Яцек Дукай - Иные песни Страница 21

Алитея совершенно не интересовалась секретами аэростата: ее пригласила к себе эстле Амитасе. Господин Бербелек согласился, когда дочь спросила разрешения, поскольку не мог его не высказать; после вчерашней ночи Форма между ним и Шулимой полностью исключала отказ. Впоследствии он расспросил Алитею, что они делали. Та пожала плечами — Разговаривали, играли в шахматы, она разрешила мне примерить свои драгоценности. Ничего особенного. — Но господин Бербелек знал, что все именно так и начинается, наиболее беззащитны мы в скучной будничности.

Перед ужином его посетила неургийка. Звали ее Магдаленой Леезе. Она, вроде бы, хотела извиниться за свое вчерашнее поведение, только Иероним чувствовал за ее попытками втянуть его в открытую беседу какое-то скрытое намерение, конкретную цель. Но ведь они же не были знакомы, так, случайные товарищи по путешествию, что могло быть ей нужно? Хотела узнать про ночной ритуал? Только он не позволил ей запутать себя узами знакомства, отговорился тем, что нужно написать письма. Порте все время стоял в углу кабины — холодный контрапункт для неуклюжих попыток сердечности со стороны женщины.

Ужин был спокойным, все молчали, господин Бербелек тоже не стал выделяться. Желая всем спокойной ночи, капитан сообщил, что завтра утром они пролетят мимо Короля Бурь, нужно погасить все лишние лампы, спрятать масла, крепкие спиртные напитки, легковоспламеняющиеся субстанции, быть поосторожнее с курением.

Когда они уже возвращались по каютам, Амитасе задержала ненадолго Иеронима и Ихмета. — Мы еще не определили подробности вашего пребывания в Александрии. Лаэтития наверняка пригласит вас к себе во дворец; передаю приглашение от ее имени. Вы же наверняка не откажете? Эстлос? Господин Зайдар? — Нимрод глянул на Бербелека вроде как вопросительно, но Иероним стоял достаточно близко, чтобы его охватила корона охотника; он тут же понял контекст. Под одной крышей! Доступ днем и ночью! Запусти волка в кошару! Пригласи домой вампира! Жертве никогда не отказывают.

— С удовольствием.

Раздеваясь ко сну, господин Бербелек размышлял над мотивациями перса. То, что он склонял его к более скорой атаке, скрытного убийства, которое бы предупредило другое скрытное убийство, этому нечего удивляться — это лежало в его природе; он был тем, кем был, не нужно искать дополнительных мотивов для охотящегося волка: он волк, вот и охотится. Но-но. Предположим, что солгал, что он совсем даже и не видел тогда Шулимы в свите Чернокнижника, что он вообще не был в Херсонесе, что это какая-то шутка, месть, заговор…

Но тут же Иерониму пришла в голову другая мысль: ему не хочется верить, поскольку настолько глубоко погрузился в антосе Амитасе: еще немного, и уже не поверю в какую-либо подлость с ее стороны, даже если бы увидал ее собственными глазами; то есть, конечно, поверю, вот только она уже не будет иметь значения; гораздо более важным окажется самая малая улыбка Шулимы, ее удовлетворение мною, и я прощу.

Так кто же прав? На чьей стороне правда? В столкновении форм ни разум, ни логика не срабатывают, сколько существует свет, здесь мерка одна: сила. Между Зайдаром и Амитасе, как между молотом и другим молотом — как ударит, такую форму и примет. Вот господин Бербелек, правда, стратегос Бербелек, вот он мог бы….

Крик, смертельный визг, наполовину людской, наполовину животный, пронзил стенки каюты и подхватил Иеронима на ноги. Это снаружи, с балкона — направился он к двери, прежде, чем пришла мысль — так кричат, когда шрапнель разрывает внутренности, когда пуля расщепляет кости. Сам он был босиком, в одних штанах, открывая двери, споткнулся о порожек, выругался, теряя равновесие, и очесал висок о раму. Совершенно дезориентированный, господин Бербелек выскочил на прогулочную палубу.

Холодный ветер моментально выгнал остатки сонливости. Пан Бербелек сощурил глаза: после выхода из света в ночь, он видел все в форме двухмерных пятен тени. Во всяком случае, палуба была пуста — он поглядел в направлении носа и кормы, когда же он вновь повернул голову, на палубе уже кто-то был: из своей каюты, последней в ряду, кабины, вышел Ихмет Зайдар. Одетый в многоцветную, шелковую джибу, одной рукой он завернул ее длинные полы, вторую же руку сунул в дверь за лампой, после чего поднял источник света вверх. Свинья слегка колыхалась, тени затанцевали, изгнанные желтым сиянием. Ихмет указал на предохранительную сетку слева от себя. Они оба подошли, где-то на уровне каюты М ликотовая сетка была разрезана, в сплетениях зияла вертикальная дыра длиной в добрые четыре пуса: разорванные концы трепетали на ветру словно веревочные султаны.

Открывались очередные двери, появлялись другие пассажиры: заикающийся Кистей, Абель с Алитеей в поспешно наброшенных накидках, Порте с Антоном, потом два других вавилонянина и Шулима. Одни только Вукаций, Магдалена Леезе и семейство Треттов не заинтересовались причинами ночного шума.

В этой толкотне, когда все пропихивались поближе к источнику замешательства, достаточно было бы одно резкого рывка аэростата, чтобы кто-нибудь выпал через разрез, самого Иеронима уже несколько раз подталкивали к нему, балкон был очень узкий.

— Что случилось?

— Кто кричал?

— Не были бы вы столь любезны не наступать мне на ноги!

— Может кто-нибудь сказать…

— Эстлос! С тобой все в порядке?

— Может господин Зайдар…

— Кто-то разрезал, вы же сами видите.

— Он истекает кровью.

— М-мнне кккажжжется, чттто эттто…

— Но кто кричал?

Шесть голосов, два языка, полный масштаб эмоций — от истерии до иронии. Господин Бербелек ожидал, когда появится капитан Вавзар, чтобы навести порядок. Но араб все не шел, вместо него появились два доулоса, которые в замешательстве остановились сзади, не зная, что делать. Впрочем, Иероним был здесь самым низким, он не мог заметить за головами собравшихся, кто прибежал еще. Вцепившись одной рукой в сетку, второй он отталкивал наклонившегося над разрезом Урча.

Ненадолго он перехватил взгляд Порте. Слуга указывал на его голову:

— Кровь, эстлос.

Господин Бербелек протянул коснулся лба, в этот самый момент «Эль-Хавиджа» слегка наклонилась, вавилонский гвардеец навалился на него всем своим весом. Иероним отпихнул его, ударив локтем под ребра.

— Молчать! — рявкнул он. — Все! Вернитесь в каюты! Остается Зайдар. Вы! За капитаном! Срочно!

Все подчинились приказу.

Когда они остались на балконе одни, Иероним склонил перед нимродом голову.

— Посвети. Какая-то рана, я чувствую кровь. Погляди.

— Ууу, рана довольно глубокая, даже, вроде, видна кость. Затупленное лезвие. Это он?

— Что? Кто?

— Когда убегал.

Они оба глянули на разрезанную сетку. Пан Бербелек перехватил пальцами одну из веревок.

— Ликот, — удивленно буркнул он.

Ликотовые деревья когда-то были выморфированы из дуба и кедра в столетних садах самого знаменитого из текнитесов флоры, Филиппы из Галлии; их ценили по причине неимоверной прочности и легкости волокон. Ликот часто применяли вместо твердых металлов, когда весьма важным критерием выбора материала становился его вес — чтобы далеко не ходить, гнездо воздушной свиньи на три четверти было сделано из ликота. Следовательно, ликотовую сетку было практически невозможно перерезать: не было столь острых ножей и столь сильных людей.

Пан Бербелек задумчиво прикоснулся к ране на виске и поднял взгляд на нимрода.

Ихмет заморгал, дернул себя за бороду.

— Это не я, — прошептал он. — Это не я.

Только это он и успел сказать, потому что уже прибежал капитан Вавзар вместе с тремя доулосами и сонным демиургом метео.

— Прикажи невольникам проверить всех пассажиров и членов экипажа, — заявил арабу пан Бербелек еще перед тем, как тот успел открыть рот. — Пускай расспросят, где и кто находился, когда услышал крик, а так же, кто это может подтвердить. Пришли людей как-нибудь залатать эту дыру, у нас на борту дети. И пришли мне в каюту чистые бинты, я иду умыться. Доулосы отчитаются моему слуге. Ты спал?

— Да.

— Понятно.

Пан Бербелек вернулся к себе в каюту, шипя на каждом шагу. Впоследствии он пригляделся к ногтю большого пальца на левой ноге: тот был черным от крови. С обмытой и забинтованной головой, Иероним исследовал фрагмент рамы, о которую он ударился (там остался размазанный багровый след). Никаких острых краев, выстающих гвоздей — гладко отесанное дерево.

Порте повторил сообщенные доулосами сведения. Пан Бербелек отослал его с ними к капитану. Они вместе вошли в каюту М. Кровать была еще постлана, лампы горели, на столе лежали две книжки, стоял кубок с вином — какая-то его часть расплескалась. Они проверили багаж. Не хватало штанов, в которых пассажирку видели днем, и, по-видимому, одного химата или рубахи, но тут уже никто ничего определенного сказать не мог.