Эдвин Табб - Ветры Гата Страница 22

Ливень немного ослаб, раскаты грома сдвинулись к морю, молнии вспыхивали теперь не прямо над головой.

Дюмарест споткнулся и упал, тяжело рухнув в грязь, чувствуя, как жижа брызнула в глаза и рот. Он перевернулся лицом вверх, так чтобы неистовый ливень смыл с него грязь, и опять перевернулся вниз, чтобы вздохнуть. Он посмотрел на то, обо что споткнулся.

Он внимательно смотрел на парня, почти что мальчика, того, кто путешествовал вместе с Симом и старухой. Он был мертв.

Возможно, он захлебнулся, застигнутый бурей, не зная, как спасти свою жизнь. Он лежал навзничь. Его лицо под пеленой дождя было очень бледным, его тонкие руки скрестились на животе, губы были раскрыты, волосы слиплись в темное пятно на лбу. Дюмарест протянул руку и повернул его голову, ожидая вспышки молнии, перед тем как повернуть ее в другую сторону.

Небо раскололось с мертвенным сиянием фиолетовой вспышки и он очень отчетливо увидел маленькое красное пятно на щеке мертвеца, рядом с ухом, чуть ниже виска.

Пятно, которое могло быть нанесено ударом тяжелой иглы.

Дождь прекратился, в тишине рокотал далекий гром. Молнии сверкали на горизонте сияющей паутиной. Далеко на западе вибрация планеты бросила стену холодного воздуха под тропическую жару солнца. Термодинамический баланс атмосферы начал изменяться. Также далеко на востоке холодная масса замерзшего воздуха начала двигаться, влекомая перепадом давления. Она ускорялась по мере движения, стремительно проносясь над мерзлотой ночной стороны планеты к теплу солнца. Она пронеслась над равнинами льда и айсбергов и обрушилась вниз на горы. Воздух ударил в препятствие и стал перетекать через него, устремляясь вверх и над горами, прорываясь через трещины и расщелины, омывая изъеденные и обветренные камни и кристаллы, обрушиваясь на них всей силой.

Воздух наполнился роем звуков.

Призрачных звуков. Удаленные трели труб, жалобный плач струн, удары сердца в грохоте барабана. Все звуки были перемешанные и неясные, тонкие и невпечатляющие.

Ветер подул сильнее.

И мертвые встали, чтобы заговорить вновь. Дюмарест поднялся с того места, где сидел над телом, вокруг него проплывал поток голосов, какофония звуков, звуковые колебания, которые покрывали и намного перекрывали весь слышимый диапазон. Он услышал свое имя, повернулся и ничего не увидел. Он уловил отзвук чьего-то смеха, многосложные ругательства, высокий плач ребенка. Он закрыл глаза.

Звуки тотчас стали громче. В его ушах раздавалось бормотание множества голосов, и среди этого бормотания знакомый голос поскребся гибкими пальцами в двери его памяти.

– Твоя очередь следующая, Эрл. Удвой ставку – я хочу отпраздновать.

– Карсон!

– Не будь дураком, Эрл, почему бы не остепениться сейчас, когда есть возможность; мой совет – сделай это, иначе будет слишком поздно.

– Карсон! – Дюмарест открыл глаза, почти ожидая увидеть знакомую фигуру человека, с которым он путешествовал по десяткам миров. Карсон, который слишком часто играл со смертью и пять лет как погиб.

Но никого не было, только горы, ветер и тонкие волны безошибочно узнаваемых голосов. Эти голоса смешивались с криками остальных людей, путешественников и туристов, которые вышли из своего прикрытия и стояли в трансе, околдованные ветрами Гата.

Он вновь закрыл глаза – так иллюзия была полнее. Теперь голоса были чистыми и сильными, раздающимися из ветров, которые проносились над его головой. Много голосов. Некоторые принадлежали тем, кто пытался убить его, некоторые тем, кого убил он. Мойдор, усмехаясь, произнес свой вызов, Бенсон с завистью что-то бормотал. Он слышал злобный свист фигрии, горячий хлопок лазера. Прошлое раскрылось перед ним, и все давно умершее стало реальностью:

Старый капитан, который сжалился над испуганным, перетрусившим мальчишкой.

– Вот что, сынок, ты должен пообещать никогда никому ничего не рассказывать об этом. Никогда не упоминай об этом, никогда не упоминай подробности. Если ты нарушишь обещание, это будет стоить мне жизни. Ты понимаешь, насколько это важно?

Это обещание он выполнял до сих пор, и сейчас нарушил его только отчасти. Но человек должен знать, как найти дорогу к своему дому.

Другие голоса – грубые, нетерпеливые, некоторые вызывающие. Ошеломляющая смесь звуков, содержащая в себе голоса всех, кого он когда-то знал. И один голос, согретый любовью, шепчущий с нарастающей страстью, разрывающий его сердце болезненными воспоминаниями: «Милый… Милый… Милый…»

– Нет!

Он рывком открыл глаза. Прошлое мертво, и она мертва, пусть так и будет. Но желание было слишком сильным. Вновь услышать ее, волнующие слова ее любви, вновь почувствовать радость прошлого и согреть душу ласковой памятью…

Он яростно потряс головой. Голос был соблазном, пустой бесплотной иллюзией без какого-либо смысла, духом из прошлого, который родился в его собственной голове из тех воспоминаний, которые невозможно было вытравить. Теперь он мог понять смысл предостережения Мегана. Сколько людей бежало здесь к своей смерти, полагая, что они бегут в объятия своих друзей, родных, любимых?

Или свалилось с обрыва, убегая от воображаемой опасности, которая свела их с ума?

Он скрипнул зубами, пригибаясь под усиливающимся встречным ветром. На равнине царила суматоха. Люди зачаровано слушали музыку невидимых оркестров. Некоторые шли как во сне, по их лицам текли слезы. Другие ругались или спорили с пустотой. Они стояли, освещаемые вспышками удаленных молний, беспомощные во власти своих иллюзий.

Ветер усиливался.

Высоко на горе молодой человек проверил свои приборы и почувствовал растущую силу ветра. Он ничего не слышал, все звуки убивали плотно вставленные в его уши затычки, но он был любопытен. Приборы почти не требовали его внимания. Было сомнительно, что он когда-нибудь еще раз посетит Гат. И если он послушает ветер, совсем недолго, об этом никто никогда не узнает.

Он вытащил беруши, и услышал, и закричал, и упал, пролетел десятки метров вниз, разбился насмерть.

Внизу на равнине принц Эмменед побледнел, когда в его голове зазвучали голоса, резкие, обвиняющие, слова давно убитых мужчин и рыдания давно забытых женщин. Он закричал, и на его крик прибежал врач, давно оглохший старик. На его гладком лысом черепе поблескивали электроды аппарата механического слуха.

– Голоса! – пронзительно закричал принц. – Эти голоса!

Врач прочитал крик по движению его губ. Когда ветер в первый раз принес свое наслаждение и боль, он отключил свои механические уши и теперь догадался, что тревожило его хозяина.

– Думай о приятных вещах, – предложил он. – О вздохах женщин, о смехе детей, о песнях птиц.

– Дурак! – прорычал принц со злобой. В этом предложении был смысл, больше смысла, чем в ветре, который нес эти мучительные голоса. Но принц не мог сделать это сам. – Принеси наркотики, – приказал он. – Эйфорические. Быстрее!

Одурманенный, во власти сновидений, погруженный в иллюзии, принц развалился в кресле и думал о приятных вещах. О битвах и развлечениях, которые ему предстоят. О тех богатствах, которые предлагала ему жизнь, и о мучительной радости сложных насмешек – конечно, мучительных для его жертв, ни в коем случае не для него. И думал о леди Сине, о самом приятном из всех удовольствий.

Он не был одинок. Замершая в своем кресле, в открытой ветру комнате, Матриарша Кунда сидела одна, погрузившись в мир воспоминаний. Она вновь слышала глубокий, сильный голос мужчины и вспоминала его прикосновения, сильные, но нежные. Представляла его руки у себя на плечах, на талии, изгибах ее бедер. Ее губы раскрылись для поцелуя, кровь горячо побежала по состарившимся венам.

– Милый! – прошептала она. – О, мой милый!

– Моя любовь, – слышала она его голос. – Глория, моя любовь. Я твой навсегда. Мы созданы друг для друга – я не могу жить без тебя. Моя дорогая, моя любовь, ты моя!

Мужчина, превратившийся в прах восемьдесят лет назад, сейчас говорил с ней. Она слышала его дыхание, его голос; любимый голос нежной музыкой звучал в ушах.

– Я люблю тебя, моя милая. Я люблю тебя… люблю… люблю…

Другой голос, тонкий, высокий, голос ребенка.

– Мама! Посмотри, мама. Смотри, что у меня!

Обломок корня, формой напоминающий человеческую фигуру, созданная природой кукла. Руки, ноги и какие-то черты лица. С помощью косметики она тщательно нарисовала глаза, губы и уши. Из кружева носового платка сделала кукле одежду. Солнце тепло светило в тот день, и воздух был наполнен нежностью. Ее сердце заныло от этих воспоминаний.

– Мама, – прошептал голос, тонкий девичий голос. – Когда я опять увижу тебя?

Она не обращала внимания на слезы, сбегавшие по ее увядшим щекам.

Дин согнулся над своим регистратором, его голова выглядела нелепо из-за берушей, которые закрывали его уши. В его глазах блестел свет научного вдохновения. Вокруг него стонал ветер, хлопанье пластика палатки добавлялось к попурри звуков ветра, скорее усиливая, чем перекрывая его всеобъемлющий шум.