Яцек Дукай - Иные песни Страница 20

— Спит, — буркнул Абель.

— Оставьте меня, — стонала не до конца еще проснувшаяся Алитея. — Да в чем дело, даже поспать уже нельзя… Абель, скажи же им…

— Тиии… — Шулима охватила Алитею плечом, склонилась к ней; вторая рука деликатно взяла девушку под подбородок и повернула ее лицо к Луне. — Посмотри, — шептала она, — Луна ведь не неподвижна, она плывет, мы все плывем вместе с нею, волна на волне, на волне, ты не можешь сопротивляться, не можешь, ты плывешь вместе с нею, плывешь вместе с нами. Возьми.

Зуэя, которая ненадолго вышла, теперь появилась с металлической миской, наполовину заполненной водой, и подала ее Алитее. Девушка, непонимающе глянула на Абеля, на отца, на Шулиму, на миску, снова на Шулиму и, колеблясь, взяла посудину.

Эстле Амитасе отошла от Алитеи.

— Выпрямь руки, — сказала она. — Отойди от стены, ты стоишь на собственных ногах, никто тебя толкать не будет. Погляди на ее отражение. Ты плывешь. Не отводи глаз! Ты плывешь, упасть не можешь. Она совсем не тяжелая. Ты возносишься на чистых волнах. Спокойно. Тело само прекрасно знает. Гляди.

Пан Бербелек скрестил руки на груди, поплотнее запахнувшись полами плаща.

— Что это еще за гоэтэя? — прошипел он Шулиме. — Чары хороши для черни, ты же сама не веришь в эти глупости.

— Тиии… — Она даже не повернула головы. — Никакие не чары. — Не скажешь же ты, будто не обучал своих солдат каким-нибудь примитивным способам, как обмануть жажду, не обращать внимание на боль, защите перед страхом. Всегда есть штучки, позволяющие нам легче подчинить собственную форму необходимости. Человек потому и есть человеком, поскольку умеет измениться по собственной воле, это правда; но это вовсе не означает, будто все мы равны божественным представлениям о нас самих. Это уже не просто. Нужно уметь обманывать, очаровывать самого себя. Не мешай, эстлос.

Алитея стояла, засмотревшись на отражение Луны в серебряной воде, что колебалась в миске, которую девушка держала на высоте груди; длинные, темные волосы опадали прямыми куртинами — действительно ли она не отрывала взгляда от светящегося отражения, или же вообще заснула так — она и какоморфический вавилонянин, вот только она стоит самостоятельно, босые стопы на деревянной палубе, ноги сгибаются еще до того, как свинья начнет колебаться, вперед, назад, в стороны; Луна не выльется из миски, не имеет права — они плывут на одной волне.

Абель кашлянул, пан Бербелек поднял глаза. В какой-то момент, когда все они не глядели, из своей кабины вышла библиотекарша академеи. В не запахнутом гиматии, с надкусанным яблоком в руке, сейчас она глубоко дышала ночным воздухом, опершись плечом о двери. Гистей находился справа от нее, но, естественно, она глядела не на него, но на устроенную Амитасе мистерию воды и Луны. На какое-то мгновение Иероним перехватил взгляд неургийки: трезвый, очень сфокусированный взгляд.

— А хххолодно, чума его побери, — буркнул Абель, стуча зубами, и скрылся в своей кабине.

— Долго еще? — спросил пан Бербелек.

Амитасе подняла руку, широкий рукав темного платья сдвинулся вниз.

— Не разговаривайте, пожалуйста.

То ли этот претенциозный ритуал подействовал, и Алитея и вправду смогла навязать себе столь сильную морфу физиологии, то ли, скорее всего, подействовали травки Порте — в любом случае, на следующий день морская болезнь исчезла бесследно. Обед Алитея проглотила с величайшим аппетитом, проявляя уже откровенную заинтересованность Забахаем, как усердная сторонница искусства флирта и соблазнения. Шулима послала Иерониму многозначительную усмешку, он не ответил, как всегда оставаясь в молчании. Впрочем, тут же началась громкая ссора между Вукацием и Гаилом Треттом. Как можно было сделать вывод из проклятий этого последнего, он обвинял гота в недостойных намерениях относительно собственной жены. Купец поначалу отвечал смехом, что еще сильнее разъярило господина Третта; он бросился на гота прямо через стол. Снова капитану пришлось звать доулосов, те отвели драчунов в кабины. Остальные пассажиры наблюдали за инцидентом с едва скрываемым весельем; даже сама госпожа Третт с трудом сдерживала смех.

После обеда Азуз Вавзар забрал желающих на короткую экскурсию по аэростату. Понятное дело, что Абель с детьми Треттов собирался сунуть нос в каждый уголочек свиньи; Урчу и Иерониму хватило одного визита в макинном отделении. Помещение было тесным, как и все остальные помещения аэростата, и практически полностью заполненным сложнейшим артефактом из металла, ликота и морфированного до твердого состояния стекла, все время трясущимся — именно от него и расходилась по аэростату эта раздражающая вибрация. Изнутри конструкции доносились шипения, урчания, писки и стуки, как будто бы во всех этих трубках, ящиках и ретортах гонялось друг за другом стадо бешенных даймонов. Войдя туда — но вначале Вавзару пришлось открыть полдюжины замков и засовов — двери за собой они не закрыли, поскольку и так моментально покрылись потом; температура и влажность здесь были достойны римских бань.

Капитану пришлось напрячь голос, чтобы его слышали, южный акцент в его загрязненном греческим языком окском сделался еще более выразительным. Слова свои он направлял к самым младшим, объясняя все, словно детям, наклоняясь и чуть ли не становясь на колени перед малышами Треттов.

— Вся Материя сложена из четырех стихий: Огня — пира, Воды — гидора, Воздуха — аэра, и Земли — ге. Для земных объектов — в отличие от тел небесных, о которых рассказывают, будто бы они сложены из какой-то пятой стихии, пемптона стоикхейона: ураноиза, этера — для земных объектов естественным состоянием является покой. Каждый предмет стремится достичь своего соответствующего ему места: катящийся камень, падающий дождь, поднимающийся дым. Земля тяготит ниже всего, над нею Вода, над нею — Воздух, а над ним — Огонь. Вы видите это ежедневно. Бросьте камень в озеро — он упадет на дно. В замкнутом сосуде жидкость всегда оседает на дне, воздух же напирает кверху. Огонь вырывается ввысь сквозь любой воздух. Это и есть натуральное движение. Но есть еще и не натуральное, вынужденное движение, которое продолжается ровно столько, сколько длится принуждение: движущиеся люди и животные, движимые ими предметы. Человек, который единственный способен понять натуру действительности и умеет склонить ее своей воле, способен изменять форму не только самого себя, но и других объектов: ремесленник, преобразующий бесформенную массу Земли в горшок; садовник, создающий новые виды растений. Таких людей, с особенными способностями воли, мы называем демиургами, керос поддается в результате их работы особенно легко. Тех же, кто способен навязать Материи окончательные Формы, к которым она теперь стремится и в их отсутствии, поскольку пленена уже навечно на новой тропе к совершенству, таких мы называем текнитесами. Текнитес Воздуха изменил в данном случае небольшое количество захваченного здесь Воздуха таким образом, что теперь его естественным состоянием сделалось движение, точно так же, как движение звезд и планет, то есть, в данной замкнутой системе воздух этот движется без устали, приводя в движение лопасти воздушного винта. Винт же этот, пока вертится, заставляет аэростат двигаться вперед. «Аль-Хавиджа» может лететь даже вопреки воздушным течениям. Гораздо даже легче, чем Воздуху, было бы навязать форму этхерного движения Огню, но пир практически невозможно использовать в каких-либо устройствах. Сам же этхер доставить на к нам на Землю и включить в какую-либо макину невозможно; говорят, что его могут применять луняне. В четвертом году Александрийской Эры, Герон из Александрии сконструировал подобную паровую макину, но ее нужно было постоянно подогревать, разводить огонь под водой и подкармливать этот огонь. Зато этот вот здесь автоматон называется пневматоном, и был он изобретен великим воденбургским софистом по имени Ире Гауке, вы наверняка о нем слышали. В Хердоне, якобы, пневматоны уже применяют и для передвижения по поверхности земли, хотя, наверняка это неудобнее и медленнее по сравнению с путешествием на спине животного или в повозке. Подобные пневматонные морские суда более медленные, да и отказывабт чаще, чем парусники, ведомые демиургами и текнитесами Воды и Воздуха. Ибо, в конечном счете, всегда побеждает Форма человека, антропоморфа.

Господин Бербелек, не говоря ни слова, вышел. В коридоре-позвоночнике он разминулся с Зуэей; оглянувшись на него, рабыня свернула в туалет.

Алитея совершенно не интересовалась секретами аэростата: ее пригласила к себе эстле Амитасе. Господин Бербелек согласился, когда дочь спросила разрешения, поскольку не мог его не высказать; после вчерашней ночи Форма между ним и Шулимой полностью исключала отказ. Впоследствии он расспросил Алитею, что они делали. Та пожала плечами — Разговаривали, играли в шахматы, она разрешила мне примерить свои драгоценности. Ничего особенного. — Но господин Бербелек знал, что все именно так и начинается, наиболее беззащитны мы в скучной будничности.