Гэв Торп - Отряд ликвидации Страница 9

— В руках я держу не нож, — рявкаю я на них, мой голос звенит, отражаясь от дальних переборок тренировочного ангара, — в своих руках я держу оружие. Единственное назначение оружия — калечить и убивать. Это смерть воина.

Теперь они смотрят на меня более заинтересованно, заинтригованы, куда я дальше поведу речь.

— Эй, Трост, для чего нужно оружие? — рявкаю я на саботажника, который все еще осматривает зал.

— Ммм? — он смотрит на меня. — Назначение оружия — калечить и убивать. Сэр.

Его голос спокоен, лишен эмоций, а выражение лица сложно определить.

— О чем, мать твою, ты таком интересном размышляешь, если считаешь, что можешь игнорировать меня, рядовой Трост? — ору я на него, бросаю нож и иду к нему. — Тебе со мной скучно, Трост?

— Я рассчитываю, сколько термических зарядов необходимо, чтобы взорвать одну из этих переборок, — отвечает он, наконец-то глядя на меня.

— Да ты у нас настоящий подрывник, да? — говорю я, наседая на Троста. Он фыркает в ответ. Мой кулак врезается в его челюсть еще даже до того, как он осознает, что я взмахнул рукой, удар сшибает его с ног. Он пытается предотвратить следующий удар, размахивая руками, тогда я хватаю его левое запястье обеими руками и выворачиваю вперед, утыкаю его носом в пол. Ставлю на его плечо ногу и выворачиваю руку, сустав выстреливает, словно пробка из бутылки, Трост ругается сквозь сжатые губы.

— Твои термические заряды не особо помогли, не так ли, подрывник? Теперь попытайся установить хоть одну бомбу, — я отступаю, позволяя его вывихнутой руке упасть на пол. Издавая стоны и бросая на меня убийственные взгляды, он помогает себе здоровой рукой и встает на колени.

— Строниберг, разберись с этим, — говорю я хирургу, указываю на Троста, который баюкает свое поврежденное плечо, его лицо искажено от боли.

— Будет больно, — предупреждает медик Троста, сильно стискивает его руку и дергает. С отчетливым щелчком сустав встает на место, мужчина вопит от боли.

— Именно так, и все будут внимательно слушать то, что я говорю, всем понятно? — спрашивая я отважившихся встретиться с моим взглядом. Строниберг помогает Тросту встать на ноги, после чего снова занимает свое место в кругу.

— Мне до фрага, выживете вы или нет, в этом будьте уверены. Меня волнует только собственное выживание, и это означает, что я должен положиться на отребье вроде вас. Если Полковник посчитает, что кто-то из вас не подчиняется, он и глазом не моргнет — выпустит болт в любого из вас, так что лучше вам проявить заинтересованность. Слушаете меня, и мы все остаемся живы. Игнорируете меня, и нас всех отфракают.

Айл поднимает руку, и я киваю ему, разрешая обратиться.

— Да кто вы нахрен такой, сэр? — спрашивает он.

— Я человек, которого Полковник протащил через десяток различных кругов ада, и выжил после этого, — медленно отвечаю я, жестами показывая остальным собраться передо мной, чтобы мне не приходилось постоянно поворачиваться, — я человек, который помог Полковнику убить три миллиона душ. Я единственный выживший из четырех тысяч, погибших на поле боя. Я убивал спящих. Я стрелял в них. Тыкал ножом. Сражался с ними. Да я даже голыми руками забивал людей до смерти. Я сражался с тиранидами и орками, маршировал по иссушающим пустыням и промерзлым пустошам. Я почти умер шесть раз. Несколько раз меня пытались убить мои собственные бойцы. Я дрался с такими тварями, о существовании которых вы даже не подозреваете. И я убил их всех.

Каждое слово было правдой, и они видят это по моим глазам, даже Трост, который впервые проявляет признак хоть какой-то эмоции — какой-то отблеск уважения.

— Но все это неважно, — продолжаю я, прохаживаясь туда-сюда перед ними, и глядя на каждого по очереди. — Я лейтенант Кейдж, ваш офицер-инструктор. Я сделаю все, что, мля, захочу, и с любым, с кем, мля, захочу, когда и как, мать вашу, захочу. И во всем огромном царстве Императора нет ничего, чтобы вы могли сделать или сказать, дабы остановить меня. Это будет худшим, самым худшим временем в вашей жизни. Но, как и говорил Полковник, если вы хотите заполучить прощение не посмертно, и уйти свободным, тогда вам нужно слушать то, что я говорю и делать в точности то, что я вам прикажу. И если один из вас оплошает, я вздрючу вас всех.

Я оставляю их на некоторое время поразмышлять над этой речью, подбираю нож и иду к дальнему концу тренировочного зала. Я улыбаюсь сам себе. Как я однажды и говорил, из меня вышел бы отличный инструктор, если бы не мой мерзкий темперамент. И вот я тут выясняю, что мой паршивый нрав, оказывается, лучшее оружие в арсенале. Ну и знание о том, что моя собственная жизнь зависит от тренировок этих дубоголовых на радость Полковнику.

Я оглядываюсь на них и слышу, что они переговариваются меж собой. Предстоит еще долгий путь, прежде чем они станут боевой командой, но их сплотит взаимная ненависть ко мне. Ну, в любом случае я так планирую. Со мной это сработало. Моя ненависть к Полковнику и ко всему, что он представляет собой, наполняет меня решимостью выжить. Я на самом деле дам им возможность выступить против меня, чтобы доказать, насколько они на самом деле слабы. Я сломаю каждого из них и соберу вместе, и честно говоря, я буду наслаждаться каждой минутой. Почему? Потому что кроме настоящего сражения, в моей жизни осталась только одна вещь, которая приносит удовольствие.

Стою на месте, играюсь ножом в руках и смотрю на них. Они все ветераны, они считают себя особенными. Это иллюзия. Я видел новобранцев, которые шли в бой с честью, в то время как ветеранов кампаний разрывало на части или они ломались и плакали. Их время службы для меня ничего не значит, мне плевать насколько они хорошо думают о себе, плевать, на что они способны по их мнению. Я видел людей, которые подходили к границам своей вменяемости и выносливости. Я был одним из таких. Полковник сказал, что у меня примерно два месяца для работы с ними. Два месяца, чтобы превратить их в боевую силу, которую он хотел бы повести в сражение.

И это странно. Почему тогда Полковник доверил это мне? Зачем тогда он запихивал меня в Винкуларум с остальными, чтобы потом снова вытащить, словно старый меч, что отец передает сыну? Такая тенденция появилась, когда он поставил меня во главе, как раз перед Ложной Надеждой и ужасом бога-растения. Но, даже возвращаясь назад, у него было на уме что-то такое? Уверен — он знал, что я буду снова сражаться за него, если переживу Коританорум. И тот факт, что он так быстро поймал меня, доказывает это.

Мысленно я даю себе пощечину. Все эти мысли и размышления — синдром заключения, что мы оставили позади. И у меня нет времени околачивать груши и размышлять. Мне нужно работать. Я осознаю, что тоже собираюсь тренироваться вместе с ними. Шесть месяцев в камере отточили мою философию, но никоим образом не помогли в боевой подготовке. Лениво перекидывая нож из руки в руку, возвращаюсь к группе.

— Каково назначение солдата? — выкрикиваю я по мере приближения. Они пожимают плечами и мотают головой.

— Следовать приказам и сражаться за Императора, сэр? — предполагает Айл, он поднял руку как ученик.

— Очень близко, — соглашаюсь я, глядя на нож, после чего перевожу взгляд на него, — назначение солдата — убивать для Императора. Любой дурак может драться, но настоящие солдаты убивают. Они убивают любого, кого приказали, и каждый раз, когда приказали. Сражения не выигрываются драками, они выигрываются убийствами. Враг, который может драться с тобой — не проблема. Враг, который может убить тебя — вот угроза. Кто из вас претендует на то, что он солдат?

— Я убил больше человек, чем можно сосчитать. Сэр. — Трост делает шаг вперед. — Согласно вашим рассуждениям, это делает меня солдатом.

— Как ты убил их? — спрашиваю я, нож вращается вокруг своей оси, стоя рукояткой на моем указательном пальце.

— Ты зарезал кого-нибудь из них?

— Нет, я никогда не резал человека, — признается он, — я использовал взрывчатку, газ и яд. Если бы мне пришлось драться лицом к лицу, это бы означало, что я раскрыт, и мое задание провалилось. А я никогда не срывал миссии.

— Ну, я уверен, что те три адмирала высоко ценили тебя, пока сдыхали, — усмехаюсь я.

— Миссия все равно была завершена. Обычно позволительно иметь несколько сопутствующих смертей, — хладнокровно заявляет он. Я фокусирую свое внимание на Стрелли и указываю на него ножом:

— А ты солдат, летный мальчик? — спрашиваю я. Он открывает свой рот, дабы ответить, но в этот момент я стремительно разворачиваюсь и швыряю нож в левую ступню Троста, пришпиливаю ее к полу. Он визжит и падает на пол. Схватившись за нож обеими руками, он выдергивает его и с лязгом роняет на пол в лужицу крови.

— Подрывник, ты снова забыл добавить "сэр", если так будет продолжаться дальше, я сделаю с тобой кое-что похуже! — рычу я на Троста.

— Ну, Стрелли? — спрашиваю я, оборачиваясь обратно к пилоту. — Ты солдат?