Фрэнк Херберт - Еретики Дюны Страница 12

— Очевидно, нет.

Она направилась к выходу как раз тогда, когда на дальнем конце теплицы показался вошедший Патрин. Тег услышал, как она на ходу обратилась к нему:

— Чем он старше становится, тем больше сам уподобляется Преподобной Матери.

— А чего еще она могла ожидать! — подивился Тег. Сын Преподобной Матери, отец — мелкий чиновник КХОАМа, он вырос в доме, который жил в ритме Ордена. С раннего возраста он ясно видел, как верность его отца межпланетной торговой сети КХОАМа исчезает, если у матери бывали возражения.

Этот дом был домом его матери, до самой ее смерти менее года назад. Через год после смерти отца. На всем вокруг сохранился отпечаток ее вкусов.

Патрин остановился перед ним.

— Я за своей записной книжкой. Ты дописал в нее имена?

— Несколько. Тебе лучше сразу этим заняться.

— Да, сэр! — Патрин принял молодцеватый вид и зашагал обратно тем же путем, которым пришел, похлопывая записной книжкой по ноге.

«Он тоже это ощущает», — подумал Тег.

Тег снова огляделся вокруг. Этот дом так и оставался местом его матери. После стольких лет, прожитых здесь, выращенной им здесь семьи! И все равно — ее дом. О, да, он построил эту теплицу, но этот кабинет был прежде ее личной комнатой.

Жанет Роксбро из лернаусских Роксбро. Меблировка, отделка — во всем эта комната по-прежнему принадлежит ей. Тег с женой заменили несколько неважных деталей, но суть Жанет Роксбро оставалась. В ее происхождении, никаких сомнений, кровь Рыбословш. Какой же огромной ценностью она была для Ордена! Странно то, что она вышла замуж за Лоше Тега и прожила здесь всю свою жизнь. В голове не укладывается — пока не поймешь, насколько далеко, на поколения вперед, составлены Программы выведения Бене Джессерит.

«Они опять это сделали, — подумал Тег. — Все эти годы они продержали меня за кулисами именно для нынешнего момента».

~ ~ ~

Разве все эти тысячелетия религия не предъявляет патент на творение?

Воздух Тлейлакса был кристаллиновым, скованным той неподвижностью, что частично возникала от утреннего морозца, а частично — словно сама жизнь выжидающе затихала там, за окном, во граде Бандалонге, жизнь приникшая и плотоядная, которая не шелохнется, пока не воспримет его личного сигнала. Махай, Тилвит Вафф, Господин Господинов любил этот час больше любого другого времени дня. Сейчас, когда он глядел в открытое окно, город Принадлежал ему. «Бандалонг очнется к жизни только по моему повелению», говорил он себе. Страх, улавливаемый им там, был его опорой в любой ситуации, которая могла возникнуть в этом огромном инкубаторе жизни: здесь зародилась цивилизация Тлейлакса и затем далеко распространила свою мощь.

Они, его подданные, ждали этого времени многие тысячелетия. Теперь Вафф смаковал этот момент. Через все дурные времена Пророка Лито II (не Бога-Императора, но Посланца Господня), через все время Голода и Рассеяния, через все болезненные поражения от рук меньших творений, через все муки, Тлейлакс терпеливо копил силы для этого момента. «Мы достигли нашего времени, о, Пророк!»

Город, расстилавшийся под его высоким окном, виделся ему символом, крупной меткой на странице тлейлакса некого атласа. Другие планеты, другие великие города, взаимосвязанные, взаимозависимые, преданность которых сводится к этому центру — к Богу Ваффа и его городу, ожидают сигнала, который — все они знают — должен скоро последовать. Двойные силы Танцоров и Машейхов, готовясь к космическому броску, сконцентрировали свою мощь. Тысячелетние ожидания вот-вот завершатся.

Вафф думал об этом как о «долгом начале».

Да. Он кивнул себе, глядя на приникший город. С самой начальной стадии, с бесконечно малого зародыша идеи правители Бене Тлейлакса понимали опасности столь огромного плана — всеобъемлющего, хитросплетенного, тонкого. Они изведали необходимость проходить по самому краешку катастрофы, терпеть то и дело разящие потери, подчиненность и униженность. Все это, и намного больше, делалось для сотворения особого образа Бене Тлейлакса. За тысячелетия притворства они сотворили миф.

— Греховные, отвратительные грязные тлейлаксанцы! Глупые тлейлаксанцы! Предсказуемые тлейлаксанцы! Импульсивные тлейлаксанцы!

Даже креатура Пророка пала жертвой этого мифа. Пленная Рыбословша стоя в этой комнате, кричала на тлейлакса некого Господина:

— Долгое притворство создает реальность! Ты и в самом деле греховен!

Вот они и убили ее, и Пророк ничего им не сделал.

Лишь немногие среди всех чуждых миров и людей понимали сдержанность тлейлаксанцев. Порывистость? Они еще передумают после того, как Бене Тлейлакс покажет, сколько тысячелетий был способен ждать своего господства.

— Спаннунгсбоген!

Вафф покатал это древнее слово по языку: «Натяжение лука!» Как далеко ты натягиваешь лук перед тем, как выпустить стрелу. Эта стрела войдет глубоко!

— Машейхи ждали больше, чем кто-либо другой, — прошептал Вафф. Здесь, в своей крепкой башне, он осмелился произнести это слово вслух только для самого себя: «Машейхи».

Крыши под ним мерцали в восходящем солнце. Он услышал, как начала шевелиться жизнь в городе. Сладостная горечь запахов Тлейлакса потянулась в воздухе к его окну. Вафф глубоко вдохнул и закрыл окно.

Он почувствовал себя обновленным после этого момента одинокого наблюдения. Отвернувшись от окна, он облачился в белое одеяние-хилат почета, перед которым обязан склоняться весь Домель. Длинный хилат полностью скрыл его короткое тело, вызвав у него отчетливое чувство, будто он облачился в доспех.

— Мы — народ Ягиста, — напомнил он своим советникам всего лишь вчера вечером. — Все остальное — пограничные области. Мы с единственной целью все эти тысячелетия лелеяли миф о наших слабости и темных кознях.

Девять его советников, сидевших в глубокой сагре без окон под защитным полем не-пространства, улыбнулись тогда, молчаливо одобряя его слова. По суду гуфрана, они понимают. Сцена, на которой тлейлаксанцы определяли свою судьбу, всегда была для них кехлем с его законом гуфрана.

Так надлежало, чтобы даже Вафф, самый могущественный из всех тлейлаксаицев, не мог покинуть свой мир, быть впущен в него заново, не пройдя обряда самоуничижения через гуфран, прося прощения за контакты с невообразимыми грехами неверных. Даже самого сильного способно запятнать общение с повиндой. Хасадары, надзирающие за всеми границами Тлейлакса и охраняющие женщин Селамлика, вправе подозревать даже Ваффа. Он — один из людей Кехля, но все равно должен подтверждать это всякий раз, когда покидает и возвращается в родной мир — и, разумеется, всякий раз, когда входит в селамлик для пожертвования своей спермы.

Вафф подошел к высокому зеркалу и рассмотрел себя и свое одеяние. Он знал, что для повинды представлялся чем-то вроде эльфа. Едва ли полтора метра роста, глаза, волосы и кожа — различные оттенки серого, все должно работать на общее впечатление от овального лица с крохотным ртом и линией острых зубок. Лицевые Танцоры могли воспроизводить его жесты и позы, могли дезинтегрироваться по повелению Машейха. Но ни Машейхов, ни Хасадаров нельзя одурачить. Только повинду это способно обмануть.

«Кроме Бене Джессерит!»

От этой мысли его лицо стало угрюмым. Что ж, этим ведьмам еще предстоит встретиться с одним из новых Лицевых Танцоров!

«Ни один другой народ не овладел языком генетики так, как Бене Тлейлакс», — успокоил он себя. — «Мы правы, называя этот язык „языком бога“, поскольку сам Бог дал нам эту великую силу».

Вафф подошел к двери и дождался утреннего колокола. Нет способа описать испытываемое им богатство переживаний. Время развернулось перед ним. Он не спрашивал, почему правдивое послание Пророка было услышано только Бене Тлейлаксом. Это — Господне Деяние, и в этом. Пророк есть Мышца Господня.

«Ты приготовил их для нас, о. Пророк».

И этот гхола на Гамму — нынешний гхола — в настоящий момент стоил всех ожиданий.

Прозвучал утренний колокол, и Вафф прошел в зал, вместе с другими, облаченными в белое фигурами, вышел на восточный балкон приветствовать солнце. Как Махай и Абдль своего народа, он мог теперь олицетворять себя со всем народом Тлейлакса.

«Мы живем законом Шариата, единственные оставшиеся во всем мироздании».

Раньше нигде, кроме закрытых палат его братьев — Малик не мог он открыть эту тайну. Но теперь работа этой тайной мысли, разделяемой сейчас каждым вокруг него, в равной степени была заметна и в Машейхах, и в Домеле и Лицевых Танцорах. Парадокс родства и ощущения социальной общности, пронизывающие весь Кехль от Машейхов до самых низов Домеля, не был парадоксом для Ваффа.