Дэн Абнетт - Титаникус Страница 63

— Такой упорный, такой молодой. Так стремится отстаивать правду любой ценой. Ты подумал о цене, Файст?

Файст помедлил в нерешительности.

— Могут быть, конечно, последствия, сэр, но…

— Последствия, он говорит. Последствия! — аугмиттеры Соломана Имануала издали чудной электронный хохот. — Мы спорим над Схизмой, дискутируем и строим гипотезы. Некоторые кузницы, такие как наша, верят в одно. Другие частицы нашей великой империи, такие как Инвикта, насколько я знаю, верят в другое. Эти гипотезы, эти противоположные верования допускаются во благо свободы мысли. Но, Файст, мой дорогой адепт Файст, на счастье или на беду, Механикус — неотделимая часть огромного и древнего сообщества. Механикус и Империум так долго росли вместе, что мы стали целиком полагаться друг на друга, и наше единство зиждется на безоговорочном соглашении, что Бог-Император Человечества есть также и Омниссия Механикус. Что, ты думаешь, случится, адепт Файст, если мы объявим это ложью?

Файст открыл рот, затем опять закрыл.

— Империум стар и дряхл, — тихо произнёс Иган, — и со всех сторон окружён алчущими врагами. Подобная правда вобьёт клин в его основание, и он рухнет окончательно. Единство Механикус и Империума будет разрушено.

— И ни один не сможет выжить в одиночку, — прошептал Файст.

— И ни один не сможет выжить в одиночку, — эхом откликнулся Соломан Имануал. — В точности так. Ты понял, Файст. Правда — прекрасная вещь, но она убьёт нас. Не удивительно, что мы секвестировали эти материалы. Они слишком яркие, чтобы смотреть на них невооружённым глазом.

— Прогноз: что нам делать, сэр? — спросил Иган.

— Вычистить эти материалы, Иган.

— Нельзя! — воскликнул Файст.

— Мы должны, адепт, ради нашего выживания, — адепт сеньорус уселся обратно на своё место. — Смотри, Файст. Я делаю зашифрованную копию. Я отправлю её на Марс. Ты прав, это слишком ценно, чтобы стереть. Пойми, Марс секвестирует её. В будущем, возможно, она будет полезной. Но сейчас она слишком опасна для чьих бы то ни было глаз. Кто её видел?

— Файст показал её мне, — сказал Иган.

— Адепт Лунос нашла её первой, — сказал Файст.

— Вы с ней поговорили?

— Нет, сэр.

— Предупредите эту Лунос, Иган. Заставьте её понять. Если не захочет, сотрите её непосредственные входы и буферы.

— Слушаюсь, милорд.

Соломан Имануал мрачно глянул на них:

— Иган. Файст. Я прошу вас обоих забыть, что вы её когда-нибудь видели. Я собираюсь её удалить прямо сейчас и…

Он умолк. Все трое ощутили ураган данных, внезапно затопивших ноосферу.

— Кто-нибудь, объясните мне этот неподобающий переполох, — потребовал адепт сеньорус.

Файст уже искал и просматривал, используя гаптические прикосновения, прочёсывал большие объёмы данных, затопивших все области ноосферы. Через четыре и три десятых секунды он нашёл источник сигналов.

— Она обнародована, — произнёс он.

— Что? — спросил Иган холодно и настороженно.

— Материалы разошлись по ноосфере. Все страницы, все спецификации. Кто-то слил их.

— Святый Омниссия! — пробормотал адепт сеньорус. — Сейчас на наших руках будет мать всех паник.

1101

Паника ширилась. Она катилась по улью Принципал и дальше за его границы, словно волна от подземного толчка. Некоторые районы Высокой Кузницы и часть её ноосферных подсетей либо отключились, либо перестали пропускать связь. На улицах вспыхнули беспорядки, особенно в нижних кварталах и на уровнях провалов. Вмешались СПО. Для поддержания порядка вокруг всех значительных имперских храмов и церквей главной ульевой зоны были выставлены сторожевые кордоны. В самой Великой Министории, в её крытых галереях и внутренних двориках собирались разозлённые кучки иерофантов Орестской Экклезиархии со своей прислугой, требуя от Гаспара Луциула аудиенции, требуя комментариев. Вселенский прелат игнорировал их просьбы и делегации и, запершись в кабинете, обсуждал ситуацию со своими самыми старшими и ближайшими советниками.

В своей резиденции на вершине Ореста Принципал лорд-губернатор поднялся на ноги и прошёл к толстому экранированному окну. Он смотрел на полускрытую пеленой дыма громаду кузницы, словно на ребёнка, который неожиданно и сознательно обманул его надежды.

— Трон, что это такое? — задал он вопрос, ни к кому особенно не обращаясь. — Святый Трон, что это такое? Механикус занимается в военное время этим? Немедленно вызвать этого старого ублюдка на связь!

Ближайший к нему помощник, ожидающий приказов, замялся. Он почти физически ощущал исходящий от лорда-губернатора гнев.

— Э-э, прошу прощения, сэр. Под «старым ублюдком» вы имели в виду адепта сеньорус?

Алеутон яростно развернулся:

— Именно так, чёрт побери! Вызовите его. Вызовите его мне немедленно!

Помощник попытался исполнить приказание.

— Милорд, все каналы забиты. Сеть скована трафиком.

— Просто воксом?

— Тоже, сэр.

— Пробуйте ещё, и отправьте в кузницу курьера. На самом деле, пошлите туда взвод наших лучших солдат, вооружённых. Пусть потребуют аудиенции. Передайте им, чтобы отказов не принимали. Я этого не потерплю!

— Слушаюсь, милорд, — ответил помощник и торопливо покинул зал, вызывая штабных гвардейцев.

— Сообщают о гражданских беспорядках в Бастионах и Трансепте, милорд, — возвестил начальник штаба, поднимая голову от планшета, оборудованного каналом связи.

— Остановите их. Усильте численность СПО!

— Милорд, но у нас нет…

— Мобилизуйте четвёртую очередь резерва! Мобилизуйте весь персонал Орестской Гордой, расквартированный в улье. Раздавите их!

Стефан Замстак не стал возвращаться домой в Мейкполь. Ночь он провёл без удобств в подблочном складе, намереваясь сначала прочистить мозги, а до дома добраться после того, как рассветёт.

Когда он проснулся — серый свет дня заглядывал внутрь сквозь пустотелые кирпичи и слуховые окна — то понял, что планам его сбыться не суждено. На улицах снаружи творилась невероятная суматоха. Везде было полно магистратов и отрядов СПО, двигающихся от квартала к кварталу, словно выискивая что-то.

До Стефана дошло, что ищут его. Они шли, чтобы взять его за то, что он сделал с тем портовым грузчиком.

Стефан Замстак тихо застонал. В голове стучали молотки, кишки горели. Во рту было сухо так, словно его набили уплотнителем для вакуум-тары. Стефан выскользнул из пахнущего плесенью склада, держась в тени мостков, идущих под провалом за Случайным Холмом. Жажду он утолил из публичного фонтанчика на углу Пилорезного Ряда, где тот сходился с лестницей в Провальную Падь. Сложив ладони ковшиком, чтобы напиться, Стефан попытался смыть кровь с костяшек пальцев и отчистить её засохшие остатки вокруг ногтей. Одежда коробилась от засохшей крови. На тёмных штанах её не так было видно, но рубашка и куртка кругом были в обличающих коричневых пятнах.

Он понимал, что на него смотрят прохожие, и поспешил уйти. Он спустился по широкой каменной лестнице в грязные подуровневые улицы Провальной Пади, где крался, опустив лицо, по узким переулкам, зажатым между задними стенами арендных жилых блоков.

Его отвращение к самому себе стало абсолютным после того, как он стащил влажный жилет и рабочую рубашку с бельевой веревки у провального жилья и убежал.

Даже подуровневые улицы кишели людьми. Стефан прятался за какими-то дрянными телегами, пока мимо не прогудел транспортёр Магистратума, затем отодрал несколько гнилых фибровых досок от забора, огораживающего заднюю сторону части заброшенного жилблока, и пролез внутрь.

Здесь пахло плесенью, мочой и безнадёжностью. Это место пустовало уже несколько лет. В грязной гостиной ещё осталось что-то из жалкой мебели. Наверху, в чердачной спальне, стоял ржавый каркас кровати с голым, покрытым пятнами матрацем. Стефан лёг, прижимая к груди краденую одежду.

Высоко наверху, под свесом крыши маленькой комнатки он увидел останки домашнего алтаря. Над грубой, потускневшей аквилой, словно газовый полог, висела паутина. Стефан встал, подошёл к алтарю и смахнул её. На ощупь паутина напоминала шёлк. Стефан дунул — и закашлялся от взметнувшегося облака пыли.

Затем преклонил колени на грубый дощатый пол.

Он думал о Кастрии, о Райнхарте и портовой бригаде, о грузчике с Танит, который вывел его из себя. Перед глазами у него стоял небольшой домашний алтарь в его квартирке в провале Мейкполь. Он вспомнил букетик цветов в крошечной стеклянной жертвенной бутылочке, который Калли меняла каждый день, ни разу не пропустив, пока не ушла.

Никакой конкретной членораздельной молитвы в голову не приходило, ни слова раскаяния, ни мольбы о спасении души, ни даже «Общей молитвы Трону», которую в школе они повторяли каждое утро.