Яцек Дукай - Иные песни Страница 29

Абель оставил небольшую статую за собой, он уже находился у ограды сада, стальной герб Птолемеев — орел на молнии — горел в полумраке. Решетчатые ворота открылись еще до того, как Абель постучал. Зенон ждал возле привратника, готовый поручиться.

— Проходи, проходи, сегодня начали раньше.

Приятель угостил Абеля никотианой. Тот глубоко затянулся, пахучую никотиану он держал в левой руке; глянул — рука не дрожала. Он криво усмехнулся.

— Замечательно; я надеялся на то, что не придется ожидать.

На Земле Драконов, в Южном Хердоне росли гигантские деревья с похожими на змей стволами; их высокие кроны полностью заслоняли быстро темневшее небо. Дорогу указывали бумажные лампионы и эхо групповых вскриков. Абель с Зеноном шли за невольником, который нес на плече огромную амфору. Зенон подгонял Абеля, и они опередили доулоса6 — Пошли, пошли, увижу, по крайней мере, как там заканчивается! — С ветвей гигантских деревьев свисали гирлянды темно-фиолетовых лиан, покрытых слегка фосфоресцирующими красными цветами. Входя на поляну. Зенон бросил окурок вовнутрь одного из них. Тот тут же стиснулся в пурпурный кулак.

На поляне собралось около сотни человек, юноши и девушки, здесь явно не было никого старше двадцати пяти лет — в единоморфном совершенстве своих тел, дополнительно идеализированном щедро оплачиваемыми текнитесами, похожие друг на друга словно братья и сестры, все аристократы или же потомки родов, претендующих на древность, будущая элита Александрии, Дети Навуходоносора. Они смеялись, скандировали проклятия, оскорбления и приветствия, пили из хрустальных бокалов темное вино, курили в персидских трубочках сладкий гашиш. Кто-то сидел на траве у корней драконовых деревьев, несколько погруженных в ласках парочек вообще не обращали внимания на окружающих — но большинство стояло в широком кругу возле самого центра поляны, где один голый парень с ножом в руке гнался за другим, гонялся за таким же вооруженным ножом голяком. Над их головами висел круг алых лампионов.

Зенон с Абелем протискались в первый ряд. Зенон забрал у проходившего доулоса чару с вином.

— Ха! Так я и знал! Сердце мыши! — Сплюнув с отвращением, он протянул в сторону убегавшего забияки руку с пальцами в жесте Обернутых Рогов.

Абель заметил, что и другие выполняют точно тот же жест. Голоса проклинали трусость Гая и подгоняли Аксиндра, чтобы тот наконец-то догнал соперника. Абель отчаянно затянулся дымом, но никотиана не помогла.

Противники бегали по кругу, это должно было продолжаться уже приличное время, потому что они даже не бежали, а перемещались трусцой; Аксиндр, размахивая своим ножом, орал на Гая — багровый на лице Гай оглядывался через плечо. Ни на одном из них не было хотя бы царапины.

В какой-то момент Гай споткнулся и сбил с ног одного из зрителей, тот отпихнул его изо всех сил, и Гай упал на спину. Аксиндр подскочил к нему — сейчас он его убьет, подумал Абель — Гай отбросил нож, и Аксиндр поставил свою ногу ему на грудь. Оба тяжело дышали.

Толпа начал скандировать одно слово: По-ко-рись! По-ко-рись! По-ко-рись! — Форма ситуации была настолько сильной, что Абель не понял, что и сам начал выкрикивать это слово, момент должен был завершиться, такова очевидность: По-ко-рись! По-ко-рись!

Аксиндр придвинул грязную ногу к губам побежденного. Гай даже не колебался. Закрыв глаза, он поднял голову и поцеловал стопу победителя.

— Аксиндр! Аксиндр! Аксиндр! — скандировала толпа, а Абель вместе со всеми.

К победителю подбежали две девушки, начались объятия и поцелуи; лучащийся триумфом Аксиндр вздымал вверх чистенький клинок словно какой-то трофей; кто-то вручил ему кубок с вином, и он вылил его содержимое себе на голову. Все смеялись.

Гай же отполз за пределы светового круга красных лампионов.

— Ну ладно, — буркнул Зенон и отдал пустой бокал Абелю. — Герман на месте, пока все не разошлись…

И пока до Абеля дошло значение его слов, сын эстле Лаэтитии Лотте вышел на самый центр поляны и трижды хлопнул в ладоши.

— А сейчас! — крикнул он. — Дамы и господа! Сейчас! Ведь вечер только начался! Не расходитесь! Почтение эстлосу Герману из семейства Меретепов! Сыну Адмоса! Тысячелетняя кровь! Правнуку Укротителя Родоса! Девятнадцать лет! Третий поединок! Четыре шрама! Почтение! Уважение! Немедленно! — Герман выступил из круга в самый центр поляны; всю его одежду составляли белые шальвары, он быстро сбросил их; кто-то бросил ему нож, Герман перехватил его в воздухе. После этого Зенон повернулся к Абелю. — И вот! И вот! Почтение эстлосу Абелю из семейства Бербелеков! Сыну Иеронима! Иеронима Бербелека! Так, так! Стратегоса Европы! Победителя из под Умиты! Победителя из под Финас! Завоевателя Собачьего Города! Молнии Вистулии! Позора Чернокнижника! Все правильно! Сына Иеронима Бербелека! Шестнадцать лет! Первый вызов! Почтение! Почтение! Почтение!

С каждым прославляющим отца выкриком Абель с уверенностью чувствовал, что проиграет, что обязан проиграть, что победа попросту невозможна. Не спеша и спокойно, словно в трансе — настолько велика была уверенность — он сбросил кируффу и шальвары, развязал сандалии, вынул из ножен готский канджар. На какое-то мгновение он засмотрелся на черный, искривленный клинок. Рукоять-кобра была мокрой от пота, пришлось оттереть руку о бедро.

Возвращаясь в круг зрителей, Зенон хлопнул Абеля по спине. Тот поднял голову. Он ничего не слышал — остальные что-то уже скандировали, но он не слышал, красный свет отобрал у него слух. Герман шел на него, выше на половину пуса, нож он держал в странном захвате на уровне груди. А ведь он тренировался, подумал Абель, он уже дрался, он умеет — я же кинжалом только баловался. У меня нет права выиграть. Нужно бросить оружие, пасть на землю и поцеловать ему ногу. Иначе он просто порежет меня…

И он представил, как он становится на колени и целует ногу чужака. Кровь ударила ему в голову. Он оскалил зубы. Почтение и уважение эстлосу Абелю Бербелеку! Сыну Иеронима! Он прыгнул на Германа. Тот замигал от неожиданности, поднял нож, в самый последний момент опустил его, отступил на шаг, обернулся и начал удирать. Абель всегда хорошо бегал, в гимназионе он перегонял всех своих ровесников. В десяток скачков он догнал Германа и резанул по спине, по бедру, по плечу… затем схватил за волосы и дернул, задержав на месте, после чего вонзил канджар тому в правую ягодицу.

Герман упал. Тяжело дышащего Абеля оттянул Зенон. Над побежденным уже склонялись врачи, демиурги крови и костей. Абель отвернул свой изумленный взгляд.

Высокая аристократка с алмазными сережками и цветастой татуировкой, оплетавшей шею, подала Абелю огромный кубок с вином, затем широко улыбнулась. Столь же естественным движением, как будто оттирая пот со лба. Абель притянул ее к себе и поцеловал, жадно выпивая ее дыхание между губ.

Зенон дернул его за плечо и поднял его правую руку, все еще стиснутую в кулак, вверх. Все уже скандировали, истина была очевидной:

— Абель! Абель! Абель! Абель! Абель!

Первое, что эстле Лаэтития Лотте сделала, возвратившись в Александрию, это была организация приветственного приема. Нет, она приветствовала не эстле Амитасе; цель праздника состояла в том, чтобы александрийская аристократия могла приветствовать саму Лаэтитию. Сам прием, по словам Лотте, должен был быть «довольно скромным». Она пригласила больше сотни гостей. Вечером третьего Майюса, в момент Коленопреклонения Солнца — когда край диска светила касается золотой статуи Александра — ворота дворца открылись.

Гостеприимство эстле Лотте, каким бы ни было большим, обладало своими границами, впрочем, и не было такого обычая, чтобы возмещать гостям затраты на покупки, поэтому пану Бербелеку пришлось заплатить за костюмы для себя и детей из собственного кармана. Тем не менее, он удивленно поднял бровь, когда увидел счет, представленный медийским портным и вавилонским ювелиром Лотте: девяносто процентов оплаты составляли вещи для Алитеи. Ясное дело, что заплатил, не споря; тем не менее, при первой же возможности расспросил Порте и Антона относительно ходивших среди слуг и рабов сплетен (самый верный источник информации в любом доме), и тут стало ясно то, о чем, по сути своей, Иероним догадывался и сам: большую часть времени Алитея проводила с эстле Амитасе, во дворце или в городе, в эксклюзивных банях и сомеях текнитесов тела, свои закупки она проводила тоже в компании Шулимы. Она морфирует ее у меня же на глазах, злился про себя пан Бербелек. Теперь, когда Алитея наиболее податлива. Амитасе лепит ее будущее. И как я могу это предотвратить? А не могу; пришлось бы переломить Форму собственной дочери, пришлось бы связать ее волю. Когда же это началось, на «Аль-Хавидже»? Или уже во время встречи в цирке? Все-таки правда, что родители никогда не становятся ближайшими друзьями собственных детей; эта роль всегда достается чужим, когда дети ищут способ вырваться из под формы отца с матерью — они всегда вслепую влетают в противоположные формы. Вот только в случае Абеля таким чужаком стал я. А вот Алитея… — Алитея нашла себе Старшую Сестру.