Генри Олди - Волчонок Страница 43

— Сейчас… — Пробус схватил коммуникатор, вытянул из него шнурок интерфейс-кабеля и точным движением вогнал разъем в гнездо бортовой сети, активируя сферу управления. — Сейчас узнаем, что у них творится…

— Вы хотите взломать корабельную сеть?!

— Взломать? — Пробус ухмыльнулся. — Я законопослушный гражданин. Я плачу налоги и исправно хожу голосовать. Я просто войду без стука, и все.

— Как?

— Элементарно. Я ведь не самый плохой наладчик… совсем неплохой… можно сказать, хороший…

Он бормотал себе комплимент за комплиментом, с каждым словом повышая градус похвалы. С ловкостью опытного карманника Пробус шарил руками в голосфере. Казалось, маленький человечек монтирует в вирте многомерную конструкцию, соединяя, переставляя, прикручивая, разглаживая и выпрямляя.

— …Это не военный корабль… не лайнер люкс-класса… Значит, коды-пароли стандартные. Чтобы нам сподручней было… это хорошо, душа моя, душенька… это правильно… очень правильно. Это специально для нас сделано!.. Ничего я не нарушаю… не взламываю… Есть!

Внутри сферы побежали ряды цифр, замелькали таблицы, диаграммы, объемные снимки. В каюту ворвался гомон голосов:

— … Объект определить не удается!..

— …Сближение… угол — тридцать один градус…

— …В Реестре Шмеера-Полански отсутствует…

— …Ближайшее совпадение… класс… двадцать четыре процента…

— …Пятьдесят секунд до ухода в гипер…

И вдруг:

— …Он меняет курс!

— Поворачивает! Он поворачивает!

— Уходит!

— Это…

— Я уже понял. Отставить экстренный уход в РПТ. Отставить, я сказал! Произвести перерасчет координат…

Пространство в визоре исказилось, пошло складками, словно плохо натянутая ткань. Заморгали в растерянности далекие звезды. Во тьме космоса скользнула, неярко опалесцируя, смутная фигура. Она искрилась, переливаясь радужным перламутром. Словно компания приятелей-исполинов, обнявшись, шла пешком по Галактике, слившись в единое многоногое и многоглавое существо.

Миг-другой — и странный гость исчез.

— …Это коллант! — запоздало донеслось из уникома.

— Это мой дядя, — сказал Марк.

— Откуда вы знаете?!

— Военная тайна, — ответил Марк.

И сделал морду утюгом.

— Мальчик мой, — сказала Валерия.

И заплакала.

Марк сделал вид, что целиком занят кофейной картой. Он старался не дышать, не отсвечивать; он чувствовал, как в носу предательски щиплет, боялся моргнуть, стряхнув постыдную слезу, — и слеза побредет по щеке медленно, как напоказ… Мама была маленькой и жалкой. Он помнил ее другой. Веселой, шумной, неутомимой; мама была убежищем, а стала перекрестком на семи ветрах. Глаза Валерии покраснели, она терла их платком, не думая о макияже, — вон тушь уже потекла с ресниц…

— Извини, — сказала Валерия. — Извини, я больше не буду.

Кафе, куда они зашли, считалось самым старым заведением космопорта. Три столика, темные панели на стенах, в акустлинзах медитирует рояль в сопровождении струнного квартета. При толике воображения легко представить, что за дверью — аэропорт, вокзал или даже почтовая станция, где кучера дилижансов меняли лошадей и согревались крепким грогом. Дурень, подумал Марк. Какие кучера? Про дилижансы ему рассказывал дед. Вряд ли кучер мог соседствовать с акустлинзой…

Он согласен был думать о чем угодно, лишь бы не видеть плачущую мать.

— Ты голоден? — спросила Валерия. — Хочешь супа?

— Я сыт. — Марк улыбнулся через силу.

— Ты всегда любил суп. Не садился обедать, если не было супа. Копия отца. — Валерия осеклась. Губы женщины затряслись, но она справилась с нервами. — Взять тебе порцию бульона с яйцом? С гренками? В бульон порежут укроп, как ты любишь…

— Кофе, мама. Кофе, и хватит.

— Кофе, — с сомнением повторила Валерия. — Ну да, конечно. Представляю, какой бурдой тебя поили на Тренге…

— Почему бурдой? — Марк обиделся. — Разным поили. Например, «Kopi Luwak», мягкой обжарки. Ты в курсе? Им еще белки какают.

Не отвечая, Валерия долго смотрела на сына. Словно знакомилась заново. Кажется, она была в курсе, что за кофе «Kopi Luwak» и сколько такой кофе стоит. Чисто курсантский напиток. Прядь волос упала Валерии на лицо, превратив маму, озабоченную проблемами блудного сына, в усталую девчонку.

— Кофе, — махнула она бармену, дремавшему за стойкой. — Два эспрессо и ромовый бисквит. Марк, я утром перевела тебе денег. Отец не возражал. Проверь счет, уже должны были прийти.

Отец не возражал, мысленно повторил Марк. Это значило, что сумма перевода превышает размер обычных маминых подарков. Деньгами в семье распоряжался отец, зная все расходы до последнего гроша, — с педантичностью, свойственной Юлию Тумидусу. В два слова — «не возражал» — вкладывалось больше смысла, чем казалось вначале.

Сделай шаг навстречу, велел себе Марк. И ответил, горбясь: не могу. Может быть, позже. Два человека бились в его душе не на жизнь, а на смерть, словно во время дуэли на клеймах. Один хотел схватить маму в охапку, взять аэротакси и полететь домой, дождаться отца с работы… Второй знал, что никуда не полетит. Злопамятный упрямец, второй наслаждался своей обидой на весь белый свет — так расчесывают болячку.

— Тебе есть где остановиться?

Валерия все поняла без слов. Не дожидаясь ответа, она заговорила с прежней, знакомой Марку деловитостью:

— Я договорилась с тетей Агнией. Ты помнишь тетю Агнию? Детский врач, она лечила тебя, когда ты был маленький. Тетя Агния улетела на Квинтилис к внучке. Вот ключи от ее квартиры. — На стол лег брелок с чип-ключом. — До конца месяца. Если задержишься, предупреди меня заранее. Я что-нибудь подыщу…

Марк взял ключ. Отказ был бы оскорблением.

— Рабы, — вспомнила Валерия. — Тебе хватает?

Марк кивнул. Перед поступлением в училище по совету отца — Юлий в те дни уже разругался с сыном, но делал что мог через жену — он по максимуму выбрал свой рабский ресурс. За прошедшее время из рабов умерло всего трое, и Марк не испытывал потребности заклеймить кого-нибудь еще. До конца срочной службы, подумал он, я не буду испытывать недостатка в рабах. А там — как жизнь сложится.

— Это хорошо. — Поглощенная заботой о сыне, Валерия расцвела. Она чувствовала себя нужной, необходимой. — Служи тихо, не высовывайся. Без этих твоих… если у тебя с дисциплиной не очень…

Почуяв, что вступает на хрупкий лед, Валерия замолчала. Она уловила напряжение, охватившее сына при ее словах, и боялась порвать тонкую ниточку доверия. Потянувшись через стол, Валерия погладила Марка по руке:

— Женщины, да? От нас, мальчик мой, все беды…

Не вдаваясь в подробности, Марк кивнул еще раз.

— Как дед? — спросил он.

— Стареет. В целом, держится, но сдает. За деда не бойся, с ним Пак. — Валерия поджала губы. Пака она терпеть не могла. Считала нахалом и прохиндеем, опасалась, что старый Луций отпишет ушлому карлику ферму в завещании. Впрочем, неприязнь не мешала Валерии отдавать Паку должное: в случае чего Луций не сыскал бы лучшей няньки. — Я летала к нему, когда тебя исключили из училища. Отец как онемел, а мне надо было хоть с кем-то поговорить…

Хоть с кем-то, повторил Марк. Слова, произнесенные матерью, горчили. Женщины, подумал он. «У тебя мужская судьба, — смеялся дед, давая внуку шуточный подзатыльник. — Кругом сплошные мужики. Друзья, враги, попутчики. Женщины — случай, эпизод, и вон из судьбы. Будь ты книгой, дамы бросили бы читать тебя еще в самом начале. Где любовная линия? Где страсти-мордасти?! Эх ты, вояка, ать-два…»

После дуэли с Катилиной Марк сомневался, что все беды от женщин.

— Ваш кофе, — сказал бармен.

— Марк Кай Тумидус прибыл согласно предписанию!

Кабинет, куда Марка направил дежурный, был огромен. Двадцать шагов в ширину, пятнадцать — в глубину. Построения здесь проводят, что ли? Пол — наборной буковый паркет. Имитация, но качественная. Из мебели — стол с парой мониторов и тремя эмиттерами голосфер. Ближе к двери — жесткий стул. Окно за спиной военкома отрегулировали на частичную прозрачность, но свет яркого октуберанского полдня все равно слепил Марка, мешая рассмотреть человека за столом.

Зато для хозяина кабинета Марк был как на ладони.

Военком не спешил отвечать. Марк замер по стойке «смирно», украдкой бегая взглядом вправо-влево. Темное золото патинированного ауропласта. Правую стену оккупировали голограммы боевых штандартов и портреты консулов. В центре композиции растопырил когти имперский орел. Левая стена была девственно-чиста. У Марка закралось подозрение, что это демонстрационная панель, — просто сейчас она выключена.

— Вольно, боец. Ко мне!

Пять шагов до стола. С каждым шагом фигура военкома проявлялась, обретая характерные черты. Темно-синий мундир с орденскими планками. Гвардейские нашивки; по две молнии в петлицах. Гард-примипил, считай, армейский полулегат. Лицо военкома вытесали топором из дубового полена: прямые линии и углы, резкие складки. Сухая кожа туго натянута, хотя примипилу за семьдесят. Нанопластика? Вряд ли…