Александр Бруссуев - Не от мира сего Страница 17

— Смотрите боком! — заорал поп и, перекувырнувшись через голову и свой живот, поднялся на ноги.

Он, конечно, имел ввиду, что прямым взглядом нечисть, пусть даже и материализующуюся в этом мире, не зацепить. Смотреть нужно боковым зрением. Опустив голову и глядя строго перед собой, Миша начал защищаться: уклонялся, ставил руками блоки, прыгал в стороны. Илейке показалось, что поп танцует какой-то изящный танец, в котором круглый живот тоже выполняет свою роль — скачет шаровой молнией, отбрасывая всех врагов со своего пути. И где он такой пластике и грации научился? Марыся бы лишилась чувств от гордости.

А Стефан, услышав сквозь дикие звуки членораздельный рев Миши, тоже изменил тактику: тележка крутилась на месте, готовая к любым пакостям, потому что ее что-то быстро таскало своими руками-не руками, но передними конечностями. И эти лапы он одним могучим ударом ребра ладони разрубил. Почти в буквальном смысле: ощутил только слабое соприкосновение, словно ударил по струе воды. Однако тележка успокоилась — в нее жизнь и желание творить хаос никто не вселял. Сквозь страх и отчаянье проступила рыцарская отвага и удаль. А это — почти победа.

Еще раньше они с Илейко договорились, что не будут никоим образом стараться уничтожить нечисть, не возьмут с собой стрел с серебряными наконечниками, истинных крестов, освященной Рыпушкальским старцем-чудотворцем воды и прочего оружия. Цели-то у них другие! И поп Миша к ним прибежал без своего ритуального убранства, даже босиком. То есть, все они — безоружные. Может быть, им и повезет, останутся живы-здоровы. Чего-то никто из них не помнил, чтобы дьявольское племя убивало людей с помощью своего какого-то адского оружия. В лучшем случае использовались те средства, которые люди брали с собою. В худшем — оказывали содействие в гибели. Но это уже относилось к величайшим грешникам-самоубийцам. Решившись на это, человек в последний миг своей жизни видел не прожитые годы, а ту лапу, которая поддерживала узел удавки, и ту морду, что ухмылялась поблизости. Следовало моментальное раскаивание и желание продолжать свою жизнь, но поздно — коль прямо увидел черта, значит, в его власти. И — алес. Только дети могут видеть то, что уже не дано взрослым. Но дети безгрешны, а взрослые им зачастую не верят…

6. Жизнь

Илейко нашел себя в ремесле. Никто лучше него не мог точить пилы, ножи, серпы или ножницы. Если раньше народ еще пытался переспросить, когда упоминали точильщика, уточняя: "Чома Илейко?", то теперь всем в округе было ясно. Тахкодай — это могучий калека, живущий на отшибе за родительским домом.

Илейко постарался отгородиться от людей, насколько это было возможно. Испросив родительского разрешения, он сначала на лето переселялся в старый сруб непонятного значения, что стоял за домом в сторону леса, потом, обжив его, как следует, и соорудив самостоятельно маленькую печь, переехал окончательно. Маленький домик, "кодушка", как называли подобные строения, изначально был срублен то ли для бани, то ли для скотины. Будучи долгое время незадействованным, отец Илейки хранил там всякую ерунду, которую жалко было выбрасывать.

Венцы кодушки были в порядке, покоились на ладожских валунах, крыша не протекала. Что еще нужно, чтобы строение не пришло в упадок? Чтобы никто не спалил ненароком.

Дабы иметь возможность передвижения, Илейко соорудил высокие перила от кодушки до родительского дома и, повиснув на них и перебирая руками, добирался при необходимости до нужного ему места. Появилась сноровка и несходящие мозоли на ладонях, и единственное сомнение, какое иногда закрадывалось в голову, было: а не оттянутся ли руки до самих пяток? В таком случае можно будет спокойно ходить по любым дорогам.

Все заработанное своим ремеслом он отдавал родителям, тем самым облегчив их труд по своему содержанию. Многие сестры, да и один брат обзавелись своими семьями. Кто отделился, кто остался в родительском гнезде. Работы хватало на всех.

Илейко с годами не озлобился, принимая жизнь такой, какая она есть. За радость для него было поговорить с маленькими племянниками и племянницами. Пуще же всего он любил книги, которых не было. Рукописные рыцарские хроники и жития святых были чрезвычайно редки, тем более в их удаленной от дорог деревне. Однако отец, да и сестры иногда находили где-то в Олонце какие-то приблудившиеся с разных концов света издания. Стоили они недешево, но для Илейки были поистине бесценны. Пусть они, зачастую, были написаны на разных языках, но он, практически заучивая наизусть, постигал и смысл, и чужую речь.

За книгу он и сделался однажды "казакку". То есть стал батраком с их двора (в переводе с ливвиковского, примечание автора). Бывали такие люди в деревнях и городах. Они не имели своего имущества и бесплатно работали на хозяина. Тот же, в размерах своей жадности, кормил их и снабжал одеждой. Казаков не уважали, потому как они не принадлежали сами себе, выполняя все прихоти своих хозяев. Зачастую хозяйская воля толкала людей на преступления. Что же поделать, люди — везде люди, развивать в себе сволочной характер всегда легче, нежели добропорядочность.

Илейко стал казаком по своей воле. Так уж сложились хозяйственные дела, что не получились у его отца отношения с одним из пришлых торговцев. Возникли обоюдные претензии, которые наместник малолетнего князя Александра, сына Ярослава, истолковал в пользу денег. Кто бы сомневался.

Суд да дело, хоть самому в казаки идти. Но порешили сообща по-другому: сын пойдет. Самый сильный.

Торговец и не подозревал, что сидевший в телеге великан, играючи выгибающий в самые прихотливые формы любые производные кузнечного молота, так его подведет. Договор был дороже денег, обратного хода не имел, поэтому казался заведомо выгодным.

Илейко только попросил для себя маленькую книжицу в простом кожаном переплете, что валялась у торговца в повозке. А в остальном он был согласен идти казаком к этому барыге и выполнять всякие работы по его воле и прихоти. Тот легко расстался с рукописью и уже представлял себя, как самого главного торгового властителя: никто не посмеет перечить, когда рядом будет стоять этакий гигант.

— Он мой казакку, — объявил он наместнику.

— И ты будешь его содержать? — по заведенному порядку поинтересовался княжий человек.

— Буду, буду, — согласился торговец.

Но ничего не вышло. В самом скором времени узнав, что богатырь не может ходить, барыга поскучнел лицом, подсчитал что-то в уме и уехал, не сказав ни слова. Илейко остался в телеге и благополучно вернулся с отцом в Вайкойлу. Но никто не знал, что этот невинный, казалось бы, обман с казачеством, обернется в далеком будущем большими неприятностями. Для всех, в том числе и самих ливов.

Как-то зимой к удивлению и радости пришел Бусый. Илейко, будучи в своей кодушке, вдруг почувствовал, что непременно надо выбраться на улицу, где мороз и луна. Влекло его это странное ощущение, будто зовет кто-то.

Накинув на плечи овчинный полушубок, выполз за дом, а там — волк.

— Ну, здравствуй, здравствуй, Бусый, — сказал он. — Давно не виделись.

Зверь в ответ один раз вильнул хвостом. Выглядел он совсем неплохо: пушистый и мордатый, глаза внимательные и умные.

— А я тебе, уж не обессудь, никакого гостинца-то и не приготовил. Думал, ушел навсегда в свои леса счастливой охоты, а ты вот заматерел. Ну что же — понимаю, дело житейское: волчица, волчата, стая. Все, как у людей.

Бусый в знак согласия сначала сел, а потом лег, положив лобастую голову на вытянутые передние лапы. Замер, только брови повторяли движения чутких глаз, не сводящих взгляда с человека.

— Ну, что тебе рассказать? — пожал плечами Илейко. — Все у меня без изменения, теперь я тахкодай, да еще и казакку.

Потом, посмеиваясь, рассказал, как сделался батраком какого-то слэйвина. Волк слушал внимательно, не перебивая и не задавая уточняющих вопросов. Он умел понимать интонацию, мимику и язык неспешных жестов. Бусый был благодарным слушателем, к тому же он никогда не попытается применить услышанное в корыстных целях, не говоря уже о насмешках. Словом, лучший собеседник — это зверь.

На следующую ночь оба явились с подарками. Илейко принес мозговую кость, изъятую из производства холодца. Волк — белого зайца с недовольной гримасой на ушастой морде. Конечно, кому понравится быть схваченным во время удалого бега по полям и опушкам, придушенным и не съеденным, да еще преподнесенным в качестве подарка.

Оба растрогались. Волк виду не подал, кость с рук не взял, но с удовольствием принялся за нее, едва только лив отошел на позволительное расстояние. Илейко вид подал, точнее, мелко-мелко закивал, польщенный неожиданным даром от дикого зверя, но зайца рвать на части не стал, чтобы тут же сожрать. Чтобы не обидеть Бусого, он сползал за ножом и тут же освежевал тушку. И человек, и его ночной гость остались довольны друг другом.