Фрэнк Герберт - Дети Дюны Страница 19

— Только не это!

Лето кивнул сам себе, ощущая то грандиозное усилие, с которым отец старался удалиться из его памяти, понимая все тяжкие последствия неудачи. Любая одержимость приближала одержимого к Мерзости. Узнавание придавало такому человеку обновленное чувство силы, он начинал с особой остротой ощущать свое тело и проникал в глубокое осознание прошлых ошибок, совершенных самим собой и предками. Было в таком видении и нечто неопределенное, что ослабляло способность чувствовать — и сейчас Лето убедился в этом. В какой-то момент искушение в нем вступило в схватку со страхом. Плоть обладает способностью превращать меланжу в видение будущего. Приняв зелье, можно дышать будущим и срывать покровы с Времени. Лето охватил соблазн, которому было трудно противостоять, он сцепил руки и погрузился в состояние прана-бинду. Плоть отрицала искушение. Плоть несла в себе глубокое знание, унаследованное от Пауля. Те, кто хочет прозреть будущее, подобно мелким игрокам, надеются сорвать легкий куш на завтрашних скачках. Вместо этого они оказываются пожизненными пленниками, знающими наперед каждый удар своего сердца и все свои муки… Последнее видение Пауля указывало достойный выход из этой ловушки, и Лето знал, что теперь у него нет иного выхода — он должен следовать тем же путем.

— Радость жизни и ее красота связаны с тем фактом, что жизнь способна удивлять, — сказал он.

Возле уха Лето раздался тихий голос:

— Я всегда знала эту красоту.

Обернувшись, мальчик всмотрелся в глаза сестры, блестевшие в лунном свете. Это смотрела на него Чани.

— Мама, ты должна уйти.

— Ах, какое искушение! — произнесла она и поцеловала его. Он оттолкнул ее.

— Ты примешь жизнь своей дочери?

— Это так легко… это до глупости легко, — ответила она.

Лето, чувствуя, как его начинает охватывать паника, вспомнил, с каким трудом образ отца покидал его плоть. Неужели Ганима потерялась в том мире наблюдателей, откуда и он смотрел и слушал, учась у образа отца?

— Я буду презирать тебя, мама, — сказал он.

— Другие не будут меня презирать, — ответила она. — Будь моим возлюбленным.

— Если я это сделаю… ты знаешь, во что вы оба тогда превратитесь, — сказал он. — Мой отец начнет презирать тебя.

— Он не начнет.

— Но я начну!

Из горла Лето непроизвольно вырвался резкий звук. В этом звуке сплелись все обертоны, унаследованные Паулем от матери-колдуньи.

— Не говори так, — простонала она.

— Я буду тебя презирать.

— Пожалуйста… прошу тебя, не говори так.

Лето потер шею, ощутив, что снова обрел власть над своими мышцами.

— Он будет презирать тебя. Он снова отвернется от тебя и уйдет в Пустыню.

— Нет… нет…

В отчаянии она беспрерывно из стороны в сторону качала головой.

— Ты должна уйти, мама, — твердо произнес Лето.

— Нет… нет… — однако в голосе не было уже былой силы и убежденности.

Лето всмотрелся в лицо сестры — как подергиваются его мышцы! Плоть отражала страсти, бушующие в душе.

— Уходи, — прошептал он. — Уходи.

— Не-е-ет…

Лето схватил ее за руку, ощутил дрожь, сотрясавшую тело сестры. Она извивалась всем телом, стараясь вырваться, но он крепко удерживал ее, шепча: «Уходи, уходи».

Все последнее время Лето ругал себя за то, что вовлек Гани в игру в родителей. Они часто занимались этим, но в последнее время Ганима начала сопротивляться. Верно, что женщины слабее мужчин при вторжении в их внутренний мир, понял он. Именно на этом основаны страхи сестер Бене Гессерит.

Шли часы, но тело Ганимы продолжало дрожать и дергаться, сотрясаемое внутренней битвой, однако она окрепла настолько, что смогла вступить в спор. Лето услышал, как Ганима разговаривает с образом в своем сознании.

— Мама… пожалуйста… — И снова: — Ты же видела Алию! Ты станешь такой же?

Наконец Ганима немного обмякла и приникла к брату.

— Она поняла и уходит. Лето погладил сестру по руке.

— Гани, я очень виноват перед тобой, очень виноват. Я никогда больше не буду просить тебя о таких вещах, прости меня, прости.

— Мне нечего тебе прощать, — сказала она, ее голос прерывался, как после тяжелой физической нагрузки. — Мы научились очень нужным вещам.

— Она многое сказала тебе, — проговорил Лето. — Мы обсудим это потом.

— Нет. Мы сделаем это сейчас. Ты был прав.

— Мой Золотой Путь?

— Твой проклятый Золотой Путь!

— Логика бесполезна, если ее не подкрепить конкретными данными, — сказал он. — Но я…

— Бабушка приехала, чтобы проследить за нашим образованием и посмотреть, не заражены ли мы.

— То же самое говорит и Дункан. Нет ничего нового в…

— … простых вычислениях, — согласилась Ганима; голос ее окреп, она отстранилась от брата и оглядела освещенную предрассветными сумерками Пустыню. Эта внутренняя битва… эти знания стоили им ночи. Королевским гвардейцам, патрулирующим ограду, придется сегодня объясняться с начальством. Ничего, Лето побеспокоится, чтобы у них не было неприятностей.

— Тонкости люди чаще всего постигают только с возрастом, — сказал Лето. — Но чему обучаемся мы с помощью возраста тех, кто является нам в образах памяти?

— Вселенная, которую мы наблюдаем, это не застывшая в своем физическом облике Вселенная, — отозвалась Ганима. — Мы не должны воспринимать бабушку как бабушку вообще.

— Это было бы опасно, — согласился брат. — Но мой вопр…

— Есть и еще кое-что, кроме восприятия тонкостей, — продолжала Ганима. — В нашем сознании должно остаться место, где мы должны хранить то, что не можем предвидеть. Вот почему мать так много сказала мне о Джессике. В последние минуты, когда мы были в полном контакте, она очень многое мне сказала.

Ганима тяжело вздохнула.

— Мы знаем, что она наша бабушка, — заговорил Лето. — Вчера ты провела с ней несколько часов. Именно поэтому…

— Если мы допустим это, наше знание будет определять наше к ней отношение, — сказала Ганима. — Именно об этом предупредила меня мама. Один раз она процитировала бабушку и… — Ганима прикоснулась к руке Лето, — и я, словно эхо, услышала где-то на заднем плане голос бабушки.

— Предупредила тебя, — промолвил Лето. Неужели в этом мире не на что положиться?

— Самые смертельные ошибки проистекают из устаревших допущений, — сказала Ганима. — Вот что не уставала повторять мама.

— Но это же Бене Гессерит чистой воды.

— Если… Если Джессика снова вернулась в Общину Сестер…

— … то для нас в этом заключается главная опасность, — закончил Лето мысль сестры. — В нас течет кровь Квисатц Хадераха — мужской ипостаси Бене Гессерит.

— Они не оставят своих поисков, — сказала Ганима, — но они могут оставить нас. Они нас покинут, и инструментом послужит бабушка.

— Но это совсем другой путь, — возразил Лето.

— Да, они могут соединить нас, как супругов, но они не могут не знать, что такое спаривание приведет к рецессивным осложнениям.

— Эту возможность они даже не должны обсуждать.

— Особенно с бабушкой. Мне очень не нравится такой выход.

— Мне тоже.

— Однако не впервые королевскую родословную пытаются подправить…

— На меня такое решение действует отталкивающе, — содрогнувшись, произнес Лето.

Уловив это движение, она замолчала.

— Сила, — произнес он.

Брат и сестра были настолько сильно охвачены одними и теми же мыслями и чувствами, что Ганима тотчас поняла, о чем думал Лето.

— Сила Квисатц Хадераха потерпит фиаско, — согласилась с братом девочка.

— Если ее использовать таким образом, — сказал он.

В этот момент за спинами детей взошло солнце — день вступил в свои права, дохнув на Лето и Ганиму зноем. Растения под скалами обрели цвет. Серо-зеленые остроконечные листья отбрасывали длинные тени в лучах взошедшего солнца. Косой серебристый свет окрасил оазис у подножия утеса зеленью, перемежающейся золотистыми и пурпурными тенями.

Лето встал и потянулся.

— Итак, Золотой Путь. — Ганима обращалась в равной степени к себе и к брату, зная, как преломилось последнее видение отца в сознании Лето.

За увлажняющими занавесями послышался шорох и голоса. Лето перешел на древний язык, который служил брату и сестре для тайного общения.

— Л'ии ховр самис см'кви овр самит сут.

Именно таким было решение, которое они приняли с полным сознанием того, что совершают. В дословном переводе это означало: Мы пойдем вместе по смертному пути, хотя только один, вероятно, сможет вернуться, чтобы рассказать о нем.

Ганима тоже встала, и они направились в сиетч. Придворные стражи при виде приближающихся королевских близнецов поднимались и падали ниц. Брат и сестра проследовали в свои покои. Толпа расступалась перед ними, люди обменивались многозначительными взглядами со стражниками. Проводить ночи в уединении скал над Пустыней — было древним обычаем святых фрименов. Все, исповедующие Умму, практиковали такие бдения. Этим занимались Пауль Муад'Диб и… Алия. Теперь настала очередь королевских близнецов.