Геннадий Прашкевич - Дэдо (сборник) Страница 12

«По собственным формулам».

«Значит, в Москве уже есть школа, в которой ученики познают, ну, скажем так, не совсем традиционную физику?»

«Вы правильно поняли, – кивнул Джабраил. Он немного жалел академика. Он казался ему совсем старым. – Россия всегда шла своим путем. «Умом Россию не понять». Слышали про такое? У России особое предназначение, товарищ академик. Разумеется, – кивнул он, – есть у меня ученики. А то все говорят – школа Иоффе, школа Иоффе, школа Рождественского, школа Рождественского! Теперь все будут говорить – школа Джабраила!»

«Вы опасный человек», – намекнул академик.

«Это вы так говорите потому, что не понимаете моих формул и социальное происхождение у вас не то», – нашелся Джабраил.

– А я, Джабраил, между нами, вообще сел ни за что, – ответно открылся Семен ученому горцу. – Всего-то указал товарищу Буденному на некоторые принципиальные ошибки. Он умный человек, он должен был понять. Я думаю, он поймет. Тогда меня, конечно, отпустят.

Джабраил недоверчиво покачал головой:

– Якобы Колечкин тоже так говорит.

– А это кто? Почему он якобы Колечкин?

– Астроном, – пояснил горец. – Очень известный специалист. Разговаривает с людьми только при свидетелях.

– Почему?

– Никому не доверяет.

– И тебе не доверяет?

– Всем!

– Он в Москве живет?

– Жил.

– Уехал, что ли?

– Ну, считай, что уехал, – почему-то обрадовался Джабраил. – Как мы, в Соловки уехал. Здесь он где-то, встречал я его на этапе. Как астроному, дали ему пять лет с поражением прав.

– Контрреволюционная пропаганда?

– Молчи, молчи, – встревожено обернулся Джабраил. – Об этом не надо. Да и не об этом речь. Говорю же тебе, он астроном. – И пояснил. – Если честно, то сгорел Якобы Колечкин на том, что открыл малую планету.

– А это что? Очень плохо?

Таинственный у них получился разговор.

Джабраил пытался говорить понятно, Семен пытался понять.

Но понял так, что известный астроном Николай Егорович Якоби-Колечкин (настоящая его фамилия) сильно провинился перед страной. Три года назад поехал на Дальний Восток искать упавший метеорит, и там провинился.

Оказывается, узнал Семен, на Землю каждый день выпадает несколько тонн метеоритов и метеоритной пыли. Большая часть всего этого сгорает в атмосфере, остальное тонет в океанах или теряется в недоступных местах – в горах, в пустынях. Гораздо реже метеориты попадают в руки человека, тогда эти обломки кирпичиков вечности могут многое рассказать о строении Вселенной. О самых глубинных ее частях. России повезло, у нас огромная территория, волнуясь, объяснил Семену ученый горец. Таким сачком многое уловить можно. Специальный Комитет по метеоритам постоянно старается получить все, что попадает в руки случайных людей, но люди – глупые. Они не понимают, с чем имеют дело. Экое, мол, дело, еще один камень с неба упал! «С неба звездочка упала». Выбрасывают найденное, а то за бесценок продают кому-нибудь. Например, коллекционерам. А то, что по советскому закону все упавшее с неба принадлежит государству, они и не подозревают.

Отсюда все проблемы.

А вот Якобы Колечкину повезло: экспедиция наткнулась на осколки крупного разрушившегося при падении метеорита. Правда, с места находки Якобы Колечкин вернулся совсем один, все его спутники погибли в бурной горной реке, на которой перевернулась перегруженная лодка. Поиски, проведенные местными пограничниками, так ничего и не дали. Не нашли ни людей, ни груза.

Подозрительным профессором заинтересовались чекисты, и скоро выяснились очень даже интересные вещи.

Выяснилось, например, что отец Якобы Колечкина до революции был священником.

Больше того, дед Якобы Колечкина тоже когда-то был священником, лютым, приверженным, да и от разговоров самого профессора частенько несло ладаном и церковным маслом.

Впрочем, на коротком, но жестком следствии профессор спорить не стал, добровольно показал, что контрреволюционной деятельностью против Советской власти начал заниматься еще до революции и деятельность эта включала в себя как шпионаж в пользу Японии, так и активную помощь многочисленным белогвардейским бандитским формированиям. Находясь на Дальнем Востоке, злостный профессор не только передавал японцам найденные им осколки драгоценного метеорита, но и специально погубил на горной реке честных людей. А еще Якобы Колечкин написал в Лигу наций специальную петицию о том, что местное население очень желает господства японцев на всем Охотском побережье, а самим японцам пообещал вооруженную помощь. Вел энергичный астроном и яростную пораженческую агитацию. А еще постоянно сообщал японской разведке следующие важные сведения: где происходит охота на пушного зверя, такого как белка, лисица, выдра и медведь, и какое количество здесь добывается пушнины; где бывает самый хороший ход рыбы на Охотском побережье, понятно, с указанием времени года и с полным топографическим описанием береговой черты; о главных местах кочевья орочонского населения, об их количестве, о социальной прослойке, а также о количестве оленей, имеющихся у них; сведения топографического описания Охотского побережья и материковых глубинных пунктов с подробной легендой и особенностями климата, а также систематически освещал настроения местного населения, его отношение к Советской власти, выделяя скрытых и явных врагов народа.

С таким «астрономом» сильно и не церемонились.

Не чинясь, подписал он все листы многочисленных допросов.

Но после этого замкнулся, стал дичиться людей, даже коллегу физика Джабраила выслушивал только при свидетелях.

«При случае сведу тебя с Якобы Колечкиным, – пообещал Семену Джабраил. – Очень интересный человек, прожил богатую событиями жизнь. Сам хочу расспросить его подробно о времени, как о физическом понятии, он хороший спец, разговорится. Вот начнутся общие работы, я тебя с ним сведу».

Но общих работ не случилось.

Вместо общих работ в конце июля началась срочная переброска заключенных.

Куда везут, этого никто не знал. Но получилось, что с поезда всех з/к ссадили в виду ночных огней какого-то северного города, может, Мурманска. Под холодным ветром с моря загоняли на плашкоуты и под охраной вооруженных стрелков в полной тьме перевозили на борт черного, плохо освещенного парохода, огромного и еще более черного, чем сама ночь. Из трубы парохода летели густые искры, но сам он стоял на рейде неподвижно, только заглатывал зеков партию за партией.

Семен попал в твиндек правого борта.

Рассчитан такой твиндек на сто человек, а загнали туда двести.

Самый светлый просторный угол под единственным не задраенным наглухо иллюминатором (расположенным так высоко, что заглянуть в него не было никакой возможности) заняли блатные. Они курили, плевались, весело переругивались. Тех, кто пытался присесть рядом, гнали взашей. Скученная, забитая толпа жадно следила за тем, как урки, поплевывая, уминают хлеб с салом. Загнав врагов народа в твиндек, стрелки охраны совсем исчезли с глаз, наглухо задраив металлические люки над металлическими трапами. В переполненном помещении на некоторое время наступила неопределенная настороженная тишина. Зеки приглядывались друг к другу, пытались понять, кто есть кто, и что, собственно, происходит.

Семен с Джабраилом заняли нижние шконки.

Учитывая широкие плечи Семена и хмурый вид ученого горца, никто им в этом не препятствовал.

«Большой пароход, – покачал головой Семен. – Такому пароходу надо много угля. Погрузка долгая будет».

«А куда нас?»

«Наверное, в Сибирь».

«Это почему сразу в Сибирь?» – испуганно придвинулись к Семену ближние з/к. Врагам народа всегда интересно знать, как и где будет вестись их перевоспитание, в Семене они сразу признали опытного человека.

«Ну, как? – просто объяснил Семен. – Повезут нас, братки, сперва морем до Диксона, вот вам и Север. А там хоть до Курейки, хоть до Красноярска, хоть пешком, хоть на барже. А если только до Оби дойдем, высадят обживать Нарымские земли. Нас ведь выгоднее везти в трюмах. Пароход крепкий, бимсы усиленные. Видите стальные балки под потолком, это и есть бимсы. А уж обратно загрузят пароход хлебом и пушниной. Нас выгрузят, а пароход загрузят хлебом и пушниной. Раскулачат, значит, северных врагов народа!»

«Здесь воздуха мало, задохнемся», – послышались голоса.

Другие возражали: «Скорее замерзнем».

А Семена похлопали по плечу.

«Тебе чего?» спросил он маленького остролицего урку по кличке Шнырь, пробившегося сквозь толпу прямо к шконке Семена. Шнырь гримасничал, косил под дурачка, но внимательно ко всем приглядывался. Перед Семеном положил чистую тряпицу. Даже развернул ее, чтобы все увидели опрятный кусочек сала, луковицу и крупно порезанный, посыпанный солью хлеб.