Олег Авраменко - Реальная угроза Страница 22

— Адмирал, сэр!

Мы запоздало повернули головы в нужном направлении и увидели стоявшего у окна пожилого мужчину в белой адмиральской форме, с пятью звёздами на сверкающих золотом погонах. Ему было уже под семьдесят, его прежде тёмные волосы почти полностью покрыла седина, но я не мог не узнать его, даром что в последний раз мы виделись семнадцать с лишним лет назад…

— Благодарю вас, полковник, — прозвучал, словно эхо из моего беззаботного детства, такой знакомый и родной мне голос. — Снимите с них наручники и оставьте нас втроём.

— Сэр, вы уверены, что…

— Да, я уверен. Действуйте.

— Слушаюсь, сэр.

Григорьев освободил наши руки от «браслетов» и, козырнув напоследок, молча удалился.

Адмирал отошёл от окна и приблизился к нам. Взгляд его серо-голубых глаз перебегал с меня на Топалову и обратно. Я стоял, как вкопанный, не в силах собраться с разбегающимися мыслями. Мой разум всё ещё отказывался принимать тот факт, что мой отец, гросс-адмирал Бруно Шнайдер, которого я многие годы считал погибшим, чью могилу видел воочию, на самом деле пребывает в добром здравии. Я, впрочем, всегда знал, что под надгробной плитой лежит не урна с пеплом, а запаянная капсула с горстью космической пыли — так было принято поступать, когда корабль погибал в вакууме и вместе с экипажем превращался в сгусток чистой энергии. Но прежде никто не подвергал сомнению тот факт — вернее, как теперь выяснилось, видимость факта, — что отцовский крейсер был уничтожен в апертуре глубинной бомбой…

— Можете поверить, я действительно жив, — заговорил наконец он. — Это не мистификация. А вот моя смерть была инсценирована. Я был вынужден так поступить, когда стало ясно, что наше восстание обречено. Если бы меня арестовали, многие горячие головы до последнего боролись бы за моё освобождение. Я не хотел напрасных и бессмысленных жертв, а известие о моей гибели быстро положило конец кровопролитию. — Отец умолк и снова смерил нас жадным взглядом. — Нет, надо же как получилось! Просто поразительное стечение обстоятельств — вы оба оказались на одном корабле. Фаулер даже не подозревает, что вместо одного подарка прислал мне сразу два.

Вдруг Топалова шагнула вперёд и наотмашь ударила отца по щеке. Он принял этот удар стоически, даже не попытавшись уклониться.

— Значит, ты в курсе, — произнёс он. — Что ж, это к лучшему. Отпадает необходимость в длительных объяснениях. В своё оправдание я могу сказать, что до вчерашнего дня ничего не знал о тебе. Лишь просматривая списки экипажа фрегата, я увидел твою фамилию, потом затребовал твоё личное дело, сверил даты и всё понял… Всё, кроме одного: почему твоя мать ничего мне не рассказала?

— Потому что она была гордая женщина, вот почему! — ответила Топалова с ярость в голосе. — Она считала унизительным удерживать тебя таким образом. Ведь ты не собирался на ней жениться, для тебя ваша связь была лишь мимолётным приключением. В то же самое время ты обхаживал дочку тогдашнего начальника генштаба. Вот это было для тебя серьёзно: благодаря браку с ней ты сделал быструю карьеру и за восемь лет из командора стал вице-адмиралом. А когда твой тесть ушёл в отставку, ты поспешил отправить в отставку и его доченьку, потому что без памяти был влюблён в молоденькую актрису… бедняжку. Она пострадала из-за тебя больше, чем остальные женщины, которым ты испортил жизнь. И к твоему сведению, я рада, что не ношу твою фамилию, что никто не знал, чья я дочь!

Возможно, вы сочтёте меня тугодумом, но я только сейчас сообразил, о чём идёт речь, и от этого неожиданного открытия нервно закашлялся. Топалова — хотя нет, какая уж тут Топалова, просто Яна, моя сестра, — повернулась ко мне и сжала мои руки в своих руках.

— Да, Алекс, этот человек мой отец. Увы. Я… я очень хочу надеяться, что ты не станешь презирать меня. Это очень важно для меня. Ты мне как брат, и я… — Она осеклась, и её глазах отразилось изумлённое понимание. — Так ты…

— Да, — сказал я. — Не «как брат», а просто брат. Сводный. У нас с тобой общая беда — мы дети одного отца.

И тут Яна отколола номер, которого я от неё никак не ожидал — она грохнулась в обморок…

Спешно вызванный отцом доктор констатировал у Яны шок в результате сильного нервного напряжения и возможного недосыпания. Со своим диагнозом он, что называется, попал в точку: сначала изматывающий полёт сквозь аномалию, потом захват корабля, плен, а на десерт — встреча с родственниками. Врач не рекомендовал приводить её в чувство, а наоборот — сделал укол, который перевёл её обморочное состояние в крепкий, здоровый сон. Отец распорядился отвезти Яну к себе домой и не оставлять её без присмотра.

Когда суматоха, вызванная этим происшествием, улеглась, и мы остались в кабинете вдвоём, он сказал:

— Ну, теперь мы можем спокойно поговорить.

— А стоит ли? — усомнился я. — Имей в виду: я не собираюсь бросаться тебе на шею.

Отец вздохнул:

— Да, я понимаю. И всё-таки… всё-таки меня огорчает твоя враждебность. Видать, тебе здорово промыли мозги за эти годы.

— Никто мне ничего не промывал! — возмутился я. — Ты вряд ли поверишь в это, но со мной даже не проводили «воспитательных работ». Только в самом начале, когда меня обучали моей «легенде», мне объяснили, зачем нужно сменить мою фамилию и говорить всем, что мои родители погибли в катастрофе. Причём объясняли очень мягко и тактично, не пытались внушить мне, что ты фашист, никто и словом не обмолвился, что по твоей вине погибло много людей. Напротив, меня предупредили, что о тебе будут рассказывать много плохого, но это всё неправда, однако я должен молчать и не возражать, чтобы не выдать себя, иначе меня станут обижать. Какое-то время я в это искренне верил, тем более что порой мне встречались люди, которые восхищались тобой, считали тебя героем. Но постепенно я сам во всём разобрался и понял, кем ты был на самом деле.

— Вот именно! Об этом я и говорил. Тебе дали начальную установку, запрограммировали твоё мышление и тем самым предопределили те выводы, к которым ты якобы сам пришёл. Старый, как мир, приём: чтобы убедить в чём-то ребёнка, нужно не запугивать его, не навязывать ему своё мнение, а покорить его притворной добротой и сердечностью. Тебя просто купили, сынок. Купили мягким и деликатным обхождением, демонстративной заботой о тебе, щедрыми карманными расходами, теми деньгами, которые лежали на твоём счету в ожидании твоего совершеннолетия.

Я хотел было возразить, что не в деньгах дело, что у меня есть своя голова на плечах, что я привык жить своим умом… Однако я промолчал, так как понял, что всё это бесполезно. Я плохо помнил свои детские годы, но кое-что, связанное с отцом, крепко врезалось в мою память. В частности то, что он всегда был убеждён в собственной правоте. Моей маме (не говоря уже обо мне) ни разу не удавалось его переспорить, хотя он часто ей уступал — но при этом обязательно давал понять, что просто подчиняется женскому капризу. Для него существовали только две точки зрения — своя и неправильная.

— Я бы давно забрал тебя к себе, — между тем продолжал отец. — Но у меня не было возможности. Первый год после неудавшегося восстания наш корабль странствовал по космосу, избегая любых населённых планет. Я ждал, пока на Октавии спадёт напряжение, а агенты эриданских спецслужб перестанут рыскать по космопортах всех миров в поисках сбежавших повстанцев. Во время этих странствий мы наткнулись на Ютланд. Это произошло по чистой случайности. Ребята из моей команды начали маяться от безделья, и я решил, что им будет полезно поиграть в Астроэкспедицию — Дальний Космос привлекает романтикой своей неизведанности. Когда нам встретилась эта реликтовая аномалия, мы решили не огибать её, а пересечь из конца в конец — просто так, ради спортивного интереса. Ну и обнаружили Ютланд. Некоторое время мы потратили, чтобы утвердиться здесь, потом я связался с людьми на Октавии, в чьей верности не сомневался, и одним из первых моих распоряжений было разыскать тебя. Но оказалось уже поздно — тебя надёжно спрятали и замели все следы.

— Значит, мне крупно повезло, — сказал я с вызовом. — Вот ты бы точно промыл мне мозги и постарался вырастить из меня своё подобие. А так, слава богу, я уже взрослый, и тебе меня не сломать.

Отец присел в кресло и облокотился на стол.

— Я не собираюсь тебя ломать, Алекс, — устало ответил он. — Будь таким, какой ты есть. Будь самим собой. А мне достаточно, что ты мой сын и что теперь ты со мной.

— Должен сказать, не по своей воле, — произнёс я, распаляясь. — А если бы меня спросили, я бы ответил, что знать тебя не хочу и видеть не желаю. После того, что ты сделал… Я говорю не только о твоём путче, а прежде всего о маме, которую ты убил. Да, именно ты её убил! Она покончила с собой, потому что считала тебя погибшим. Она бросила меня и ушла к тебе… то есть, думала, что уходит к тебе. А ты… ты остался в живых! Я не понимаю, как ты мог жить дальше с такой тяжестью на душе. Я бы на твоём месте застрелился.