Вадим Саитов - Цитадель души моей Страница 26

— Посветите, — не оборачиваясь, сказал я замершим у входа милитам.

Круги огня от факелов накрыли труп и замерцали. Я обернулся. Один из милитов — что помоложе, смотрел в сторону и приглушённо икал.

— Единого ради, — раздражённо сказал я, — соберешься блевать, сделай это на улице. Тут уже достаточно грязно.

И продолжил осмотр. Поначалу мне показалось, что я поймал истину за хвост: никакая это не бестия, это человек! Сумасшедший, конечно. Свихнувшийся на почве зверопоклонничества — увы, бывает это не так уж редко. Догадка объясняла как запах, так и круглые, непохожие ни на чьи иные, следы челюстей на мертвенно-бледной коже. Но… нет. Пусть даже это очень сильный и быстрый сумасшедший — такой, что может голыми руками одолеть опытного егеря. Но и самый свихнувшийся человек не сможет настолько широко открыть рот — оставить подобные отпечатки можно лишь раскрыв челюсти так, чтобы все зубы оказались в одной плоскости. И еще: никакой человек не сможет выкусить из тела большой кусок мяса вместе с попавшимися под зубы ребрами. Я осторожно ощупал, уже начавшие подсыхать, края раны в левом боку. Три ребра. Изломы ровные, почти без осколков — значит, зубы острые и действовал ими их хозяин быстро и с недюжинной силой. Я осторожно перевернул труп. Из-за спины послышалось сдавленное хрюканье, потом удаляющийся топот и, приглушенные расстоянием, захлебывающиеся звуки. Стало темнее, но и света одного факела хватало, чтобы понять, что голодной тварь явно не осталась.

Из всех бестий до внутренностей очень охочи только урсы, но этот ночной гость даже не притронулся к мужским органам, до которых те же урсы, например, большие любители. Зато грудную клетку он разгрыз всю и практически вылизал изнутри. А еще проломил лоб, (похоже, просто прокусив) и мозг выел. Подчистую вылизал, или нет, не знаю. Хоть я ко всяким, неприятным обывателю, зрелищам и привычен, но заглянуть в овальную дыру над провалившимся левым глазом даже у меня не возникло ни малейшего желания.

— Кто ж это сотворил, а, господин егерь? — подал голос молчавший доселе милит.

— Не знаю, — хмуро ответил я, изучая следы зубов, — не знаю. Что-то новое, никогда раньше такого не видел.

Милит промолчал, но промолчал очень скептически — даже не оборачиваясь, я отлично чувствовал его снисходительную усмешку — дескать, тоже мне, егерь — мало того, что бестию прямо под боком проглядел, так еще и определить не может. Люди егерей любят, да. Но то обычные люди. Легионеры и милиция относятся к нам попрохладнее — им кажется, что мы забираем себе слишком большую долю воинской славы и женского внимания. Ну и ладно.

— А скажи-ка, любезный, у вас тут в округе люди не пропадают? И не бывало ли подобных случаев?

— Люди-то пропадают, как не пропадать. На то они и люди, а не горы, или, скажем, моря.

Потом находятся, обычно. Бывает — с горлом перерезанным, бывает — с головой пробитой, а то и вовсе без оной. Но не наполовину съеденным, вот ведь в чём дело, понимаете?

— Отчего ж не понять, — говорю я, а сам головой кручу. Следов нет, вот что меня беспокоит.

Кровью весь пол залит, подойти к трупу, ног не испачкав, просто невозможно, однако ж звериных следов на полу не видно ни одного. Расплывчатые отпечатки моих полусапожек, рубчатые следы сандалий и…

— Вас трое было?

— Нет, — милит слегка озадачился, — двое нас с Авлом… вот.

— Тогда выходит, — задумчиво сказал я, — не бестия это. Не носят бестии обуви с такой подошвой. Они вообще никакой обуви не носят.

— Ох ты, — сказал милит, приседая рядом, — ведь и вправду. Нежто опять людоед в городе объявился?

Факел трещал теперь над самым моим ухом и летящие от него искры неприятно покалывали кожу. Волосы б не подпалил.

— Вот пакость-то, — продолжал милит. — Помню я, как в триста девяностом-то было. Ну, теперь не будет покоя, пока не спымаем его. Слухи-то быстро разносятся.

— Это точно, — я отстранился и выпрямился, — а второй труп где? В спальне?

— Ага. Тама он. То есть, она. Её он, однако ж, не поел. Понадкусал только. То ли мужики ему больше по вкусу, то ли он тут наелся.

Я прошел в спальню. Милит шагнул следом, остановился у двери, подняв факел, хотя надобности в нём уже особой не было: окна спальни выходили на восток, и разгорающаяся заря заливала комнату нежным утренним светом.

Милит был прав — по сравнению с бедолагой Клювом девушка выглядела практически нетронутой: только два неглубоких покуса на бёдрах и всё. Убита она была сильным ударом в шею, причем, убита во сне: глаза закрыты, лицо спокойно, на устах легкая томная улыбка. При жизни, наверное, она была симпатичной, но смерть уже наложила на неё свой отпечаток — кожа посерела, лицо оплыло, и под ним явственно угадывались контуры черепа. Полновата она — Клюва всегда к толстушкам тянуло — а полные люди после смерти очень быстро теряют человеческий облик.

Крови в спальне почти нет. Похоже, ночной гость первым делом убил девушку, а потом уже занялся Клювом, которому подаренная фора ничуть не помогла. И вообще, походило на то, что именно Клюв и был целью неведомого убийцы. Или же… не Клюв?!

Вспомнился мне вдруг капитан, с усилием выдирающий щипцы из тела Константина Озерного. Может, он узнал, что я ему солгал недавно и решил таким вот образом со мной поквитаться? Те щипцы, правда, по форме вержьих челюстей сделаны были, но долго ли новые выковать… нет, ерунда. Не мог он. То есть, мог, конечно — Клюва бы он одолел, и от завтрака не отвлекаясь, да и выпотрошить того, как куренка, тоже бы не постеснялся — если бы решил, что это для дела полезно. Но вот чтобы он меня с Клювом перепутал — этого быть уже не может. Есть еще, конечно, вариант, что капитан за ним сюда и пришёл, но это тоже маловероятно — откуда бы он узнал, спрашивается?

— Дом, говорите, весь осмотрели? — спросил я, оборачиваясь к гостиной. Милитов опять стало двое — Авл, бледный, как собственный призрак, стоял в дверях и старательно косил глазами в сторону, чтобы ничего лишнего не увидеть. Но говорить он пока не решался и ответил второй:

— Да, господин егерь. Чего тут осматривать-то? Через окно убёг, наверное, лихоимец.

Наверное, так и есть. Распутаю сейчас кровавый клубок следов в гостиной и скажу точно.

Я окинул прощальным взглядом холодеющее тело и пошел в гостиную. Проходя мимо двери в эркер… ну это я так его называю. На самом деле просто маленькая комнатка с большими окнами, выходящими на нижнюю улицу. Еще в этой комнатке есть кресло и маленький столик — а больше там ничего и не помещается. Так вот, проходя мимо двери, я собирался её открыть, окинуть взглядом комнату и пойти дальше, но не успел я взяться за ручку, как меня словно холодной водой окатило. И я замер собственным изваянием.

— Гос… господин егерь, — встревоженный голос из-за спины, — что случилось?

Я резко вскинул руку. Тихо!

Тихо, дайте подумать.

Интуиции у нас принято верить. А еще принято её развивать и тренировать, хотя дело это, скажу прямо, непростое. Дело тут вот в чём. Ничего сверхъестественного в интуиции нет, она — всего лишь бессознательная реакция человека на то, что он не замечает. Видит, слышит или ощущает, но — не замечает. Не осознает. А сложность в том, что реакция-то — бессознательная. Как тренировать бессознательное? Непросто.

Сначала просто учишься давать интуиции волю — обычный человек приучен на неё особого внимания не обращать. Ну и зачастую, вообще её чувствовать перестает. У людей во всём так устроено — чем пользуешься, то развивается, а чем не пользуешься — то отмирает. За ненадобностью. В магистратах, к примеру, куча людей с напрочь отмершими мозгами и очень развитыми животами. Ну да я не об этом.

Короче, волю ей даешь, интуиции. Ох, и забавно это выглядит — со стороны, конечно. Идет такой — весь зеленый еще — егерь по лесу, а впереди — лужа. И он в ту лужу — хлоп плашмя — и лежит, пузыри пускает. Полежит, встанет. Отряхнется смущённо.

Лейтенант: «Зачем упал?» — «Ну, показалось». А лейтенант ему — бац — подзатыльник (чтобы мозги встряхнуть) и, — «Что показалось?». Вот тут-то самое главное и начинается: мало дать интуиции волю — иначе так и будешь в каждую лужу плюхаться, товарищей веселя — надо еще в ней разбираться научиться. Сложно это. Поначалу вовсе не получается. Потом — через месяц-другой — один раз из десяти вдруг стрельнет: это ж рисунок древесных линий на доске стола тебе лицо твоего давнего врага напомнил. Вот ты и вскочил, за меч хватаясь и посетителей таверны распугивая. Очень давнего, правда, врага — пацана соседского, который частенько тебя, десятилетнего, лупцевал во дворе и заставлял песок есть. И что с того, что ты с ним тех пор и не виделся ни разу — интуиции это безразлично. На то оно и бессознательное.

Ну вот, научившись быстро выяснять, что именно пустило в ход твою интуицию, начинаешь сам её учить. Уж на что предыдущий шаг непростой, так этот еще сложнее: заставить интуицию мнимые опасности от реальных отличать. Для этого надо бессознательную часть себя — с разумной частью познакомить. Чтобы интуиция твоя, неразумная, могла сама, как в свиток, в твой разум залезть и разобраться — стоит тревогу поднимать, или нет. Ну а потом уже проще — остаётся только её поддерживать.