Стеклянная карта - Гроув С. И. Страница 5

Помимо этого, каждый гражданин Нового Запада держал при себе часы, воспроизводившие движение громадных стрелок в миниатюре. На каждом карманном устройстве с точностью до секунды был отмечен момент рождения его владельца, напоминая о быстротечной жизни. София нередко брала в руку гладкий металлический диск, не зря именовавшийся жизнечасами. Мерное тиканье успокаивало, вселяло уверенность – точно так же, как ободряющее звяканье и бой всех общественных часов города. Теперь Софии казалось, что стрелки хронометра, всегда служившего ей в некотором роде якорем, ведут обратный отсчет. До пугающего финала оставалось немного: четвертое июля наступит всего лишь через три недели. В этот день границы будут закрыты. И двое самых дорогих на свете людей, у которых нет необходимых документов, останутся по ту сторону навсегда…

Своего отца, Бронсона Тимса, София едва помнила. Как, впрочем, и мать – Вильгельмину Элли. Они отправились в экспедицию и пропали, когда ей исполнилось три года. Ее память хранила одно драгоценное воспоминание, да и то выцвело, стало прозрачным и призрачным: вот они идут рядом с ней и держат ее за руки. Их смеющиеся лица видятся ей как будто издали, они сияют нежностью. «Лети, София, лети!» – восклицают родители, и она вдруг взмывает над землей. И заливается неудержимым смехом, который вплетается в звонкий хохот матери и басовитый голос отца…

И все. Больше от них ничего не осталось.

Вильгельмина – Минна, если коротко, – с Бронсоном были первоклассными исследователями. До рождения дочери они путешествовали на юг, в Пустоши, на север, где изучали Доисторические Снега, добирались даже до Сокровенных империй на востоке. Они планировали в дальнейшем брать с собой Софию, когда она подрастет… Случилось так, что срочное письмо от коллеги, углубившегося в Папские государства, заставило их уехать раньше намеченного срока. Некоторое время они раздумывали, не взять ли с собой дочь…

Именно Шадрак уговорил свою сестру и ее мужа оставить Софию у него. Письмо содержало намеки на непредсказуемые опасности, к которым даже он не мог их подготовить. И если уж сам Шадрак Элли, доктор исторических наук и мастер-картолог, не ручался, что путь окажется безопасным, – ребенку трех лет от роду там определенно нечего было делать. Кто, как не он, понимал, на какой риск шли Минна и Бронсон? И с кем еще оставить малышку, если не с любимым дядюшкой Шадраком?

Они уехали – снедаемые беспокойством, но очень решительные. Уверенные в том, что поездка не слишком затянется…

Родители Софии так и не вернулись. С течением лет все меньше оставалось надежды на то, что когда-нибудь они объявятся живыми. Шадрак знал это; София – чувствовала. Однако по-настоящему поверить отказывалась… А теперь еще это закрытие границ. София места себе не находила, и вовсе не из-за погубления исследовательских перспектив, обрисованных в речи Шадрака. Все дело было в ее родителях. Они покинули Бостон в гораздо более мягкую эпоху, когда поездки без каких-либо документов были обычным делом; поступать таким образом считалось даже мудрым, ведь в опасном путешествии их могли повредить или стащить. Бумаги Минны и Бронсона хранились в письменном столе в их спальне. Если Новый Запад в самом деле закроет границы, как же они попадут назад?..

Предавшись невеселым раздумьям, София откинула голову на спинку сиденья и опустила веки…

Спустя некоторое время она вздрогнула, почувствовав, что кругом сгустилась холодная и странная темнота. Девочка резко открыла глаза, в панике спрашивая себя: «Что, уже ночь наступила?..» Перво-наперво она потянулась за часами, потом быстро огляделась. Оказывается, вагон остановился в тоннеле. Далеко позади ярко светился входной проем. Значит, день продолжался. София прищурилась, вглядываясь в циферблат. Четырнадцатый час! Она так и ахнула.

– Четыре часа! – вслух вырвалось у нее. – Поверить не могу!

Она поспешила в головную часть трамвая – и увидела вагоновожатого, стоявшего на рельсах в нескольких метрах впереди. Раздался громкий металлический лязг, после чего мужчина, грузно шагая, направился назад.

– Вы еще здесь? – проговорил он дружелюбно. – Вам, должно быть, по душе мой маршрут: вы уже двадцать три раза его проехали. А может, вам нравится, как я трамвайчик веду?

Он был плотный и коренастый, по его подбородку и лбу стекал пот, невзирая на тоннельную прохладу. Мужчина улыбнулся, вытер лицо красным платком и сел на свое место.

– Не уследила за временем, – обеспокоенно проговорила София. – Совсем счет потеряла!

Вагоновожатый вздохнул.

– Да какая разница, – сказал он. – Больно уж скверный сегодня день! Чем быстрее кончится, тем и лучше!

Он отпустил тормоз, и вагон бодро покатился вперед.

– Вы сейчас в город вернетесь? – спросила София.

Вагоновожатый покачал головой:

– Я еду в депо. Вам придется сойти возле гавани и пересесть на трамвай, идущий к центру.

В этой части Бостона София не была уже несколько лет.

– А сесть можно будет на той же остановке? – поинтересовалась она.

– Я вам все покажу, – заверил ее вагоновожатый.

Разогнавшись, трамвай вдруг резко повернул влево. Потом они выбрались из тоннеля, и София прищурилась от яркого света. Почти сразу вагон остановился.

– Остановка «Гавань»! Конечная! Посадки нет!

Толпа пассажиров нетерпеливо уставилась на тоннель, откуда должен был появиться следующий трамвай.

– Вам надо пройти шагов пятьдесят вон в ту сторону, – сказал Софии вагоновожатый, указывая через головы людей. – Там остановка, написано:

«В город». Не заблудитесь.

14 часов 3 минуты: в гавани

Новости о закрытии границ успели достичь бостонского порта. Люди метались туда и сюда среди хаоса грузовых тележек, торговых лотков и ящиков с поклажей. Кто-то кричал и распоряжался, шла спешная разгрузка, все готовились к внезапному отъезду. Двое мужчин ссорились над разбитым ящиком, битком набитым живыми омарами; между сломанными досками слабо шевелились клешни. Прямо над головами с криками проносились чайки. Они лениво пикировали, подхватывая случайные куски рыбы и хлеба. Волны горячего воздуха переносили обычные портовые запахи рассола, смолы и несильный, но всепроникающий тухловатый душок.

София очень старалась никому не попасть под ноги, но ее то и дело отпихивали с дороги. Пытаясь найти трамвайную остановку, она ощутила, как накатывает чувство поражения, – так всегда бывает, когда не уследишь за временем. Только бы их экономке, миссис Клэй, от волнения плохо не сделалось. А Шадрак! Он наверняка все ищет ее возле здания палаты и предполагает самое худшее, раз она не появилась…

София спотыкалась на ровном месте и пыталась сдержать слезы горького разочарования.

Ее слишком часто настигало ощущение собственного бессилия, крушения всех надежд. Тем более что у Софии, к огромному ее огорчению, совсем не работали естественные, внутренние часы. Минута для нее порой длилась почти час, а то и день. Девочка могла за секунду пережить столько эмоций, что их хватило бы на целый месяц. Зато месяц иной раз казался секундой. В детстве София без конца попадала из-за этого в неудобное положение. Кто-нибудь задаст ей вопрос, она чуть-чуть призадумается… и вдруг оказывается, что над ней минут пять уже все смеются. Однажды она шесть часов прождала на ступенях Публичной библиотеки подругу, которая так и не явилась… А еще Софии постоянно мерещилось, будто пора спать.

Со временем она научилась справляться с отсутствием внутреннего хронометра. Теперь, тринадцати лет от роду, она почти никогда не теряла нити разговора. Девочка привыкла наблюдать за окружающими людьми и таким образом определять, когда пора есть, уходить из школы или отправляться в кровать. А еще у нее появилась привычка то и дело трогать свои часы и поглядывать на них. В сумочке Софии хранился рисовальный блокнот, где она делала ежедневные четкие зарисовки, – это была своеобразная карта прошлого и будущего, которая вела ее сквозь бездны неизмеримого времени…