Елизавета Дворецкая - Лань в чаще, кн. 2: Дракон Битвы Страница 25

– Это у них, у уладов, такая песня есть, или сказание, не помню! – Он весело глянул на нее. – Про какую-то красавицу, я столько уладских слов не знаю, а у меня там есть один парень, он мне перевел. Я запомнил. Очень нравится, просто мечта. И просто как про тебя.

– Перестань!

– А главное – уладки всегда на шею сесть пытаются. – Он смирно сложил руки, как будто ничего не было. – Любовь у них значит, дескать, «следовать за ней и исполнять ее волю». А мне это не подходит, моя шея под седло не годится, – как бы предупредил он, прямо глянув ей в глаза, но Ингитора не заметила намека, потому что ей-то для счастья нужен был не послушный, а сильный мужчина, способный сам за себя решать. – Но уж они своего и добиваются! Там, на островах, не я бы тебя день и ночь домогался, а ты меня.

Ингитора рассмеялась, вообразив это нелепое зрелище, и замахала руками:

– Ты можешь быть совершенно спокоен!

– Ну, вот, а я люблю сам выбирать и сам решать, будет или не будет. И если уж я стану завязывать кому-то башмаки, то сам выберу кому.

Он смотрел на нее в упор, а Ингитора опустила глаза: она понимала, о чем он говорит, и чувствовала смятение, словно ей вручают такую огромную вещь, что она едва может удержать ее в руках.

– Поэтому мне наши девушки больше нравятся. Я два раза даже жениться хотел, и оба раза мне отказали.

– Не может быть! – вырвалось у Ингиторы. Ему – и отказали? – И кто же это был? Две богини Фрейи?

– Да вроде того! Одна уж точно, но про нее я не люблю вспоминать. Это было, еще пока я не разочаровался в уладках, ну ее к троллям! А про другую, если хочешь, расскажу. Это тоже похоже на сагу, но поприличнее, чем… Могучий Фрейр, что же я тут наболтал! – Он вдруг схватился за голову. – Ты же от меня шарахаться будешь, как от…

– Рассказывай!

– Рассказываю. Был у меня один друг, отличный парень, молчун и большой мечтатель. Однажды, лет пять назад, мы с ним вдвоем были в гостях у моей родни и там услышали «Песнь об Альвкаре». Знаешь ее? И в том числе про то, что Альвкара сейчас спит на какой-то горе, между прочим, здесь, на Квиттинге, в Медном Лесу. И нам обоим загорелось ее найти. Как туда идти, никто не знал, все нас отговаривали, и тут нам навязался в проводники один такой… Только он потом оказался двергом. Помнишь, я тебе говорил, что однажды видел дверга? Ну, вот, это про него. Вел он нас только по ночам, а днем где-то пропадал, наверное, под землей отсиживался. Но мы сначала того не знали и очень удивлялись, почему можно идти только ночью. А потом, уже возле Золотого озера, нам повстречалась троллиха верхом на олене с золотыми рогами, с каменным топором в лапе, и убила нашего дверга у нас на глазах. А он как умер, так превратился в камень.

– Врешь! – восхищенно ахнула Ингитора, скорее признавая его достоинства как рассказчика, чем упрекая. Даже если он врет – пусть, уж очень здорово получается!

– И не думаю! Пусть Фрейр сделает меня беспомощным младенцем, но пока я не соврал еще ни слова! – Аск подмигнул ей, намекая, какой именно силы бог плодородия должен лишить его в этом случае. – Видели мы по дороге скалы, утыканные гранатами и красные, как кровь, видели озеро, где на дне стояла якобы усадьба и женщины со двора манили нас к себе. Наконец добрались мы до хозяина тамошних мест. Мы с тобой, кстати, в ту сторону идем. Его считают за человека, но по силе и богатству он настоящий великан. У него, как водится, было девять сыновей и одна дочка. В общем, ничего особенного в ней не было, но это я потом понял, когда «протрезвел». А тогда я влюбился. Мне все мои долбили: женись да женись, а то убьют где-нибудь и род прервется! Ну, они, кстати, до сих пор долбят. А она тоже была как раз такая, какие мне больше всего нравятся: стройная, рыжеволосая и с умным лицом. И друг мой, с которым мы шли, влюбился в нее тоже. Мы оба стали свататься. И вот тут я себя повел, как глупый мечтатель, а мой друг – как трезвый хозяин своей судьбы. Я старался понравиться девушке и даже почти преуспел. Сама она предпочитала меня. А мой друг сумел понравиться ее отцу-великану и прочим родичам. Они выбрали моего друга, а девушка была влюблена в меня все же не настолько, чтобы с ними спорить. И ее обручили с ним.

– Но вы с другом не поссорились? – задала вопрос Ингитора, держа в уме: «Она тоже была такая, как мне нравятся… стройная, рыжеволосая и с умным лицом…»

– Нет, он же был не виноват, что у них такие вкусы, – живо рассказывал он и почему-то сейчас вовсе не чувствовал той боли, которая все эти годы отравляла его воспоминания об этом человеке. – Мы с ним еще раньше дали клятву, что проигравший не будет держать обиды на другого. А потом, когда оказалось, что проиграл-то я, он поклялся, что когда я надумаю жениться и мне понадобится какая-то помощь, он поможет мне всем, чем сможет.

– И он на ней женился?

– Самое смешное, что нет. Он потом женился на моей двоюродной сестре. А та девушка, дочь великана, вышла замуж за сына своего воспитателя. Как говорится, чтобы далеко не ездить. У твоего воспитателя не было сына? – с угрожающим ревнивым намеком спросил он.

– Нет. – Ингитора качнула головой и впервые при воспоминании об отце почувствовала не боль, а тепло в груди. – У меня вообще не было воспитателя, отец всегда держал меня при себе и сам всему учил. Поэтому я знаю, под каким парусом идти против ветра, где на корабле «рыба», где щитовой брус, как убирать мачту и все такое. Ну, так что же? Ты огорчился?

– Сначала слегка да, но быстро отвлекся. А теперь я рад, что так все получилось. Когда мне там отказали, я так легко утешился, что, пожалуй, не очень-то долго любил бы ее, если бы она вышла за меня.

– А ты хочешь любить долго? – серьезно спросила Ингитора. Любвеобильные люди обычно непостоянны…

– Да, – твердо, как когда она спрашивала, серьезный ли он боец, ответил Аск. – Я не за разнообразием гоняюсь, я хочу найти одну, но такую, чтобы на других уже смотреть не хотелось. Вон, Халльмунд все издевается: хочешь, говорит, чтобы тебе и знатная, и красивая, и умная, и еще чтобы стройная и с рыжими волосами! Ну, хочу! – Он вдруг встал на колени возле Ингиторы, взял ее за плечи и даже слегка приподнял, словно добиваясь, чтобы она непременно его услышала. – Хочу! Ведь бывают же такие! Хоть одна, а мне же одну и надо! У меня, может быть, два десятка побочных детей во всех концах Морского Пути, но это не то. Один или два раза с кем-то переспать – это одно дело, а жить всю жизнь в одном доме и о всяком деле советоваться – другое. К первому я могу относиться незадумчиво, а ко второму – никогда. Мои законные дети и наследники, понимаешь ли, будут принадлежать не только мне, а…

«А всему Фьялленланду», – хотел он сказать, но остановился. А Ингитора даже не заметила, что он внезапно замолчал, чего-то не договорив. Для нее он и так сказал слишком много! Слишком много для четырех дней, но… но это было так ослепительно радостно, что голова кружилась и мысли путались.

– Я тебя оскорбил? – осведомился Аск, видя, что она опустила глаза и не смотрит на него. – Дочери конунга слэттов не пристало слушать о том, откуда берутся дети? – Хоть она и отказывалась от имени йомфру Вальборг, он продолжал иногда называть ее так.

– А! Нет, я думала не об этом.

– А о чем? Это имело отношение к тому, что я говорил?

Ингитора посмотрела ему в лицо и встретила прямой вопросительный взгляд. Ей опять вспомнился отец и его давний совет. Она представила своих детей, похожих на Аска… И грудь ее чуть не разорвалась от восторженной, самозабвенной и яростной, как пламя, любви к этим детям, к мальчикам, таким же крепким и ловким, к умненьким, бойким девочкам с такими же дивными карими глазами… Она отвернулась и даже закрыла лицо руками, боясь, что на нем все это написано слишком явно.

– Ну, скажи мне что-нибудь! – Не выпуская ее плеч, он слегка встряхнул ее, словно хотел разбудить.

Два раза она открывала рот, чтобы хоть что-нибудь ответить, и два раза закрывала, так ничего и не придумав. Но Аск вдруг начал улыбаться: он понял если не содержание, то смысл и цвет ее ответа. И Ингитора, решительно высвободившись, убежала на другую сторону костра. А иначе, да смилуется над ней богиня Фригг, эти великолепные дети могли бы прийти в мир до неприличия быстро.

дагейда, совсем забытая ими, но не забывшая о них, медленно шла вокруг площадки святилища на вершине рыжей горы. она поочередно клала узкую бледную ладонь на каждый из окружавших площадку стоячих темно-серых валунов и замирала, склонив набок голову и закрыв глаза. лицо ее с опущенными веками выглядело безжизненным, отрешенным: маленькая ведьма прислушивалась к чему-то очень далекому. обходя стоячие камни, она слушала ток крови внутри них – той же медленной холодной крови, что текла в ней самой.

Наконец дочь великана остановилась возле одного из камней, как будто сделала выбор. Вынув из-под широкой волчьей накидки маленький нож, похожий на стальной зуб, она бестрепетно провела лезвием по левому запястью. Спрятав нож, ведьма омочила в крови пальцы второй руки и медленно обвела ими очертания одной из рун на камне. Ее синеватая, полупрозрачная кровь не стекала по камню, а вливалась в углубления рисунка руны и застывала там.