Сергей Кусков - Золотая планета. Пасынок судьбы Страница 26

Я сильно сомневался, что она повзрослеет. Девочка передо мной была… Наивная, добрая, да, но при этом… Называть ее грубо язык не поворачивался, но было в ней что-то не от мира сего, будто небольшой снаряд застрял в голове. Не удивительно, что все относятся к ней, как к маленькой, она и впрямь более похожа на малолетнюю девочку, или упавшее со звезды существо. Наивный опекаемый влиятельными родителями цветок со своими суждениями и уникальным розовым мировосприятием.

— А сейчас, надеюсь, ты не против небольшой прогулки? — я поднялся и протянул ей локоть. — Раз уж ты сбежала погулять, почему бы нам вдвоем не осуществить цель твоего побега?

— А как же моя охрана? Вдруг со мной что случится? — смеялись ее серьезные-серьезные глаза. А она с характером девочка! И еще, несмотря на мою лекцию, что-то менять и сожалеть о содеянном не собиралась.

Угу, а у нас внутри маленькая стервочка оказывается! Становится все интереснее и интереснее!!

— Раз уж я тебя встретил и предложил помощь — я и буду тебя охранять! — максимально серьезно заявил я. — В конце-концов, кто-то должен нести ответственность за маленьких девочек? Нельзя отпускать их плакать в одиночестве!..

После этих слов Бэль разинула рот от возмущения, затем, пыша гневом, вскочила и попыталась меня грубо толкнуть.

— Ах ты ж!.. Я ему все рассказала, а он!.. Издеваешься, да?

Я отскочил в сторону. А потом еще и еще раз. И еще. Мои тренировки не прошли даром — малышка оказалась настолько быстра, что даже в шутку я еле успевал уходить от ее бросков. Наконец, ей это надоело, и она, гордо насупившись, бросила:

— Ладно, так и быть! Я тебя прощаю!

Это смотрелось настолько комично, что я расхохотался. Она, глядя на меня, последовала моему примеру.

Отсмеявшись, я сделал галантный реверанс (точнее, попытался: какой с меня реверанс?) и снова протянул локоть вперед.

— Вашу руку, сеньора!

Она окинула меня внимательным взглядом, словно раздумывая, попинать меня еще или хватит, затем сдалась, и тоже сделав реверанс, только легкий и элегантный, достойный приема в королевском дворце (мне даже стало неловко за неуклюжесть), зацепилась за мою руку, и мы, перебрасываясь веселыми колкими репликами, направились в сторону «обжитых» мест.

Поезд мерно покачивался из стороны в сторону. Даже самые сверхсовременные магнитки в прямых, ровных, как римские виадуки вакуумных тоннелях, неспособны погасить колебания. В этом за восемнадцать лет ничего не изменилось.

Восемнадцать лет. Много это или мало?

Когда тебе за пятьдесят и ты чего-то в жизни достиг, они пролетают незаметно. Но когда тебе нет и тридцати, ты — перспективный ученый и у тебя впереди вся жизнь, восемнадцать лет — это много. Слишком много, если провести их в тюрьме.

Но он свободен. И жив. Кому-то такой срок покажется слишком большим за возможность всего лишь жить дальше, без перспектив, без прошлого, без банального уважения окружающих, но стоит поискать тела десятков его коллег, лежащих под сорокаметровым слоем грунта, и спросить у них, что лучше.

Он выжил. Он на свободе. Более того, по его следу не идут ищейки — молодые сексапильные девочки-зомби в белых доспехах с мертвыми глазами. «Ангелы», живые роботы ее королевского величества. И пускай в кармане документы на иного, несуществующего человека, пускай ему нельзя появиться в кругу тех, кто может помнить его по прошлой жизни, но возможность просто жить того стоит.

Человек, едущий в рейсовом поезде на родину, на которой не был почти двадцать лет, устало закрыл глаза. Дрема, одолевшая почти всех попутчиков, находить не спешила. И это плохо — в голову лезли воспоминания, которые сейчас не хотелось ворошить. Для них еще придет время, сейчас бы просто поспать…

Но нет, сон не шел.

Зато из глубин поднималась злость, агрессия. Он отомстит, обязательно отомстит! За каждого, лежащего в том взорванном бункере! За себя, за исковерканную жизнь! Сейчас он ближе к этому, чем когда бы то ни было! Это сложно, но у него получится. Должно получиться! Ради этого он почти двадцать лет гнил в не самых комфортных местах планеты за преступление, совершенное другим!

Да, он не убивал того человека. Это сделал парень в кепке, с рекламным логотипом на груди, который убежал за минуту до приезда гвардии. Но тюрьма в тот момент была для него единственным спасением, единственным местом, где можно спрятаться от убийц и надолго залечь на дно, и он взял вину на себя, схватив окровавленный нож руками…

…Это началось за пару месяцев до отпуска, в мае. Кажется, в тот день он решился клеить Анхелику, свою «боевую» сослуживицу. Анхелика. Милая девочка! «Старший специалист научной…»

Как же, в основном научной! И тем более старший!

Как эта бездарность с руками, торчащими неизвестно откуда, умудрилась устроиться на довольно неплохое место в их НИИ, он не понимал. Точнее, понимал, но ведь всему должен быть предел?! Понятно если бы она работала лаборантом, секретаршей, курьером, девочкой для бумаг…! Но специалист, тем более старший?

В целом он не был настроен против нее лично, скорее не понимал степень безответственности умного и уважаемого в остальных вопросах начальства. Недовольных Анхеликой в институте вообще было не много: если с мозгами у этой курицы было туговато, то со ртом — полный порядок. И всем остальным — тоже. Все, что она не была в состоянии сделать в силу отсутствия образования и способностей, за нее делали другие, но она щедро «вознаграждала» за «помощь», и никогда да не ломалась.

Она вообще никогда не ломалась. Даже Сам, притащивший ее сюда неизвестно откуда и какое-то время считавший своей собственностью, давно махнул рукой. Есть такая категория женщин, болеющих за «дело» душой, и ничего тут не попишешь.

Итак, Анхелика, «старший научный сотрудник», труженица рта, задницы и других интересных частей тела, находящаяся в «общественной» собственности коллектива, стояла перед ним и отчаянно щебетала. На тот момент он еще ни разу не зажигал с нею, хотя все друзья настоятельно советовали попробовать. Было в этом что-то… Недостойное! Недостойное его, потому он всегда отказывался. Пользоваться девкой, которой уже воспользовались все-все коллеги?

Но с другой стороны, она была честна. «Я вот такая, какая есть!» И никогда не брала за свои «вознаграждения» деньги. А это лучше, чем жечь со стервой, дававшей кому-то в прошлом по контракту (или без, не важно), но тебе при этом втирающей, какая она замечательная овечка и вообще святая невинность. На этой планете почти все девки по молодости грешат контрактами, и большинство потом отчаянно пытаются скрыть это от спутников последующей, обдуманной взрослой жизни. Поэтому он решился, тем более, что внешне девушка ему нравилась.

Настал как раз апофеоз: они выясняли, в какое заведение лучше пойти, чтобы можно было и отдохнуть, и поесть, и чтобы номера были недалеко, и все это недорого (с его зарплатой деньги в этом вопросе играли не последнюю роль), когда дверь в лабораторию неожиданно распахнулась, и в проеме появилось озадаченное лицо начальника отдела.

— Красуцкий? Зайди к Главному! Срочно!

Сказавши это, начальник быстро исчез. На душе заскребли кошки.

Первое — шеф проигнорировал, что он не работает. «Клеить» Анхелику не возбранялось, но не в рабочее время. Это, конечно, не смертельно, за такое не выгонят, но покричать на него, ткнуть носом в нарушение, шеф был обязан.

Второе, скорость его «убегания». Отсутствующий взгляд и излишняя нервозность в голосе. Что-то случилось. На самом верху. И он в этом косвенно участвует, иначе бы его не дергали.

Что и как? Версий и предположений не было.

— Я скоро! — стрельнул он глазами девушке на прощание, и с тяжелым сердцем побрел к лифтам. На вечер они так конкретно и не договорились, оставалась возможность, что Анхелику перехватят, но это не так тревожило, как первопричина плохого настроения начальника.

Сам сидел один, в приемной, в кресле для посетителей. Был он белее мела, выглядел растерянно, руки мерзко подрагивали — от имиджа царя и бога, коим до сего дня здесь считался, не осталось и следа.

— А, Красуцкий! Проходи! — вяло кивнул он в сторону своего кабинета.

В огромном кабинете Главного, спиной к гигантской панели, показывающий несуществующий в подземелье института вид из окна небоскреба, за большим длинным директорским столом… Сидела молодая женщина, читающая что-то с ручного виртуального планшета. Слишком молодая, чтобы производить грозное впечатление на таких важных и серьезных людей, как их директор. Но кроме нее внутри не было никого.

— Сеньор Красуцкий? — не глядя спросила она.

— Так точно! — ответил он по военному. Несмотря на молодость, было в ее голосе нечто, сродни тону его армейских командиров, и память услужливо, на рефлексе, выдала ответ в привычной форме.