Михаил Афинянин - С отрога Геликона Страница 23

– Как ты думаешь, Промах, – спросил его по дороге Геракл, – много ли в Фивах таких, как ты?

– Я такой один единственный. А тех, кто думает, как я много. Вот он, например, – Промах указал на своего напарника, тот кивнул головой. – Просто он слишком мудр, а излишняя мудрость часто мешает говорить открыто, что думаешь.

– Так значит, молодежь настроена биться?

– Да, кончено! Ты только не подумай, Геракл, и ты, Амфитрион… Вы не подумайте, что я мятежник. Я верно служу Креонту и поступлю так, как он прикажет. Но и молчать я тоже не могу при виде того, как гибнет город. И ведь так думают очень многие, но боятся. Не Креонта боятся – войны… Я понимаю, дела наши плохи, но если не пытаться ничего сделать, то никогда ничего так и не изменится. Я человек простой и молодой к тому же, вести войну – не мое дело, но если бы нашелся кто-то…

Промах говорил так зажигательно-проникновенно и при этом так страстно жестикулировал, что своим копьем едва не покалечил на узких улицах нескольких человек.

– Скажи Промах, а кто ты будешь родом? – перебил его Геракл.

– Мои родители – простые рыбаки, – отвечал стражник, – живут на берегу Ликерии. А я, вот, вырос большим и сильным, решил податься на царскую службу. Но, когда возвращаюсь домой, и порыбачить тоже люблю. Эх, сейчас у них наверное славный угорь пошел!

– Почему именно сейчас?

– Кто-то говорил мне, что Копаида сейчас в разливе. Весь угорь-то обычно там. Но стоит ей разлиться, воды в протоке становится больше и с ней приносит и угря. Вы думаете, зря миниец такую узкую протоку сделал? Неет! Это все из жадности: угря своего бережет! Хотите, съездим с вами к моим? Хоть завтра. Вот только сейчас разберемся с минийцем.

– Ну… завтра не обещаю, но скоро… поедем. – с хитрецой подмигнув глазом, ответил Геракл на приглашение.

Они, между тем, приближались к дворцу. Его обладателем Креонт стал в тяжелейшее для Фив время: он наблюдал воочию братоубийство сыновей Эдипа и принял на себя руководство войском в решающий момент, спасши таким образом Фивы от Семерых и от стоявшей за ними микенской пяты. А Микены были в ту пору могущественны… Эти истории, красочно рассказанные ему отцом, Геракл вспоминал на подходе к большой агоре, в глубине которой находился дворец. Царское жилище мало того, что стояло на плоской вершине кадмейского холма, – оно было помимо того еще и выше всех строений в городе. С его крыши можно было видеть и гору Лафистион, что рядом с Орхоменом, а в то утро наверное еще и краешек разлившейся Копаиды.

«Но как же так? – думал про себя Геракл. – Почему же он, победитель Семерых, победитель Микен, не позволил им забрать тела погибших? Для чего была ему эта гора трупов?» Да, Креонт был своенравен, и боги наказывали его за это. Так тогда, когда он отказался выдать тела погибших микенцев, в Фивы совершенно неожиданно, ночью нагрянуло войско из Кекропии. Его повязали и отправили в Аттику, но, благо, быстро вернули, не причинив вреда городу. Все это случилось лет за пять до переезда в Кадмею семейства персеида Амфитриона. Стоило Фивам немного оправиться от этой беды, как началась вражда с Орхоменом. Потому Креонт, испытавший немало превратностей судьбы, не любил грозных символов вроде лабриса, который был очень почитаем в Пелопоннесе, или льва, которым любили отмечать себя потомки Кадма. Переднюю стену его дворца за колоннадой украшали большие осенние виноградные листья с темными, обильными гроздями. Две крайние колонны были увиты плющом. Справа и слева от ведших к колоннаде ступеней находились два жертвенника, украшенные старыми, позеленевшими от времени доспехами, щитом и мечом. Таких жертвенников, впрочем, было немало по всему городу. Говорили о том, что эти жертвенники – память о тесте Кадма, неистовом боге Арее.

Все же, своенравие Креонта тревожило Геракла тем больше, чем ближе они подходили к дворцу. Он вспомнил другой случай, в котором он, будучи уже мальчиком, принял деятельное участие. У Креонта был сын, первенец, почти что ровесник Амфитриона, прекрасный воин и тоже, как и Амфитрион, держатель стад. Звали его Гемон. Гемон, как рассказывали Гераклу, был влюблен в Антигону, дочь Эдипа. После смертельной для обоих ее братьев, но оказавшейся спасительной для города битвы, когда Креонт и стал царем, Антигона посмела ослушаться царского слова и похоронила своего брата Полинника, пришедшего с Семерыми. Тогда Креонт приказал своему сыну заживо закопать Антигону в могилу к ее брату. Но и Гемон ослушался отца, решив, что его гнев недолговечен и скоро пройдет. Он сделал вид, что исполнил все по приказанию, а на самом деле отправил Антигону к своим пастухам и тайно обручился с ней. Антигона родила сына и, не зная забот, жила с пастухами где-то в отрогах Геликона. Гемон время от времени навещал ее и дитя. Дабы не вызывать подозрений, он завел в Фивах жену, но отцу объяснял, что несмотря на отчаянные мольбы, боги не дают им детей.

По прошествии же многих лет случается вот что. В Фивах умирает кто-то очень и очень знатный, и в городе, как полагается, устраивают погребальные игры. Среди юных борцов сильнее всех оказывается мальчик, которого никто не знает – Геракл ведь был еще молод, чтобы участвовать в состязаниях, ему тогда едва исполнилось десять. И вот, Креонт, увенчивая победителя, видит на его теле странное родимое пятно. Присматриваясь, он узнает в нем змею – с этой печатью рождались все без исключения потомки Кадма. Мгновенно поняв, в чем дело, он немедленно, на глазах у горожан срывает с мальчика венок и приговаривает его к смерти. Гемон тут же обнаруживает себя, он бросается с мольбой к отцу, но Креонт непреклонен: ничто не остановило его расправы над внуком, ибо на связь Гемона и Антигоны им был наложен запрет.

Среди пытавшихся урезонить царя был и Амфитрион. Он имел неосторожность рассказать об этом происшествии Гераклу, и мальчик под предлогом того, что хочет посмотреть дворец, напросился пойти к Креонту вместе с отцом. Он смирно сидел, пока взрослые беседовали. Когда же он понял, что разговоры никакого влияния на Креонта не оказывают, сорвался с места и, вцепившись стареющему правителю в бороду, стал исступленно кричать: «Отпусти! Отпусти его! Слышишь?» Креонт заголосил от боли, вбежала стража. Амфитрион насилу, но, все же, без помощи вооруженных людей сумел справиться с сыном. После такой выходки Геракл едва не последовал участи креонтова внука. Он плакал всю дорогу домой. Успокоить его смогла только Алкмена. Творимое Креонтом казалось ему уже тогда и, тем более, сейчас вопиющей несправедливостью. «Ну если он вправду считал сына виноватым, наказал бы его. Чем же не угодил ему внук? Чем провинился он? Только ли тем, что мать его родила?» – так рассуждал Геракл в тот момент, когда сложенные накрест в дверях дворца копья стражников открылись перед ним.

Судьба Гемона была ужасна. В отчаянии от невозможности уговорить отца он прямо с игрища отправился в горы и убил Антигону, а вслед за нею и самого себя, оставив пастухов в совершенном недоумении о причинах произошедшего. Кстати говоря, был при дворе Креонта и другой носитель кадмовой печати – сын эдипова сына Этеокла, Лаодамант. Правил Фивами Креонт в том числе и по праву опекунства над ним. Так вот, этот Лаодамант, бывший одного с Гераклом возраста, тоже чувствовал неправоту своего опекуна, но высказать это вслух боялся. Выходку Геракла Креонт тщательно от него скрывал, но каким-то образом Лаодаманту все-таки стало о ней известно. Проникнувшись смелостью сверстника, он завел с ним тесную дружбу.

Впрочем, Креонту надо было отдать должное: несмотря на отдельные случаи проявленного им своенравия, он по-настоящему радел о судьбах родного города. Единственно в надежде на это и вступал Геракл в его, Креонта, тронный зал. Дверь за ним и за Амфтрионом затворилась, за нею остался и стражник Промах со своим старшим напарником.

Креонт величественно восседал на троне, возвышаясь надо всем залом. Два высоких стула справа от него занимали Лаодамант и Тиресий, старый фиванский прорицатель. Геракл сел против своего друга. Против Тиресия сел Амфитрион.

– Ну вот, теперь, все в сборе. Думаю ни для кого, не секрет, зачем мы тут собрались. Я обращаюсь прежде всего к тебе, Геракл.

– Не секрет, царь, твои стражники мне доходчиво все передали.

– Это хорошо. И я, надеясь на твое благоразумие, Геракл, полагаю, что ты не будешь отпираться, и мы не будем тратить время на установление твоей вины. Время сейчас для нас дороже, чем когда-либо.

– Вину свою я признаю, от содеянного не отказываюсь, но…

– Не торопись возражать, Геракл. Сначала выслушай. В нижних комнатах сейчас ожидают двое послов от Эргина. Они требуют выдать юношу в львиной шкуре. В противном случае Эргин угрожает нам очень скорой войной. Положение нашего города тебе известно. Подвергать людей опасности я не имею права и потому, лучшим выходом я считал бы выдать тебя минийцу. Но все же справедливость требует выслушать и виновную сторону. Что можешь сказать в свою защиту?