резче крутнулась на каблуках и почти бегом бросилась прочь, на бегу командуя своим:

– Мехен, Двигор, фитили готовы? Танника, трут?.. Забаж, грузы все прикреплены?.. Шевелитесь, шевелитесь, если хотите дожить до обеда!..

Император проводил чародейку взглядом. Вот ведь как. Да, она изменилась, та самая Сежес, которую он так ненавидел в своё время. Ещё совсем недавно он был на волосок от того, чтобы отдать последний приказ – и гордая волшебница голубого Лива, чьи платья всегда вызывали завистливые шепотки среди других чародеек, – окончила бы свои дни в петле или на дыбе.

Сейчас она готова умереть рядом с ним.

Впрочем, как и он – рядом с ней.

…Проконсул Клавдий, командиры легионов, гном Баламут, начальствовавший отрядом «имперских гномов», ждали Императора на холме, поднимавшемся в самой середине позиции. За спинами защитников Империи поднялось солнце; на небе – ни облачка, день обещал выдаться жарким.

– Водоношей нарядили? – сумрачно обронил Император.

Легаты не успели даже приветствовать правителя Мельина, как умели только бывалые легионеры – одновременным и дружным ударом латных рукавиц в нагрудники, там, где сердце.

– Водоношей, мой Император? – озадачился Клавдий. – Конечно, как же иначе?

– Чтобы воды у нас было вдоволь! За недосмотр спрошу троекратно!

– Будет, повелитель, – кивнул Гай, командир Шестого легиона. Остальные переглянулись с известным недоумением – за кого, в самом деле, держит их владыка Империи?

Все легаты облачились сегодня в лучшие доспехи, надели шлемы с высокими плюмажами – легионеры должны видеть своих командиров.

Внизу последние манипулы уже занимали свои места. Поле перед рвом и палисадом совершенно опустело – ни единой живой души. А в дальнем его конце клубилась словно бы опустившаяся не землю туча – сжав ряды, в полном молчании там наступали полчища козлоногих, и от позиций имперских легионов их отделяло сейчас лишь два-три полёта стрелы.

И это расстояние стремительно сокращалось.

– Именно так это всё и выглядело, – негромко произнесла невесть откуда взявшаяся Сежес. Чародейка запыхалась, широкие порты и коротко подрезанный мужской кафтан перепачканы. Доспехов волшебница не надела. – У меня всё готово, повелитель, – опередила она вопрос. – Метальщики на позиции. Посмотрим, как нашим гостям понравится этот дымок.

– Первый легион готов, повелитель.

– Второй готов, – тотчас подхватил Сципион, ни в чём не желавший уступать первенства Серебряным Латам.

– Шестой легион исполнит свой долг, мой Император, – более торжественно выразился Гай.

– Девятый Железный победит или погибнет, – с мрачной торжественностью отсалютовал Скаррон.

– Одиннадцатый легион… – начал было Публий, однако Император поднял руку.

– Друзья. Не надо слов. Нам предстоит не просто победить. Надо сохранить войско, потому что обещанная Нергом помощь… – он поколебался, – несколько запаздывает. Поэтому задача меняется. Насмерть и до последнего стоять не станем. Надо вырваться из мясорубки и вывести легионы. Мы не успели отступить, твари начали атаку. Нам остаётся только продержаться, отбить первый натиск. Возможно, продержаться до вечера, а под покровом ночи отступить. Но – и это главное! – никаких самоубийственных прорывов и контратак. Когда они завалят ров и палисад трупами, вступишь ты, Сежес. Я рассчитывал на ваше оружие в самом начале, теперь план приходится менять. Что ж, господа легаты, по местам. И… – Император запнулся. Он не любил красивых и пустых слов, которые положено произносить полководцам перед боем. – И пусть каждый сделает всё и ещё чуть – чуть сверх этого, – закончил он совсем не в обычной манере.

Легаты молча отсалютовали.

…Все легионы знали свой маневр. На левом крыле – Одиннадцатый. На правом – Шестой. В центре – Второй и Девятый. Серебряные Латы – в резерве. Конные турмы сосредоточились на флангах, если козлоногие всё-таки попытаются обойти укреплённую позицию. Гномий строй застыл идеальным квадратом между Вторым и Девятым легионами, прямо напротив императорского штандарта.

Козлоногие наступали в полном, невозможном и невообразимом для живых существ молчании. И только топот, топот, топот сотен тысяч копыт; только пыль, поднимающаяся над полем сражения, несмотря на прошедший недавно лёгкий дождичек. Яркое солнце светило прямо в глаза наступавшим, но их, похоже, это ничуть не смущало.

– Катапульты, – проговорил Император.

Битва начиналась. Совсем не такая, что на Свилле или Ягодной гряде, повторял себе Император, повторял снова и снова, потому что чувствовал – стоит ему позабыть об этом, решить, что против его легионов сегодня оказались люди или даже маги, – всё, конец войску. А конец войска означал и конец Империи.

…Катапульты послали первые каменные глыбы навстречу катящимся шеренгам. Прицела не требовалось, настолько густы оказались цепи. Никто из козлоногих даже не поднял головы, не попытался уклониться от низринувшихся с небосвода разящих ядер. Император видел множество голов, поднявшихся над частоколом, – легионеры хотели сами воочию убедиться, что их враг так же смертен и что простое оружие имеет над ним власть.

Убедились.

Тяжеленные круглые ядра, которые приходилось поднимать посредством сложных систем блоков и рычагов, рухнули прямо в гуще несущихся размашистым шагом козлоногих. С силой пущенные снаряды оставили за собой настоящие просеки. Покрытые рыжей вьющейся шерстью тела разрывало пополам, тёмная кровь щедро расплескивалась по земле, оторванные руки, ноги и головы разлетались в стороны – набегавшие новые шеренги пинками отбрасывали их с дороги. Никто не дрогнул, никто не остановился. Раненых затоптали в несколько мгновений.

Наверное, два десятка войсковых катапульт первым залпом прикончили около сотни козлоногих – капля в море, – но легионеры разразились ликующими воплями.

– Получили!.. Получили! – неслось над палисадом.

Твари уязвимы. Их можно убивать. И рождалось свирепое, кровожадное желание – ну, давайте же скорее, давайте, не тяните; потные ладони крепче смыкаются на пилумных древках, готовые к броску.

Прислуга катапульт засуетилась вокруг, торопясь натянуть канаты и заложить ядра; сегодня им предстояло потрудиться, потому что вся равнина, насколько мог окинуть глаз, до самого леса вдали, оказалась запружена жуткими в своей одинаковости тварями Разлома.

– Они уже у рва… – бросил Клавдий, просто чтобы нарушить гнетущее молчание.

Ни одна из рогатых бестий не остановилась перед препятствием. Твари горохом посыпались вниз, им на головы – следующие, потом ещё, ещё и ещё. Кого-то давило, плющило и ломало, но следующие ряды шли прямо по шевелящемуся настилу, не испытывая никаких колебаний.

Командиры легионов не нуждались в напоминаниях, когда и что делать. Велиты натянули луки и разом их отпустили. Команды арбалетчиков, нацелившись в голубой небосвод, разом нажали спуск, и из задних рядов давно отработанным до мелочей движением им передали уже заряженные самострелы. Приняли – вскинули – нажали – полуповорот – приняли новый – вскинули – нажали…

Сотни и тысячи стрел, пополам с арбалетными болтами, исчертили небо мелким штрихом. Свистящая стая взмыла, достигла зенита, наклонила к земле острые оголовья – и низринулась вниз.

Каждый наконечник в этой стае нашёл цель, ни один не воткнулся слепо в вытоптанную траву. Множество козлоногих тупо, словно опрокинутые игрушки, ткнулись уродливыми мордами в почву, но куда больше пробежало над убитыми, не обращая на павших никакого внимания.

Лучники и арбалетчики легионов не видели врага. Они стреляли навесным, молча и зло опустошая колчаны. Лёгкий ветерок веял им в спины, помогая лететь посланной ими колючей стае; они не знали, что творится сейчас перед выкопанным их руками валом, да и не требовалось им того знать. Они просто делали своё дело, и делали его так, как могли.

Никто в тот день не смог бы сделать большего.

Однако опытные и бывалые воины, что стояли на гребне частокола, видели из-за острых тесин палисада – прорехи в живом море мгновенно затягивались; козлоногим не было дела ни до убитых, ни до раненых, никто не озаботился приостановиться и хотя бы взглянуть, что случилось с упавшим; ров стремительно заполнился дёргающимися в агонии, извергающими потоки тёмной крови растоптанными телами; злые, нахмуренные центурионы рявкнули на буксинщиков, и над палисадами пронёсся многократно повторённый сигнал:

– Пилумы!

…Легионер делал шаг к самому частоколу, привычно взвешивая в правой руке отполированное древко. Столь же привычно вскидывал пилум на изготовку и, разогнувшись, подобно луку, метал навстречу карабкающейся по склону живой лавине – в отличие от лавины обычной эта двигалась вверх, не вниз; развернувшись, уступал место товарищу – давно затвержёнными движениями живой машины истребления и смерти.