Олег Авраменко - Реальная угроза Страница 23

Отец со вздохом поднялся.

— Боюсь, сейчас у нас не получится толкового разговора. Ты слишком взвинчен, тебе нужно отдохнуть и успокоиться, смириться с мыслью, что я жив. Тебя отвезут ко мне домой, располагайся там — отныне это и твой дом…

Я гордо вскинул голову:

— Мне ничего не нужно от тебя. Прикажи отправить меня в тот лагерь, где держат остальных наших.

— Нет, сын, — ответил он властно. — Ты будешь жить в моём доме. Так я решил, и так оно будет. На Ютланде моё слово закон, привыкай к этому. А насчёт своих товарищей с корабля не беспокойся — их скоро освободят. Проведут с ними собеседование, подыщут каждому работу по специальности, обеспечат жильём… Вижу, ты не веришь мне. Как хочешь. Но через несколько дней сам в этом убедишься. Как раз о трудоустройстве экипажа я и собираюсь говорить с Павловым, Томассоном и Крамером. На нашей планете для всех найдётся достойное место. Кстати, ты ни о чём не хочешь попросить меня?

— Нет, ни о чём.

— А зря. Насколько мне известно, у тебя есть две девушки. Здесь это считается в порядке вещей. Если хочешь, я немедленно распоряжусь доставить их к тебе. Ну как?

Я промолчал, крепко сжав губы и отчаянно борясь с желанием сказать «да».

— Воля твоя, — так и не дождавшись ответа, пожал плечами отец. Он протянул было руку, чтобы нажать кнопку вызова, но в сантиметре от неё остановился и задумчиво посмотрел на меня. — И ещё одно, Алекс. Это касается твоей матери… Она не совершала самоубийства, её убили «эсбешники».

— Ты лжёшь! — воскликнул я.

— У меня есть все доказательства. Медицинское заключение, материалы служебного расследования с грифом высшей секретности. Твоя мать, моя жена Мэган, умерла ещё за день до того, как я инсценировал гибель своего корабля.

— Нет! Нет… — Я почувствовал, как у меня подкашиваются ноги. — Это фальшивка!

Отец обошёл стол и крепко схватил меня плечи.

— А ты сам подумай, сын. Ты должен помнить свою мать. Должен помнить, как сильно она тебя любила. Разве могла она бросить тебя? И разве могла она убить вместе с собой ещё не родившегося ребёнка — твою сестру, которая так и не появилась на свет…

4

Когда я проснулся, за окном уже смеркалось. Я лежал на диване одетый, а рядом на столе светился голографический экран включённого компьютерного терминала.

Мне понадобилось несколько секунд, чтобы разогнать остатки сна и вспомнить предшествующие события. Когда меня привезли в отцовский дом, я, отказавшись от обеда, сразу поднялся на второй этаж, где мне уже приготовили спальню и кабинет, засел за компьютер и стал просматривать полученные от отца материалы. Я изучал их долго и внимательно, пока у меня не заслезились глаза — не столько от усталости, сколько от горя и гнева. В конце концов я сдался, прилёг на диван, чтобы тихонько всплакнуть и тем самым хоть немного заглушить свою боль, но вместо этого заснул. И проспал, судя по настенному хронометру, добрых пять часов.

Поднявшись, я кое-как разгладил свою помятую одежду, затем с минуту простоял в нерешительности, глядя то на дверь, то на экран терминала. В итоге я выбрал первое и вышел из комнаты.

В холле я застал Яну, сидевшую в кресле с какой-то книгой в руках. В отличие от меня, она была одета не форменные брюки и рубашку, а в домашнее платье тёмно-синего цвета.

Увидев меня, Яна отложила книгу в сторону, поднялась с кресла и как-то нервно улыбнулась.

— Привет. Полчаса назад я заглядывала к тебе, но ты спал, и я решила не беспокоить тебя.

Она подступила ко мне, робко протянула руку и погладила меня по щеке. Её глаза лучились нежностью.

— Алекс, братишка… Я ведь с самого начала, с первого же дня чувствовала это… чувствовала, что мы не чужие друг другу…

Я обнял её и зарылся лицом в её волосах.

— Где же ты была все эти годы? Мне тебя так не хватало.

— Знаешь, — заговорила Яна, положив голову мне на плечо. — Когда ты был ребёнком и жил со своей семьёй, я ненавидела тебя. Ненавидела из зависти — потому что у тебя был отец, а у меня — нет. Но в глубине души я… да, я любила тебя. Я не лукавлю, Алекс. После путча я пыталась разыскать тебя, честное слово. Но что я могла сделать одна, шестнадцатилетняя школьница? А обращаться к кому-то за помощью я не рисковала — в то время я мечтала о военной карьере и боялась выдать себя… Ну, ты сам понимаешь, что тогда бы меня ни за что не приняли в Норд-Пойнт.

— Не нужно оправданий, Яна, — сказал я. — Ты бы всё равно меня не нашла. Сама или с чьей-либо помощью. Если отцовские сторонники не смогли — а некоторые из них до сих пор занимают высокие должности в армии и флоте, имеют доступ к секретным материалам… — Тут голос мой сорвался на всхлип.

Яна быстро подняла голову и встревоженно посмотрела на меня.

— Что с тобой? Ты так побледнел.

Я выпустил её из объятий и сел в ближайшее кресло.

— Отец мне дал кое-какие документы. Я бы очень хотел, чтобы они оказались фальшивкой, но… боюсь они подлинные. В них говорится о моей матери. По официальной версии она умерла от передозировки наркотиков в состоянии аффекта…

— Я знаю об этом, — произнесла Яна, присаживаясь на подлокотник кресла. — Но ты сказал: «по официальной версии». А разве не так?

— Наркотики были… но специфические. Во время допроса сотрудники армейской безопасности вкололи ей «сыворотку правды» — рассчитывали вытянуть из неё имена тайных приверженцев отца в правительстве и генштабе. Они даже не потрудились провести тест на аллергические реакции. А мама была беременна… и умерла…

— Боже!.. — прошептала потрясённая Яна.

— Тогда я был ребёнком и многое забыл, — продолжал я. — Но теперь я вспомнил, как незадолго до путча мама спросила, хочу ли я маленькую сестричку. Я ответил, что да, и она, поцеловав меня, сказала, что в следующем году сестричка будет… А вскоре после этого всё началось. В последний раз я видел отца, когда он перевёз меня и маму в другое место. Видно, считал его надёжным убежищем, но просчитался. Через несколько дней явились люди в военной форме и забрали нас. Потом была неуютная комната с кучей некрасивых игрушек и были строгие женщины, которые всеми силами старались вести себя как заботливые тётушки. Я много плакал, хотел видеть маму, но мне говорили, что она заболела и сейчас к ней нельзя. А потом… потом мне сказали, что отец и мама умерли. Дальше всё как в тумане — больница, люди в белых халатах, уколы… Единственно я хорошо запомнил молодую докторшу с красивым добрым лицом. Она действительно была добрая, она подолгу со мной говорила, и после бесед с ней мне становилось легче. Наверное, она была психологом. Именно она постепенно приучила меня к мысли, что мама покончила с собой из-за гибели отца. Я думаю, она сама искренне верила в это. И я поверил… И все эти годы незаслуженно осуждал маму за то, что она бросила меня!

Яна погладила меня по голове.

— Я даже не знаю, что сказать, Алекс, — растерянно проговорила она. — Всё это так… ужасно. Если только это правда…

— Это правда. — Я встал и медленно прошёлся по комнате. — Самое страшное, что это правда. Я прекрасно понимаю, с какой целью отец дал мне эти документы. И отдаю себе отчёт в том, что он, похоже, добился своего. Но правда остаётся правдой, даже если ею манипулируют в своих интересах. Теперь я не знаю, на каком свете нахожусь. С одной стороны — отец, который семнадцать лет назад едва не ввергнул Октавию в гражданскую войну, потом бежал, захватил власть над этой захолустной планетой, но явно не намерен останавливаться на достигнутом, а копит силы для реванша. С другой же стороны — моя родина, хладнокровно убившая мою мать… Нет, Яна, не возражай. Ублюдки, совершившие это преступление, состояли на службе у государства. А наше либеральное и справедливое государство не привлекло их к ответственности, не было ни суда, ни наказания, было проведено лишь служебное расследование, которое попросту замяли. Следовательно, государство взяло на себя всю ответственность за это преступление.

— Государство — но не страна, — заметила Яна. — Не планета со всем её населением.

— Вот именно! Этого и хотел мой отец — чтобы я провёл разделительную черту между страной и государством и возненавидел последнее. Чтобы встал на его точку зрения — Октавии нужна другая власть. Но он кое-что не учёл. Для него демократия — пустой звук, а я принимаю её всерьёз. В демократической стране народ сам выбирает себе правительство и несёт ответственность за все его действия. И если избранное народом правительство безнаказанно убивает своих граждан, значит в этом повинен весь народ. Поэтому я и говорю: мою мать убила моя страна! Теперь я ненавижу Октавию, у меня больше нет родины…

Яна промолчала.

Примерно через час дворецкий, мистер Эпплгейт, пригласил нас к ужину и сообщил новость, которая нам с Яной доставила большое облегчение — из-за загруженности делами отец решил остаться ночевать в правительственной резиденции. По словам Эпплгейта это случалось довольно часто.