Андрей Ливадный - Туманность Ориона Страница 20

Мне страшно, но признаться в этом вслух было бы непростительной ошибкой, безумием.

Смотрю в глубочайшую чернь пространства за бортом корабля, где нет ни одного проблеска, и невольно думаю: «Быть может, тут обитал библейский Дух, до того момента, как им была произнесена историческая фраза: Да Будет Свет…»

Очевидно, мистицизм, некий подсознательный страх перед неведомым, необъяснимым, заложен очень глубоко в нашей сущности, если его не смогли убить века техногенной эволюции сознания. Когда-то мы безоглядно верили в наличие высшего существа, нас создавшего, потом, после первого полета в космос, заглянув за фиолетовую синь стратосферы Земли, мы увидели, что там никого нет, и успокоились на позициях научного материализма – ан нет, господа… Я повторяюсь, что никогда не верил ни во что сверхъестественное, но…

Смотрю в окружающее нас Великое Ничто, и мне кажется – если удастся вырваться отсюда, никогда уже не смогу ответить однозначно – есть Он на самом деле или нет?

Это место подавляет. Безумно хочется назад, к звездам.

13 ноября 2207 года. 8:08.

Ухожу на мостик. Десять минут до начала реакции синтеза гелия.

13 ноября 2207 года. 14:47.

Мы вырвались!

Мне казалось, я сойду с ума, когда мертвенный свет двигательных установок подсветил экраны обзора, нарушив тягостный покой безвременья данного места.

Звездные энергии выкачивались из наших реакторов на протяжении пяти с половиной часов – окажись по вектору двигателей планета, схожая с Землей, она бы превратилась в шлак или попросту испарилась в этом аду.

Пять с лишним часов окружающая нас необъяснимая метрика глотала потоки энергии, но потом все же не вынесла подобного надругательства, столь грубого и мощного, что это пришлось ей не по вкусу, и нас опять, опять потянуло в головокружительный переход. И в самый критический момент, когда «Альфу» начало затягивать в чернильный всплеск, в моей голове мелькнула мысль: а что, если это не возвращение, что, если нас тянет еще глубже, в пучину страшной аномалии пространства?

Я не успел толком испугаться.

Вокруг вспыхнул нестерпимый свет, а затем…

Затем мы увидели красноватое мерцание звезд.

13 ноября 2207 года. 18:10.

Наша радость была безмерной, но недолгой.

Мы в трехмерном космосе, но где, а главное – какой ценой?

Не могу отделаться от ощущения пирровой победы над аномалией пространства и времени.

«Альфа» вернулась в метрику привычного континуума, но мы оказались в совершенно неприглядном месте.

Я сознательно употребил этот термин «неприглядном», потому как моя прямая обязанность думать прежде всего о жизнях экипажа и пассажиров корабля. Я не ученый, чтобы испытывать эйфорию по поводу произошедшей с нами немыслимой астрофизической коллизии, а с точки зрения выживания данное место является именно «неприглядным».

Нас вышвырнуло в недра газопылевой туманности. Вокруг – красноватый свет, он полыхает со всех сторон, течет, переливается многими оттенками, и сквозь эту муть просвечивают багряные звезды.

Пусть люди не говорят потом, что космос двухцветен. Нет, здесь присутствуют такие краски, что и не грезились художникам Земли.

Мы попали в пространство, где из газа и пыли рождаются новые звезды – они пылают вокруг нас неимоверными, фантастическими факелами, и их излучение заставляет светиться наполняющую пространство газопылевую взвесь.

Прямо по курсу «Альфы» лежит участок более или менее чистого пространства. Астрономический отдел тут же пояснил факт его существования: звезда, вокруг которой образовалась свободная от газа и пыли прослойка, «недавно» пережила свое перерождение, превратившись из мутно-красного гиганта в сияющий голубой карбункул. В ее недрах сгорел весь водород, и тогда там начались реакции горения гелия с образованием следующего элемента таблицы Менделеева. Это произошло примерно три миллиона лет назад. Перерождение звезды сопровождалось катастрофической вспышкой. Красный гигант превратился в голубого карлика, а его тускло-красная непомерно распухшая водородная оболочка под давлением ударивших изнутри световых потоков была изринута в космос в виде расширяющейся планетарной туманности.

Сорванная атмосфера звезды расширялась со скоростью света, одновременно остывая. Она унеслась прочь, смешалась с газопылевыми облаками окружающей нас туманности, оставив после своего расширения лишь один след – прослойку свободного от газа и пыли пространства непосредственно вокруг переродившегося светила.

Сейчас вектор движения «Альфы» направлен именно к ней – горячей голубой звезде, пережившей свое второе рождение совсем недавно по меркам галактического времени.

Остается выяснить, есть ли в ее системе планеты, и если да – то насколько они пригодны для жизни.

14 ноября 2207 года. 20:05.

Боюсь, что мы обречены.

Мысль о подобном исходе возникла сразу, как только стало понятно, что «Альфа» вышла в трехмерный космос внутри зоны расширения планетарной туманности.

Звезда, которая пережила гелиевую вспышку, не могла оставить ничего живого вокруг себя, и я опасаюсь, что зондирование обнаруженных планет только подтвердит этот предварительный вывод.

Планет три. Система их расположения сложная, непривычная. Непосредственно вокруг звезды вращается газовый гигант тускло-коричневого цвета. По внешнему виду он сильно похож на наш Юпитер. Думаю, что и по внутреннему строению – тоже.

Две другие планеты являются его спутниками. Они не могут быть названы лунами: слишком велика их масса, у обеих присутствует атмосфера, и, вероятно, не так давно на одной из них существовала жизнь – линии кислорода просматриваются на спектрографах, когда направляешь прибор на самую кромку атмосферы второго спутника, туда, где лучи звезды проникают сквозь нее, заставляя газ испускать характерные для его химического состава вторичные излучения.

Эта планета отливает знакомой, щемящей сердце голубизной. Атмосфера же первой – прозрачная, разреженная, и в телескопы сквозь нее просматривается мертвое, безводное пространство.

17 ноября 2207 года.

Наше положение ухудшается. Несколько дней было не до записей – мы продолжаем терять энергию, – два гиперпространственных перехода истощили запас активного вещества, и захват водорода с помощью электромагнитных уловителей уже не может пополнить критического дефицита активной массы для реакторов термоядерного синтеза. Кое-как перебиваемся, используя резерв обыкновенных цепных реакторов, основанных на принципе расщепления ядер урана; техники разворачивают секции солнечных батарей, но толку от этого пока что мало – звезда все еще неимоверно далеко, до нее миллиарды километров, а мы не в состоянии включить установку основной тяги. Даже развести суппорта в исходное положение – и то задача непосильная при образовавшемся энергетическом дефиците.

Все на борту ходят усталые, злые. Людей можно понять – позади борьба за выживание корабля, впереди полная неизвестность. Если второй спутник газового гиганта окажется так же безнадежно мертв, как первый, то у нас останется только один выход – углубиться в саму туманность, пополнить при помощи электромагнитных уловителей пустые водородные емкости и еще раз попытаться включить главный привод. Я понимаю – это приведет к новому прыжку, еще одному запредельному испытанию психики и техники, но не умирать же тут, сложа руки, посреди чуждого пространства? Я уже не упоминаю о степени ответственности перед теми, кто заточен в тиши криогенных модулей. Естественно, мы помним о них и будем бороться, пока в накопителях «Альфы» остается хотя бы один эрг.

Высокие, красивые, и… страшные слова.

Страшные потому, что они – реальность. Нам осталось либо бороться до конца, либо умереть.

19 ноября 2207 года. 2:05.

Сегодня очень плохой день.

С утра выслушал доклады энергетиков, просмотрел расчеты и понял: пока работают криогенные модули, «Альфа» будет необратимо агонизировать. Если мои записи читает не специалист, то поясню: энергетика корабля рассчитывалась для длительного равноускоренного движения, когда работают основные реакторы и часть их мощности отводится на обеспечение криогенных отсеков. Сейчас установки термоядерного синтеза мертвы. Они остыли, потому что во время борьбы с аномалией космоса нами исчерпано все активное вещество, остался лишь аварийный запас, которого хватит на одно короткое включение маршевой тяги, а пятьсот тысяч криогенных камер и связанных с ними комплексов жизнеобеспечения – это слишком большая нагрузка на аварийные реакторы, и они не справляются с ней.

Я оказался перед дилеммой: либо отдать приказ использовать неприкосновенный запас активной массы на рывок к планете, либо отказаться от крейсерского ускорения и питать за счет резерва камеры низкотемпературного сна.

Поговорив с инженерами, я понял, что зря думал о возможности выбора. Специалисты сумели доказать мне, что запаса активного водорода все равно не хватит на несколько месяцев питания криогенных установок.