Алексей Бобл - Астронавты. Отвергнутые космосом Страница 15

На обратном пути Бой-Баба смотрела в спины Тадефи и Живых. Какое-то неудобное, обиженное чувство сидело комом в горле. С чего вдруг? Живых ей как брат, с самого училища вместе летают. Не иначе гормоны играют, решила астронавтка и дала себе слово с утра пойти к Рашиду за секс-депрессантами.

Наутро болела голова и никого не хотелось видеть. Меньше всего медика — разве только для того, чтобы свернуть ему шею. Но, взглянув на часы, Бой-Баба заставила себя одеться и, прихватив договор страховки, отправилась в медблок. Таблетки им выдавали на честность, но еженедельный анализ крови все равно сразу выявил бы откосивших.

На корабле жизнь вошла в прежнее русло. Вдалеке раздавались голоса, окрики, команды Майера. Колотили чем-то тяжелым по металлу. Проходя мимо ближнего дока, она наткнулась на охранника. Взлохмаченная седая грива колыхалась над вскрытой решеткой пола у самого прохода. Дядя Фима светил фонариком и всматривался внутрь, щурясь, как будто что-то искал. Чуть подальше капитан с Йосом заводили автопогрузчик. Дядя Фима поднял вспотевшую красную физиономию и еле заметно подмигнул.

До медблока оставалось два шага, когда в сиреневом полумраке впереди нарисовалась нескладная фигура. Бортинженер Кок шел неловко, сжимая в руке аптечный пакетик с нарисованной на нем змеей, обвивающей чашу. Проходя мимо, Бой-Баба кивнула. Кок остановился и жестом велел остановиться ей.

— Я из медблока, — он помахал пакетиком. — Хотел с вами поговорить. Давайте отойдем.

Бой-Баба шагнула в сторону, освобождая проход. Бортинженер встал рядом, сгорбившись под скосом полукруглого потолка. Руки мяли пакетик.

— Вчера, когда вы с вашим другом выходили на поверхность планеты… — он помолчал. — В каком состоянии был Питер? Вся эта история с зараженным не произвела на него слишком тяжелого впечатления?

Бой-Баба усмехнулась:

— Тяжелого впечатления. На Питера. Я так не думаю. Но она, безусловно, произвела тяжелое впечатление на раненого поселенца.

Бортинженер нетерпеливо пожал плечами:

— Он не член нашего экипажа. И случившееся — исключительно его собственная вина. Он должен был дожидаться нашего прибытия с остальными на базе.

— Уж они-то дождались, — кивнула Бой-Баба. — Нашей помощи им мало не показалось.

— И это тоже их вина, — авторитетно заявил Кок. — Они должны были понимать, что мы ничем не можем им помочь. Инструкция по охране здоровья и безопасности категорически запрещает астронавтам контакты с любого рода инфекцией.

Бой-Баба посмотрела на него долго.

— И вам, — сказала она тихо, — их ни чуточки не жаль?

— Конечно, я им сочувствую, — уверенно подтвердил бортинженер. — Я же человек, у меня тоже есть сердце. Но интересы Земли должны быть на первом месте. Именно поэтому мы должны соблюдать инструкцию, чтобы не занести заразу на нашу родную планету.

Кок замолчал. Поколебался:

— Видите ли… Питер очень сильно изменился со вчерашнего дня. Он со мной не разговаривает. Он молчит и смотрит в стену. — Его голос задрожал, и он закрыл глаза рукой. — У него что-то на душе…

Ну, если у Питера после вчерашнего что-то есть на душе, то еще не все потеряно… Вслух же Бой-Баба сказала:

— Вы хотите, чтобы я с ним поговорила?

Кок заколебался, с сомнением оглядывая ее.

— Я не знаю, чему может послужить разговор с… э-э… работником техперсонала…

Бой-Баба смолчала.

— Но я подумал: возможно, вы знаете что-то, чего не знаю я… что привело его в такое состояние… Вы уверены, что он не контактировал с зараженным?

Бой-Баба покачала головой:

— Никто с ним не контактировал. Если бы контактировали, может, он бы жив сейчас был.

Взмахом головы Кок отмел такую вероятность.

— Я настаивал, чтобы он показался врачу. Питер, то есть. Просто чтобы исключить вероятность…

— Так пусть покажется. Я, кстати, сама сейчас спешу…

Но Кок уже увлекся любимой темой:

— Меня это тоже волнует. А при моем диабете, знаете ли, волноваться нельзя. Искусственные бета-клетки очень чувствительны к стрессу.

Бой-Баба вздохнула: бортинженер умел любую беседу свернуть на обсуждение «своего диабета», и команда давно с этим смирилась.

— Самое лучшее, — сказала она, — предложить Питеру заглянуть в медблок. Пусть Рашид его посмотрит, для вашего же успокоения.

Кок задумчиво смотрел на стену.

— Да, — наконец сказал он, — пожалуй, так и сделаем. Я скажу ему заглянуть в медблок. Просто чтобы, как вы говорите, исключить вероятность…

Он оглядел ее еще раз. Церемонно поклонился и, не говоря ни слова, пошел прочь, помахивая пакетиком с лекарствами.

Он мог сколько угодно им махать, но весь экипаж был в курсе, что Кок с Питером эти самые секс-депрессанты спускают в унитаз.

Стоя перед входом в медблок, Бой-Баба нажала кнопку вызова. Помедлила.

Обычно приходилось ждать, даже если над дверью горел зеленый огонек «свободно». Может, Рашид медицинскими познаниями и не блистал, но все свободное время проводил в лаборатории за экспериментами, изготовляя разнообразные препараты и изучая их под микроскопом. Он как-то поведал Бой-Бабе, что намеревается пройти конкурс для соискания должности научного работника в фармакологических лабораториях Общества Социального Развития. Все самое интересное в медицине, по словам Рашида, происходит именно там. Особенно их последние разработки по «неограниченному продлению жизни». Ну-ну…

Бой-Баба подождала еще. Нажала кнопку, раз, другой. Толкнула дверь, и та легко отъехала в сторону.

— Рашид? — громко произнесла Бой-Баба, еще не переступая порога.

Тишина. Из-за закрытой двери лаборатории доносился размеренный чмокающий звук. Бой-Баба вошла. Огляделась.

В кабинете вдоль стен стояли плотным рядом надежно запертые белые шкафы с большим красным крестом на дверцах. В центре — письменный стол с экраном монитора, деликатно повернутым к креслу больного, чтобы ему было видно, что именно медик вводит в базу данных. В углу за занавесочкой — кушетка и батарея медицинских приборов. Дверь в лабораторию.

И никого.

— Рашид? — Бой-Баба постучала в дверь лаборатории. — Можно? — Просунула в голову дверь. — Я за таблетками…

Никого. Может, он в гигиенблоке? Она подошла, постучала. Потянула ручку в сторону. В темноте забелел унитаз. Пусто.

Дверь, ведущая из лаборатории дальше, в блок консервации, была приоткрыта. Тихий размеренный чмок доносился именно оттуда. Может, он еще не встал?

— Рашид? — повторила она и шагнула за дверь.

Никого.

Поблескивающие нержавеющей сталью капсулы консервации, опутанные проводами и шлангами, стояли посреди помещения. Их окружали отключенные приборы искусственного поддержания жизни. В данный момент, тьфу-тьфу, в капсулах никого не было.

Когда она возвращалась из последней экспедиции, после аварии в ящиках лежал весь экипаж, кроме нее и Живых. Вдвоем, накладывая друг другу перевязки и жгуты, на одних болеутоляющих, они довели и посадили умирающий корабль.

И корабль посадили, и сами сели: за непредумышленное убийство и нарушение протокола по охране здоровья и безопасности. Потому что двоим из ребят после аварии даже консервация не помогла…

Бой-Баба протянула руку и погладила скользкую поверхность капсулы. Слез не было — ни сейчас, ни тогда. Она вообще по жизни нечасто плакала. Чего плакать — надо дело делать… причем именно тогда, когда другие разнюниваются.

Астронавтка медленно прошла по рядам, вспоминая. Тогда ей не только проститься с товарищами не дали — она вообще до следствия так и не узнала, кто из них жив, а кто нет. И конечно же в их смерти была виновата только она. Как капитан. Их долг был подчиняться ее приказу. Она и не спорила со следователем. Да — приказала своему экипажу идти на смерть. Что еще говорить?

Только, если бы пришлось прожить тот день еще раз, зная заранее, что весь экипаж вернется в ящиках консервации, она бы все равно отдала тот же самый приказ: спасать команду чужого корабля…

Медленно вернулось сознание того, что она стоит как столб и что-то шепчет. Бой-Баба ухватилась за край ящика и огляделась вокруг себя.

Черная тень в углу привлекла ее внимание. Она пригляделась. Может, медик там за каким-нибудь столиком диссертацию кропает, а заодно и наблюдает ее неадекватное поведение? Чтобы потом доложить по инстанциям о ее психической неустойчивости и синдроме вины? Это вам не пять лет условно и разжалование в техперсонал. С такой записью в медкарте спишут подчистую, даже сортиры чистить в лунных отелях не дадут.

Она осторожно прошла за угол.

— Рашид?

Тишина.

— Рашид?

Медик не ответил.

Бой-Баба повернула голову.

Он все еще был там. В капсуле.